Страница 4 из 6
Меня внезапно охватила необъяснимая грусть — я отложила барсетку и бросила взгляд на мертвеца, сидящего в ванне.
«Ну же, Флавия, — сказала я себе. — Думай только о деле. В работе детектива нет места чувствам».
Итак, дальше — на очереди вещевой мешок. Я безжалостно вытряхнула из него все вещи, чувствуя легкую тошноту от того, что приходиться копаться в чужих личных вещах, даже если их обладатель уже мертв. К счастью, его содержимое опять же было немногочисленным: кисточка для бритья, пивная кружка, пена для бритья, зеркальце, бритва с двойным лезвием, ножницы для ногтей, зубная щетка, зубной порошок и тюбик театрального грима.
Меня всегда восхищало то, как легко можно реконструировать жизнь незнакомца по принадлежащим ему вещам. Умение работать с информацией и воображение вместе расскажут историю, по полноте с которой не сравнится даже напечатанная биография в нескольких томах. И мистер Деннинг тоже не был исключением: все его тайны были настолько очевидны, что, думаю, мне следовало бы извиниться за то, что я сунула в них свой нос.
Но, конечно же, я не стала. Этот человек умер, а я должна продолжать начатое расследование.
Сомервилль и его банда все еще околачивались за дверью оккупированной мною ванной комнаты. И я не могла впустить их, ведь иначе они растопчут все улики на месте преступления. Эти мальчики — за исключением одного или двух — по-прежнему пребывали в неведении относительно смерти мистера Деннинга.
Они не посмеют выломать дверь — в этом я была уверена. Британский школьник способен на многие вещи, но он ни в коем случае не чудовище. Несмотря на свою внешнюю оболочку, блюдущую подчеркнутую индифферентность, глубоко внутри он — настоящий джентельмен и даже немного размазня. Я выяснила это, долгие годы наблюдая за отцом, который сам был истинным воспитанником Грейминстера.
К тому времени, когда кто-либо переступит порог уборной на этом этаже, меня уже и след простынет. Я улыбнулась при мысли, как вытянутся мальчишечьи физиономии.
Окно над ванной было таким же, как и другие в стенах этой школы: кусочки стекла в форме бриллиантов были закреплены в решетке из свинцовых полос. Мне потребовалась всего мгновение, чтобы взобраться на край ванны (и мысленно попросить у мертвеца прощения), открыть щеколду и выдвинуть оконные панели наружу.
Изменение экстерьера школы Грейминстер не было для меня в новинку — так как я постаралась еще во время прошлого своего расследования, сегодня я была в этом профи. Бросив быстрый взгляд во двор и убедившись, что поблизости никого нет, я перелезла через подоконник и повисла на виноградных лозах, которыми сплошь были увиты древние стены здания.
Спускаться было на удивление легко — я даже почувствовала себя главным героем романа «Тарзан, приёмыш обезьян», пока карабкалась вниз по виноградным лозам, а до моих ушей из церкви доносился хор ангельских голосов. Несомые на волнах ревущего органа, слова церковного гимна были отличным подспорьем моему отважному бегству:
Насвистывая мелодию гимна себе под нос, я невозмутимо пробиралась по стене в дальний угол школьного здания.
Насколько я помнила, кабинет заведующего находится в западном крыле. Благополучно миновав домик привратника, я продолжила свой скалолазный путь.
Воскресенья, подумала я, просто созданы для детективной работы. Все вокруг уверены, что Правосудие подождет (по крайней мере до тех пор, пока не опустеют стены церкви) и виновные даже не думают сильно скрываться.
Не встретив ни души, я, словно была невидимкой, проскользнула на лестницу № 3.
Кабинет находился именно там, где, как я помнила, он и должен быть, с надписью «В.О.Г. Деннинг» на аккуратной табличке, прикрепленной к двери.
