Конечная Остановка

Однако на волю содержащемуся под стражей в СИЗО КГБ гражданину Ломцевичу-Скибке торопиться и собираться преждевременно. Дело его внезапно и неоднозначно переквалифицировано с народной статьи три-два-восемь на статью 130, часть 2 УК РБ. Речь идет об обвинении в действиях, направленных на разжигание национальной розни или вражды путем деяний, совершенных должностным лицом. Мотивы данного якобы должностного лица, улики против него и предлог ― целый ряд его авторских публикаций в информационно-аналитическом еженедельнике «Знич». Показания главного редактора означенной газеты, кому принадлежит псевдоним: Олег Инодумцев, к делу подшиты и вчера были даны на ознакомление адвокату подследственного. То есть вашему покорному слуге, досточтимые коллеги.

― Змитеру вы о том сказали, наш многоуважаемый Михал Василич?

― Пока нет, Алексан Михалыч, жду вашего совета, в какой форме ему преподать столь неприятное известие.

― Подумаем, Михал Василич, подумаем докладно, ― огорошено нахмурился Двинько.

Повертел в руках трубку, но за табаком не потянулся, решив погодить с курением. Достаточно в писательском кабинете извергающего сигаретный дым Мишука. Между тем Лева Шабревич вообще не курит. То ли бросил давным-давно с концами, то ли никогда не начинал.

― Лев Давыдыч, у вас и у вашего подзащитного Евгена Печанского тоже две новости? Шаблонно хорошая и плохая?

― Пожалуй, известия наши неплохи Алексан Михалыч.

Эпизод с пистолетом системы «макаров» Евгению Вадимовичу далее не предъявляют. Досконально выяснилось, что номер табельного оружия, утраченного участковым милиционером имярек при неподобающих работнику милиции обстоятельствах, и тот ПМ из тира, с которым вполне законно тренировался мой подзащитный, не совпадают в двух цифрах. Хотя руководство спортивного клуба не может дать членораздельного объяснения, когда, кем и как был похищен якобы неисправный и списанный с баланса пистолет. А затем вдруг очутившийся в исправном состоянии в тайнике, украдкой оборудованном в багажнике автомобиля моего подзащитного.

Как у наших держиморд водится, непричастные вознаграждены взысканиями, невиновные продолжают пребывать под арестом по причине ложных обвинений.

Тем временем у следствия объявились два анонимных лжесвидетеля, будто бы уличающие гражданина Печанского Е. В. в торговле морфиносодержащими препаратами. Мое естественное юридическое любопытство, кто же они такие, откуда возникли дополнительные улики, следак Пстрычкин не возжелал удовлетворить, сославшись на тайну следствия и программу досудебной защиты свидетелей.

С вашего позволения, коллеги, доложу я вам об одном любопытнейшем факте. Мне он позволяет предполагать сходный преступный почерк с подлогом наркотиков Евгению Печанскому и Татьяне Бельской. В обоих случаях героин из одной и той же афганской партии был упакован идентичным образом в пластиковые файл-папки, на которых наши подзащитные где-то, когда-то оставили свои отпечатки пальцев и потожировые следы.

Это меня наводит на кое-какие мысли, размышления и дальнейшие следственные действия.

― Очень хорошо, глубокоуважаемые коллеги, ― подвел итог обмену информацией и мнениями Алесь Двинько. ― Давайте-тка вернемся к нашим дамам и к пищеварительным утехам во благовремении и в приятной пропорции.

Засим, после десерта, прошу ласково ко мне в кабинет сызнова под столь обыденным предлогом, как табакокурение в мужской компании. Я намерен вам, коллеги, сообщить о некоторых политических нюансах и новых аспектах в нашем совместном правозащитном предприятии. На мой взгляд, достойном того, чтобы троих наших протеже, мизерабельно претерпевающих уголовно-политические преследования, демократическая общественность в стране и за рубежом смогла представить презентабельно и публично объединить в одно целое. Достоименно: в классическом единстве времени и малокомфортабельного места действия.

