Конечная Остановка

Зато по дороге от Восточного кладбища подвез он брата в хороший правильный банк, где честно и крепко стерегут от завидущих глаз да загребущих лап белорусского государства доверенные им денежки.

― Сказать, Ген Вадимыч, сколько там, иль ты сам знаешь? ― будто бы безразлично тогда спросил петербуржский брательник Сева.

― Не знаю и не спрашиваю, ― констатировал менский братаныч Евген. ― На чужое позаришься хоть в малости ― свое потеряешь по-крупному.

― И то верно, ― лаконично согласился Сев Саныч с братней чисто буржуазной максимой, видимо, вон-таки продолжено ошарашенный, в кредите свалившимися на него весомостью, размером значимого наследства, сполна свободного в дебете от долгов перед обществом. И главное ― недоступного меркантильным домогательствами любых государственных служб с этого либо с того боку союзно-восточной границы.

Допустим, в банкетном многолюдном зале на дядюшкиных поминках богатый гость Севастьян Печанский особо не разгулялся, сгоряча не разошелся с российским купеческим размахом. Во плоти сохранял прохладное достоинство и чопорную вальяжность крупного негоцианта из самого Санкт-Петербурга. Из северо-восточной столицы, так сказать. Если его, и не называли в давешний вечер: ваше степенство, то неявно имели в мыслях и в чувствах какое-нибудь тому подобающее уважительное обращение малотрезвые присутствующие. Или его не видели совсем пьяные гости, с разбором приглашенные на поминальное торжество на полторы сотни персон с лишним. Присутствовали, пили, ели там большей частью те, кто ходят в больших чинах или владеют немалым богатством по белорусским денежным меркам.

Таковым нынче в глазах многих белорусов значится и Евгений Вадимович Печанский, состоятельно пребывающий владельцем обширных апартаментов в центре престольного Минска, двух благоустроенных загородных домов, трех относительно приличных легковых автомобилей и нескольких банковских счетов. Впрочем, о последних всем прочим, посторонним, положено лишь догадываться, предполагать безосновательно. Вне рамок их компетенции имеют место быть и положительное сальдо, и активные балансы, и доходность искусно, превосходно размещенных, а также разумно вложенных монетарных средств.

Положительно, это есть неплохой имущественный задел для молодого аудитора 32 лет от роду, благонамеренно разведенного, детей не имеющего. Зато владеющего несколькими востребованными денежными профессиями в стране, где долгосрочной президентской политикой давно уж заведено неутолимо ревизовать и алчно контролировать всех и вся по финансовой части.

Контролеров и ревизоров в белорусской сторонке, в столице, в захолустных родных закутках всюду встречают, провожают с должным почетом и уважением вперемешку с застарелым страхом и затхлой завистью, ― не без самодовольства рассуждал Евгений. При этом он на личном опыте не раз убеждался, насколько не имеет решающего значения ― частный ты поверенный в аудиторских и бухгалтерских делах либо облечен чиновными казенными полномочиями.

Особым политическим недовольством по отношению к долгоиграющей президентской власти Евгений Печанский ничуть не выделяется и ничем значащим не отмечен в огульном сравнении с большинством сограждан, фатально, верноподданно в течение 22 лет голосующих за полномочного президента Лукашенко. Впусте ближним батькой он его нисколько не чтит, поскольку свой достопочтенный родитель вдалеке имеется. Но в сумме лояльность белорусскому государству сохраняет, вычитая бюрократические частности, способные помешать правильному ведению бизнеса им самим и его клиентами.

Всю политику, президентские указы, декреты, правительствующие законы Евгений целиком воспринимает в качестве и количестве юридической данности и административных форсмажорных обстоятельств. Потому ни в каких оппозиционных партиях, правозащитных организациях смолоду никогда не состоял. Предостережено обходил, предусмотрительно объезжал стороной уличные акции присяжных оппозиционеров. Отлично знал, как под милицейскую и судейскую раздачу может лихо угодить случайный прохожий, не понимающий, ни сном ни духом знать ничего не ведающий, в какой такой стране он конкретно живет. Именно здесь в РБ, а не в абстрактном сказочно социальном царстве-государстве.

