Страница 13 из 19
Пришли новые баржи. Врагов народа выгнали на берег, расставили на плотах пулеметы. Раньше только лесные люди здесь по тайге бегали – голые, без кашне, теперь послышались живые голоса. Гей-та гоп-та гундаала задымила дундала. Все новое, жизнь новая. На вышках «скворцы» в форме, в кабинете – черноволосый майор Заур-Дагир в фетровых бурках. Рядом лысенький приезжий капитан в золотых очках. Лобастому коротконогому Куму оказали доверие («Крепко стоит на родной земле!»). Он единственный из местных присутствовал на многих допросах. Молодой был, нравилось после допросов убирать кабинет. Тянуло поднять тяжелую телефонную трубку, посоветоваться с Иосифом Виссарионовичем, но опасался. Интересно было смотреть, как крутятся на допросах враги народа. Особенно один беспощадный антисоветчик по прозвищу Офицер. Худой, будто начехлили кожу на костяк, а все равно бывало обделывался.
«Ты вот скажи, почему лесные нас боятся? Почему бегают? – рассудительно спрашивал майор. – Ты ученый человек. Тебя для чего учили? – повышал голос. – Ты скажи, как нам завести осведомителя среди лесных? Как сделать, чтоб его среди них не опознали? Как из него вытравить лагерный запах? В Москве, – напоминал Офицеру, – ты за неделю до ареста начал сжигать бумаги с собственными записями. Думал, в органах не дознаются?»
Офицер беспомощно кивал.
«О лесных людях было в сожженных бумагах?»
«Не очень много».
«Но было?»
«Да».
«Передать фашистам хотел?»
«Да как же. Я наоборот – сжигал», – крутился антисоветчик.
«Значит, от нас хотел скрыть. – Майор прибавлял строгости. – По нашим сведениям ты офицер германской армии».
«Это верно», – соглашался Офицер.
«В конце тридцатых окончил офицерскую Бранденбургскую школу».
«И это верно».
«На Кавказе укрывался от органов. На Алтае и в Сибири агитировал выступать против соввластей».
«И это верно», – безнадежно соглашался Офицер.
Худой, как скелет, написал такое признание. «Я офицер разведывательной службы германской армии, фашист, настоящий националист по своим убеждениям. Тайно закончил офицерскую Бранденбургскую школу. Считал обязанным сделать все возможное, чтобы ослабить мощь великого Советского государства, непримиримого врага фашистской Германии. На Кавказе активно разведывал места для высадки парашютных десантов. На Алтае настраивал местных жителей против соввласти. В Сибири изучал местоположение резервных частей, вербовал лесных для подпольной работы».
В лагпункте масса уголовников.
Социально близкие, а отношение к труду плохое.
Труд – основное условие человеческого существования, а никак им этого не докажешь. Разве только стволом винтовки. А Офицер работал всегда. Не важно, что враг народа, работал. Правда, умудрился старыми газетами оклеить барак так, что статьи скрытых троцкистов постоянно попадались на глаза. Кум, вспомнил Евсеич, об Офицере отзывался презрительно. Какой к черту офицер? Фашист, вейсманист-морганист, четыре глаза! Так, кстати, называл Офицера приезжий лысенький капитан НКВД – сам в золотых очках. В лагпункте Офицера всяко третировали, собирались убить, пришлось перевести его в отдельный барак. Кум как ни ворвется с целью противопожарного отношения, Офицер сидит и портит глаза какими-то бумагами.
«Давай подробнее о лесных, – предлагал майор на допросе. – Партия создает тебе условия для работы. Разоружись перед партией. Сперва об этих лесных. Звери они или люди?»
«К человеку, пожалуй, ближе».
«Чем питаются? Почему не замерзают зимой?»
«А ягоды, орехи, грибы? Тут много всего, – чесал худую руку Офицер. – Мелких зверюшек много. А насчет морозов, чего такого? Чукчи веками на льду живут, нисколько не замерзают».
«А почему лесные летом рыжие, а к зиме светлеют?»
«Скорее всего, сезонный окрас меняется».
«Ну, ну, – предупреждал майор. – Знаем мы их окрас! У троцкистов он всегда один!