Рефлексия отнюдь не рефлекс, коллеги…

Вот еще что. Хочу вам выразить мою признательность, Михал Василич, за полноценную и заново сформатированную защиту нашего общего подзащитного Влада Ломцевича. Поначалу, признаться, у меня вовсе не вышло отыскать и подобрать приемлемого защитника, более-менее и само собой, соответствующего ему и его политическому делу. Те, на кого я надеялся, чуточки вникнув, от дела открещивались, не буду говорить кто. Теперь же, я вижу, прежнее положение, статус кво анте, собственно, исправлено наилучшим образом применительно к нашим условиям…

Глава девятнадцатая У нас и в наших именах

Евген Печанский никак не мог совладать, ничего не мог поделать ни с самим собой, ни с собственной неуютной психастенической раздражительностью. Он это понимает, по большому счету осознает, признает. Тем не менее, изматывающее раздражение, не скрываясь, исподволь, шаг за шагом накапливается в течение изнурительного двухнедельного обитания в Американке. «Чтоб ее, туды-растуды, единовременно во все срамные дыры!»

В субботу он глянул, как его сокамерник озадаченно рассматривает беспредельно рваные, дыра на дыре, простыни. Немедленно саданул неслабо с правой в кормушку; вслед добавил с другой толчковой ноги.

― Э, старшой! Замени-тка, ― Евген сунул в открывшуюся кормушку скомканное рванье.

― Не положено, ― гнусно осклабился недомерок надзиратель по прозвищу Голубой Элвис среди зеков. Верно, из-за прилизанного чубчика.

― Нам с моим корешком положено новое. Что ли, сявок в вашей тюряге маловато?

Плюгавый надзиратель, ни полслова не брякнув, захлопнул кормушку. И спустя пару минут, к удивлению Змитера, этот наглый мозгляк принес пристойный комплект постельного белья.

― Свистун влагалищный! шнырь коридорный! ― громко высказался Евген. Констатировал в закрытую кормушку явно не для сокамерника, но для того, чтобы его было слышно за железной дверью.

Змитеру же он пояснил в том же досадливом повышенном тоне:

― Каб не борзели, падлы!

― Евген, ты ж сам говорил, что ругаться в крытке не по понятиям?

― Я тебя насчет общеупотребительно матерной народной лексики предупреждал, брате. А по фене им, пидорам, можно и нужно, это не ругань. Так легче доходит до мусоров и вертухаев на их профессиональном сленге. Сечешь разницу между пидором и педерастом?

― Несомненно, спадар-сударь, несомненно. Она не менее, нежели между кондомом и гондоном.

― То-то, брателла! Знай, кого пидором назвать.

Умные юморные диалоги со Змитером накоротке снимают напряжение. Но только на время, если Евгена неотвратимо одолевают мрачные думы о предстоящем ему продолжительном и отупляющем местожительстве за решеткой, за колючей проволокой.

«Сначала тебе полгода-год тюряги живи в тупом безделье, потом на зоне до пяти лет нудно чалиться… Как быдло неразумное, которое только и знает что жрать и срать. Жизнь для жизни и для сортира. А для кого кабан сало живьем нагуливает?

Прыснуть не порскнуть у писунов с кавычками…»

На подписные официозные газеты, доставляемые к ним в камеру, Евген не мог смотреть без омерзения. С таким же гадливым раздражительным неприятием он листал два еженедельных образчика российской печатной продукции с белорусским содержимым в тухлой желтизне.

Два-три красочных аполитичных компьютерных да пяток автомобильных журнальцев немного развлекали его, но не надолго. Лишь в тюряге Евген уяснил, насколько ему не хватает свободного доступа к нормальным умным книгам. А не к той дебильной мерзости, что шныри-надзиратели издевательски волокут из тюремной библиотечки. Меж тем книги с воли, он знал, в Американке никогда не принимали в передачах для зеков.

Он даже снова начал курить. Хотя раньше, знать, думал, будто навеки расстался с этой вредной школьной привычкой к курению много лет тому назад, еще в полицейской академии.

Следователь-важняк, тот, который с идиотской русско-белорусской фамилией Пстрычкин, явно избегает вызывать на допросы подследственного Печанского, принявшего упорную несознанку. С того первого допроса в Генпрокуратуре и второго уже здесь о том, чтоб его! следаке и об уголовном деле Евген узнает ни много ни мало лишь со слов Левы Шабревича.