Мне едва не стало дурно, когда я вспомнила, что должна была прийти сюда с ключами мистера Деннинга, найденными в кармане его брюк. Однако… быть может, человек из администрации школы не нуждается в том, чтобы запирать свои двери — уважение к его должности само по себе служит надежнейшим дверным замком. Но даже если он задвинул засов, я всегда могла расчитывать на свое умение открывать запертые двери, за что была безмерно благодарна Доггеру — это он дал мне несколько полезных уроков. Согнутая пополам вилка, утащенная из столовой, или прочный кусок проволоки, вытащенный из дымохода — в умелых руках они могут стать таким же хорошим средством, как и Йельский ключ. Впрочем, я могла не беспокоиться — дверь отворилась сразу, едва я к ней прикоснулась, и в следующее мгновение я уже заперлась в кабинете заведующего — быстрее, чем вы бы успели сказать «Плюнь!».
Моя предосторожность была пустой тратой времени. В этой комнате личных вещей было не больше, чем в склепе. За исключением покрытой желтокоричневыми пятнами прошлогодней открытки на Рождество (она лежала открытая на подоконнике, была адресована «Дорогому мистеру Деннингу» и подписана Норой Уиллетт из «Баттерсийского дома собак») в этой комнате не было ничего личного — только кровать, письменный стол и стопка покрытых пылью школьных учебников. В ящиках стола я не обнаружила ничего, кроме красного карандаша, линейки, ножниц, резинового ластика, коробочки канцелярских кнопок и ложки.
Создавалось впечатление, что у человека, занимавшего прежде эту комнату, потребностей было не больше, чем у приведения… словно его никогда и не существовало.
И хотя я заглянула под матрас и за подушку, а также проверила пространство за выдвижными ящиками и вывернула сложенные носки, я не особенно старалась во время этих поисков. Я ничего не ожидала найти — соответственно, и не нашла ничего.
За сим я позволила себе удалиться.
Чтобы добраться до лестницы, сперва мне нужно было пройти через строй из таращащихся, заключенных в черные рамки лиц, которые выстроились с двух сторон по стенам длинного коридора: то были прежние обитатели Грейминстера, его ученики и преподаватели, кто отбыл в смерть «ради того, чтобы жили другие», о чем гласила надпись под каждой рамкой. Я старалась смотреть прямо перед собой, пока маршировала мимо под тяжелым взглядом этих давно мертвых глаз, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не припустить бегом прежде, чем доберусь до лестницы.
Этажом выше, в самом конце коридора, располагалась химическая лаборатория — позорные джунгли из немытых пробирок, заляпанных мензурок и перепачканных чашек петри, которые свидетельствовали, что преподаватель химии мистер Винтер был скорее увлечен своим «Ягуаром», чем чистотой. Прихлопнуть бы его за это мухобойкой!
Классная доска была сплошь исписана формулами — так же, как и список результатов теста, который возглавляли фамилии Плакстон и Сомервилль.
Химические реактивы я обнаружила на полках в длинной, темной, узкой передней: они были расставлены более или менее в алфавитном порядке, хотя и не всегда, если учесть, что пузырек сульфата цинка предшествовал пузырьку серы. Прежде чем я приблизилась, я уже знала, что и где искать. Пустое пространство между карбонатом кальция и соляной кислотой подсказывало, что на полке не хватает большой емкости с пентагидратом сульфата меди. Я не сомневалась: рано или поздно она, уже пустая, обнаружится в одной из мусорных корзин в Энсон Хаузе. Вопрос в том, кто же взял ее с этой полки? На ней вполне могут обнаружиться отпечатки пальцев… но все это пока было делом будущего.
В настоящем оставалось только одно, что я должна была сделать перед своим уходом. Я стерла тряпкой несколько записанных на доске формул, взяла кусочек мела в левую руку (это изменит мой почерк) и написала на доске крупными буквами: ЧИСТОТА = БЛАГОЧЕСТИЕ, так, чтобы отсюда их было видно любому.
Я была невероятно горда собой.
Когда я появилась на школьном дворе, из открытых дверей часовни, словно из огромного разинутого рта, повалила толпа мальчиков и их преподавателей. Солнце наконец почтило нас своим присутствием, обещая славный и теплый денек. Я медленно поплыла в сторону растущего на территории древнего дуба, где, сняв и расстелив свой непромокаемый плащ, я скромно присела на траву, руки при этом сложила на коленях, повернула лицо к солнцу и навесила на него легкую мечтательную улыбку. Сейчас я выглядела как чья-нибудь сестра, отдыхающая в предвкушении чаепития с бисквитным печеньем — не больше, не меньше.