Запретная Родина

Парить невесомым листом было приятно и хорошо, но ощущение длилось лишь несколько секунд. Снова вернулась боль, однако теперь я хорошо видела мир. И, конечно, Алеарда. Это он нес меня на руках.

– Больно?

– Угу.

– Сейчас станет легче. Потерпи, пожалуйста.

Впереди показались темные стены какого-то дома. Бревна были толстенные, а окна – широкие, наглухо завешанные плотными шторами. Я закрыла глаза, не желая знать больше. Алеард рядом, кажется, не ранен, и можно не беспокоиться о дальнейшем. К тому же воздух был свежий, и ночной прохладный ветер умывал тело.

Дверь открылась и закрылась, снаружи начался ливень.

– Сейчас я тебя раздену и положу на кровать. Будет нелегко.

– Ты… как?

– Целый. Остальные в порядке. Давай-ка начнем снизу.

Я пыхтела паровозом, чтобы не стонать. Зачем лишний раз волновать Алеарда, намекая на то, что мне плохо? Тем более что он и так всё чувствовал через энергии.

– У! – вырвалось из груди, когда он попытался поднять мои руки вверх.

– Прости. Тогда так.

И порвал платье. Завязал мои волосы в высокий хвост, собрал в пучок и принялся безжалостно мять плечи. У меня искры из глаз посыпались, но эти сильные прикосновения были необходимы для скорейшего облегчения, и я не роптала. Если не трогать – будет проходить долго и мучительно, если касаться нежно – страдание растянется, а боль всё равно найдет лазейку. А так – острая вспышка и избавление. Мне полегчало уже через пять минут, и Алеард уложил меня на живот. Его пальцы были наполнены удивительной силой. Они были и нежными, и упорными, и как всегда горячими, как безвредные угольки. Я расслабилась и перестала сжиматься, прикрыла глаза и впала в устойчивую, блаженную дрёму. Сквозь веки чувствовались далёкие отсветы молний, и, приоткрывая глаза, я наблюдала за тенями, играющими на стенах и на потолке, смотрела, как блестит листва, омытая ливнем, как капли стучат в окно и стекают по стеклу прозрачными потоками. Когда Алеард успел раздвинуть шторы? Наконец боль совсем исчезла, и прикосновения стали иными. Он уже не мял меня, а поглаживал, вызывая мелкие, удивительно приятные мурашки.

– Легче, малышка?

– Мне замечательно, – отозвалась я. – Спасибо!

– Тогда продолжим. Давай сюда руки.

Я осторожно села, покрутила головой, подняла и опустила плечи. Хорошо! Алеард, оказывается, прихватил сумку. Всегда-то он думал наперед! Он не глядя нащупал снадобье, смазал осторожно, перебинтовал расцарапанные запястья. Ссадины были глубокими, но я отпустила остатки боли.

– Теперь голову, малышка.

– Снова.

Он нахмурился.

– Надеюсь, в следующий раз нескоро придется.

– А я рада, что ты цел. Пусть лучше у меня будут маленькие раны, чем у тебя серьезные.

Он вздохнул.

– Давай лучше я снова получу по башке, а?

– Нет уж. Твою голову, как самую умную из наших двух, мы будем беречь.

Алеард хмыкнул.

– В следующий раз я, ей-богу, «забуду» тебя на Тасуле. Убегу мышью рано поутру, милую записку оставлю.

– Что-то вроде: «Ушел на подвиги, вари борщ».

Мы рассмеялись.

– Ну, можно и без еды обойтись. Главное, что ты будешь в безопасности.   

– Спасибо, любимый. Давай потеряемся на несколько дней? Останемся здесь вдвоем, спрячемся.

– Давай, малышка.

Алеард склонился и поцеловал меня в лоб, затем разделся и прилёг рядом. Я повернулась, положила голову ему на грудь, и он обнял меня за пояс, прижимая к себе – как всегда решительно и крепко. Мы долго молчали, слушая дождь.

– Значит, все целы? – спросила я, вспомнив, каким бешенством горели глаза Антуана.  

– Не совсем. Де Флавий погиб в схватке с Колтуном, Арону и большей части его людей удалось уйти, но они многих ранили.

– Ты понял мое послание, – удовлетворенно кивнула я.

– Арон не пытался сбежать, но и в открытый бой не вступил. Глядел с этаким превосходством, будто что-то недоступное нам знает.

– Он сказал, что жаждет власти. Ему нужна Трогия, Алеард.

И рассказала о нашем разговоре с Первым, предпочтя не упоминать угрозы Антуана. Какая теперь разница?

– Власти, – повторил Алеард. – Зачем она ему? Неужели он не понимает, что вкус власти горек и непостоянен? Властителей сменяют другие, более хитрые и проворные, жестокие и настойчивые. Ну, получил бы он планету в свои руки, но рано или поздно нашёлся бы тот, кто пожелал её у него отнять. Это бесконечный процесс. Люди карабкаются друг другу на головы, тянутся выше, но зачем это соперничество? Небо открыто для каждого, оно не делает исключений, не выбирает себе лучших из лучших. Есть, конечно, птицы, что летают выше остальных, но у каждой свое предназначение. Не думаю, что пингвин печалится из-за того, что никогда не опробует крылья. Звери следуют за инстинктами, им не нужно превосходство. – Он погладил меня по волосам, едва слышно вздохнул. – Арон потерял себя. Я уверен, что он не плохой человек, однако одиночество ломает и куда более сильных.