Неделя приключений

Даже доктор Павел Абрамыч прослезится, закроет длинной ладонью сухощавое лицо своё и проговорит слабым покаянным голосом: «О, какой же я глупец! Я нарвал уши этому отважному мальчику. О несчастный, несчастный глупец! Ведь не сделайся он путешественником, из него получился бы замечательный хирург!» Но Сёмка уже ничего не услышит, оледеневшие уста его не произнесут всепрощающих слов.

Похоронят Сёмку здесь же, на высоком берегу, под маленькой осинкой. Отсалютует ему пионерский отряд, а пионервожатая над свежею могилой скажет речь, которую закончит словами: «Слава бесстрашного исследователя Семёна Берестова будет жить в веках! Предлагаю назвать это побережье его именем!»

Пройдёт много лет, вырастет осинка, зашумят над могилой листья, многоголосые птицы запоют в ветвях…

Сёмка всхлипнул. Тёплая слезинка скатилась по щеке. Он вытер кулаком глаза и подумал, что ввиду такой печальной перспективы необходимо оставить для истории какие- нибудь мужественные слова. Например: «Умираю, но не сдаюсь!» Эх, жалко, Спартак унёс судовой журнал… Но не беда. Революционеры, перед тем как идти на расстрел, писали на стенах камеры. Сёмка разровнял на круче площадку и по сырому песку вывел пальцем: «Прощайте, товарищи!» Подумал и добавил: «Ёрш сбежал, рыба не ловится — умираю». Отошёл, критически оглядел написанное. Нет, как-то уж слишком прозаично. Для истории нужны слова возвышенные и вместе с тем проникновенные. Сёмка стёр ногою старый текст и написал новый: «Умираю честно на своём посту. Прощайте, товарищи! Лена, прощай навеки! Сёмка».

Только он успел поставить точку, как с острова донёсся басовитый, заливистый лай. «Пират!» встрепенулся Сёмка, и мысль о безвременной геройской кончине мгновенно улетучилась из головы.

— Пират! Пират! Пират! — загорланил он и, приплясывая, заметался вдоль берега. Столь бурную радость испытал, вероятно, Робинзон, когда обрёл своего Пятницу.

Лай послышался совсем близко. Кусты у берега зашевелились. Сёмка вскинул к глазам бинокль. Остров приблизился настолько, что можно было рассмотреть прожилки на листочках. Но зелень, перепутанная, словно нечёсаные космы, скрывала собаку.

Сёмка хотел немедленно переплыть на остров, но передумал. «Что же я с пустыми руками? Лучше сперва наварю каши — вместе с Пиратом пообедаем».

Сёмка разжёг костёр, достал холщовый мешочек, высыпал золотистую крупу в котелок, наполнив его почти до краёв. Теперь что? Вода нужна, конечно. Без воды ничего не варится. Осторожно, чтобы течением не унесло пшено, Сёмка наполнил котелок водой. Она оказалась не совсем чистая, с радужным оттенком, словно в неё влили керосину. Сёмка сменил воду и повесил котелок над костром.

— Сейчас каша сварится-а! — сложив ладони рупором, сообщил он Пирату. — Подожди мало-ость!

Пёс в ответ сердито гавкнул. Сёмка не жалел хворосту и сухой тины. На жарком пламени вода скоро закипела. И тут произошло необъяснимое: каша вышла из берегов. Она выпирала из котелка, словно её выталкивал мощной дланью кто-то сидящий на дне. Она свешивалась через край, целые куски падали в костёр, словно сосульки с крыши, и обугливались. Сёмка поспешно снял котелок с костра, попробовал варево. На зубах захрустели ещё не разопревшие крупинки. У них был пресный, чуть горьковатый вкус. Сёмка озадаченно осмотрел котелок со всех сторон. В чём дело? Каша явно сырая, почему же в таком случае она рвётся из котелка, точно нерадивый ученик из класса? Пожалуй, надо закрыть её? И непременно чем-нибудь тяжёлым.