Какую-никакую государственную политику Евгений педантично и саркастически отслеживает, отцеживает, шерстит, ревизует по разнообразным и разношерстным источникам. В основном в интернете.

«В шерсть и против шерсти».

Он достоверно в курсе скоротекущих макроэкономических пертурбаций и турбулентностей, внешнеполитических неувязок, внутренних бесхозяйственных нелепостей, микроэкомических неурядиц, провоцируемых бездарно идеологическим правлением. Всегдашним порядком принимает во внимание и к сведению утомительные безостановочные изменения действующего законодательства. Включая скоропортящуюся практику его подзаконного применения. Но открыто критиковать, охаивать заведомо неразумную власть предержащую и ее правительственных присных принципиально воздерживается. Хотя бы оттого, что раньше сам-то находился на президентской службе по окончании очень специфического вуза, куда недовольные никак тебе не могли и в принципе не хотели проникнуть. Теперь же безрассудное гласное критиканство еще в большей степени способно повлиять нехорошо на его нынешнюю корпоративную служебную деятельность. Чего-ничего доброго и повредить в светлую даль идущим замыслам, дух захватывающим реальным планам по обустройству собственного независимого частного дела.

«Крéдит не кредит, а дебет не кредо».

В политике и в экономике Евген, ― как его на белорусский манер чаще всего именовали друзья и сослуживцы, ― предпочитает относить себя к реалистам и прагматикам. Те же самые рассудительные качества присущи ему и в приватной жизни.

Тем самым как не попомнить его развод! Рационально провел он его в виде аудиторской, судебной и риелторской операции с использованием всевозможных законных мер воздействия на повинную сторону. К чему-либо противозаконному и криминальному прибегать не пришлось. А после оплаты неотъемлемых издержек и скорой продажи их трехкомнатной квартиры он практически вышел с некоторой прибылью, причем на бывшей жене повис неслабый долг. Причем негласно предпринятое частное расследование и вразумительный гражданский иск весьма органично оформились в уголовное дело.

Как только в прошлом году началась заблаговременная подготовка к бракоразводному процессу, пока шли суд да дело, Евген перебрался не за город в далекие Колодищи, но из Серебрянки в центр, в свою старую комнатенку к дяде. Глупейшую идею, как бы по-семейному пожить у матери на дальнем Западе, он отверг с порога. Тем временем у центрового дядюшки легко прожить некоторое время, воспользоваться по-родственному и жильем, и дружбой, и бесплатными консультациями полковника милиции в отставке.

Говорить в банальности, словно бы упокоившийся дядька Алесь заменил ему отца, эмигрировавшего 20 лет тому назад, нашему Евгену Печанскому не приходиться. Батька есть батька, он и в Сан-Франциско ему настоящий отец: был, есть и останется. Между тем иметь отцовского братана в реальных друзьях ему очень нравилось, чуть ли не с младенчества. Что может быть лучше, как скоро есть возможность сбежать от надоевших, вконец доставших родоков к дядечке, который все про все понимает? Плюс еще ему по силам нехило приструнить и угомонить предков, в жесть охреневших на воспитании и отметках за дурацкую учебу? А без отца, в шерсть и против шерсти, на дому стало куда хуже при одной матери под боком. Зато у дядьки Алеся ей его уже никак и ничем не достать.

Так вот и получилось, что Евген сызмала привык да приспособился жить ровно на два дома. Сейчас же этот второй дом полноправно превратился в его собственность, родную и единую, не исключая отсюда примелькавшихся привычных соседей по подъезду, во дворе ли на лавочках. Или же возьмем старых добрых дядюшкиных знакомцев по дому, если кое с кем них наследник с удовольствием поддерживает небесполезную умную дружбу. Как тут не вспомнить отныне по-соседски о Двинько Алексан Михалыче?