Ночи летом в тайге тихие, пустые, как в церкви. Приказ пришел: отловить парочку лесных, отдать худому Офицеру. Лесные, кстати, отличились – тайком унесли с вахты часы-кукушку. Вот зачем им? Мало своей? Каждое утро достает вохру, стучит непрерывно. Сырые болота за бараками тянутся до конца света, там стали искать лесных. Дважды натыкались на Болотную бабку. Эта катает шишки, смеется, все ей нипочем. Могла бы, дура, сдавать орех, ягоду, грибы государству, а она по лужам, задрав подол! Никаких мыслей о классовой борьбе. У Кума мысль появилась: «Может, того? Может, стрельнуть бабку по законам военного времени?» – «А чего она?» – «Разлагает». – «Нет, приказа на бабку не было». – «Так некультурная же!» – возражал Кум. – «Зато социально близкая».
Потом Офицеру стали выдавать коровье масло. Боялись цинги.
Это страшно не понравилось уркам. Стали бить Офицера на прогулках. А он как скелет, того смотри развалится. По суровым законам военного времени майор двух самых нетерпимых показательно расстрелял под проблемой – железной колючкой, раскатанной между столбами. Было у него такое право. А вейсманисту-морганисту назначил, кроме масла, помощников. Когда-то занимались разведением лошадей, подбирали упряжных пар определенного окраса. Один все знал о собаках. «Вот представь собаку без шерсти, – объяснял Куму. – Кожа у нее синяя, как у вурдалака. От затылка по шее до самого кончика хвоста – вся синяя. И чем синей, тем насыщеннее цвет шерсти. Выявляешь пигментацию головы, груди, горла, ромбика под хвостом – открываешь будущий окрас».
Это какие же невыносимые злодеяния в прошлой жизни нужно было совершить беспощадным интеллигентным очкарикам, что их не поставили к стенке, а наоборот давали теперь коровье масло? И живучие какие! Ударишь из нагана в затылок, а они все ползают.
«Если в заводской практике ставится задача – вывести породу овец с очень длинной шерстью, – объяснял забитый очкарик Куму, – то берем прежде всего самого длинношерстного барана и самую длинношерстную овцу, их скрещиваем. Среди полученного потомства также отбираем самых длинношерстных. Доходит?»
«А то!» – кивал Кум.
ЧК всегда начеку. В конце концов, поймали лесную бабу.
У Кума ноги короткие, а у нее еще короче. У Кума глаза пронзительные, а взглядом лесной выжигать по дереву можно. Поты лыты мяты пады. У него лоб высокий, а у нее волосы по всему телу. «Как у теленочка», – раскатал губу Кум. Завитушки по животу, в горячем паху, ниже. Наручников стеснялась, шмыгала носом.
«Имя?» – гаркнул майор на первом допросе.
Лесная не ответила. Только повела плечом, на котором под волосами остались синяки от железной хватки Кума.
«Настоящее животное без смысла, – рассердился майор. – Вечно у нас так. В городах мразь, в лесах животные».
«А вы ей водочки плесните, – радостно подсказал Кум, переступая большими ступнями. – Вы не пожалейте, не пожалейте, плесните, – облизнулся. – Животное она или не животное, это дело второе. Водочку-то все любят. Поты лыты мяты пады. Сразу личико просветлеет, слова появятся».
Майор не согласился.
Посадили лесную на цепь.
Скалилась.
-Пристегни его!
Кум появился внезапно.
Крутил лобастой головой, водил стволом карабина.
Сердитый. Я успел первым: пристегнул Евсеича. Бульон здорово мне помог. Евсеич даже огорчился: «Самая большая жопа, которая со мной случалась». Потопал сапогами в гармошку, без всякой обиды крикнул вслед: «Зря с Кумом идешь! Стрельнет он тебя под кустиком!»
Но стрелять Кум, кажется, не собирался.
Пришептывал что-то. Было у него свое на уме. Вел под елями, в сухой сумрачности.
Часа через два такой упорной ходьбы слева потянулся слабый кочкарник, впервые возникло над головами низкое небо, пыльная вода блеснула в болотных «окнах». Одуряюще потянуло смородиной. Еще смолой пахло, плесенью, грибами, потревоженной липкой паутиной. Кости, валявшиеся здесь и там, тоже пейзажа не оживляли. Подозрительные, надо сказать, кости. Может, и человеческие.