Ещё давеча Сёмка приметил на опушке леса несколько камней. Он мигом слетал туда, выбрал плоский продолговатый камень, довольно толстый и тяжёлый. Через несколько минут котелок снова висел над костром. Яркое пламя деловито лизало его чёрные, закопчённые бока. Камень надёжно прикрывал кашу сверху, лишь по бокам, возле дужек, оставались щели, но они в счёт не шли. Сёмка, вполне довольный собой, сел на край обрыва и стал беззаботно болтать ногами. «Всё-таки хорошо быть человеком — царём природы, — философствовал он в предвкушении обеда. — У человека ум, сообразительность. Разве Пират сумел бы сварить кашу? Да хоть всю жизнь его учи — не сумел бы. А человек? Например, взять меня. Сроду не варил, а когда понадобилось, сразу догадался, как и что… Всё потому, что ум…»

Сёмка горделиво взглянул на дело своих рук и разинул рот от изумления. Из-под камня валил синий дым, распространяя запах горелого пшена. Философ, обжигая пальцы, сбросил котелок на землю. Камень свалился, и взору открылась картина, чем-то напоминающая лунную ночь. В центре обуглившейся черной массы желтел ещё нетронутый всепожирающим пламенем кружочек каши. Сёмка свирепо пнул котелок ногой, ибо считал его главным виновником неудачи. Откуда же ему было знать, что на котелок пшена требуется не меньше двух котелков воды?

Сёмка всё же решил попотчевать Пирата обуглившейся кашей: где уж голодному псу разобраться в тонкостях кулинарии! Котелок был перенесён в лодку, и Сёмка отправился на остров. Чувствуя волнение первооткрывателя, въехал он под зелёный свод. Сильно пахло черёмухой, тонкие, гибкие ветви лезли в рот, в глаза. Пират поджидал, суетливо топчась на месте и повизгивая от нетерпения. Сёмка выпрыгнул на влажный песок, лодка чуть отошла от берега. Сёмка подтянул её, но привязывать не стал. Вывалил содержимое котелка псу под ноги. Тот понюхал чёрную массу, чихнул от отвращения и укоризненным взглядом уставился на кулинара. Сёмка в сердцах швырнул котелок в лодку, сурово сказал:

— Нечего на меня смотреть. Думаешь, легко варить кашу?

Пират ничего не ответил на это, лишь грустно опустил голову.

Сёмка решил исследовать остров и углубился в заросли. Вскоре он вышел к основному руслу и двинулся вдоль берега вниз по течению. Пират шмыгал среди кустов, сгорая от желания найти что-нибудь съедобное.

Открылась полянка, пёстрая от цветов, затканная весёлым кружевом света и тени. Здесь берег образовал бухточку, окаймлённую чистым матовым песком. Приглядевшись, Сёмка понял происхождение странного матового оттенка. Песок был испещрён, словно оспинками, следами вчерашнего дождя. Приятно было ступать по этой бородавчатой, щекочущей подошву, но податливой и сыпучей корочке.

У самой кромки песчаного пляжа росла молодая ива. Под нею вода казалась чёрной, как в болотной колдобине. Кое-где она отливала фиолетово-розовым цветом. В нескольких местах лучи солнца прорвались сквозь листву, пронизали воду и жёлтыми пятнышками легли на песчаное рябоватое дно. По дну скользили светлые, с серебристыми краями тени, отчего пятнышки казались живыми. Из-под берега выскочил пескарь, улёгся поперёк ближайшего пятнышка, подставив солнцу грязновато-жёлтую спину, слился с песком. Сёмка смотрел на него не отрываясь, затаив дыхание, но стоило мальчику пошевельнуться, и пескарь шмыгнул под берег, подняв со дна клубочек мути.

Сёмке сделалось очень весело и свободно, захотелось покувыркаться в траве. Этот уголок показался ему сказочно-прекрасным. По краям полянки стояли три дуба. Низко распростёрли они длинные густые ветви, прошитые тысячами вытянутых в струнку ниточек-лучей. Если встать под крону и заглянуть вверх, то листва кажется окутанной тонкой пеленой золотистого тумана.

Сёмке даже захотелось декламировать стихи:

На полянке среди шелковистой травы, лиловых колокольчиков, белых ромашек и жёлтого львиного зева виднелись сочные крупные пучки щавеля. Сёмка принялся за обе щеки уплетать кисловатые, вызывающие приток слюны, листочки. Пират крутился возле, печальным взглядом провожал до Сёмкиного рта каждую порцию. Наверняка в эти минуты он сожалел, что не родился травоядным. Сёмка вспомнил про соль. Она лежала в лодке в баночке из-под икры. Сёмка благословил своё кулинарное невежество, ибо оно помогло ему сварить кашу без соли и, таким образом, сохранить драгоценный запас.