Страница 37 из 54
Мать всхлипнула и прижала к глазам скомканный платок.
— Входите, входите, — грустно сказал Михаил Ильич. — Простите, как ваше имя?
— Александра Алексеевна…
— Очень приятно… Вот сюда, в столовую… Садитесь, прошу вас. Получается, Александра Алексеевна, мы с вами как бы товарищи по несчастью.
— Да, конечно, — без улыбки согласилась мать. — Я очень рано вас подняла, простите…
— Какое там, мы ведь не спали…
— Вот и я то же подумала. Голова на части разрывается. Брат уехал, не с кем слова сказать, посоветоваться. Была в милиции, дали ваш адрес. У вас ничего нового?
— Пока нет.
Воцарилось тоскливое молчание.
— А вы никаких странностей не замечали в последнее время за своим сыном? — спросил Михаил Ильич.
— Странностей?
Мать тяжело вздохнула, уронила руки на колени.
— Мальчишки всегда со странностями. Возьмите моего. Дня три назад окатил водой соседку, испортил новое платье. Пришлось усадить его на четыре дня решать задачи.
Тётя Даша, стоявшая у двери, сложив руки на груди, неопределенно хмыкнула, покачала головой и шагнула вперёд. У неё так и зачесался язык рассказать этой мамаше о вчерашней проделке её сына. Видно, что хулиган отъявленный. Не успел за платье отсидеть, как уже целую охапку лилий погубил. Но тётя Даша благоразумно промолчала. Ведь если говорить про этого поганца, придется рассказать и о порке, которой ни за что ни про что подверглась Леночка. А в данном вопросе между главой семьи и домработницей существовало принципиальное разногласие. Тётя Даша, несмотря на приверженность к миротворческой философии, была скора на расправу. Михаил же Ильич отвергал телесное наказание как воспитательную меру.
— Решать задачи? На четыре дня? — удивился Михаил Ильич, — Так вы его замучили, вот он и сбежал. Этак вы, пожалуй, отобьёте у него всякую охоту к математике.
Мать с горечью подумала, что, пожалуй, это правда. Последние дни она была очень занята и не смогла проверить, выполняет ли сын задание. Сегодня она заглянула в его тетрадь — и ахнула: вместо двенадцати решённых задач только одна. Больше всего её удивило то, что Сёмка решил задачу, которая ему не задана. Нет, она была не легче других. Среди отмеченных её рукой имелись гораздо более легкие задачи.
Но тогда почему же он остановил свой выбор именно на этой? Непостижимо. И ведь, главное, решил её очень обстоятельно, прямо-таки с блеском. Значит, всё-таки у него есть математическая жилка, и её надо развивать. Да, но двенадцать-то задач остались нерешёнными. Может быть, он не нашёл в них ничего интересного? Может быть, вообще не стоило наказывать его задачами? Для неё математика — это оружие в борьбе с природой, оружие, которое человек ни на миг не выпускает из рук. Но открыла ли она сыну, как и для чего было создано это оружие, какие великие победы оно одержало в прошлом и какая борьба предстоит ему в будущем? Нет. И, вероятно, её сын должен питать глубокое отвращение к сухим, отвлечённым цифрам. Да, да, всё это теперь так ясно, так очевидно. Остаётся сожалеть, что раньше ничего подобного не приходило ей в голову.
— Вы правы, — сказала мать. — Ему непонятна целесообразность математики, а целесообразность географии, например, очень понятна. И он готов целыми днями играть в путешествия и глазеть на карту. Я только сейчас поняла…
Мать торопливо приложила платок к глазам. Михаил Ильич страдальчески поморщился. Он не выносил слёз, особенно женских.
— Да, да, карту, — сказал он, чтобы только нарушить тягостное молчание, и принялся внимательно рассматривать свои ладони. Потом медленно перевёл глаза на мать, снял очки, покрутил, держа за дужку, снова водрузил на место.
— Позвольте, о какой карте… мм… речь?
— Обычные ребячьи фантазии, — со вздохом сказала мать. — Клочок бумаги в клеточку, а на нём выведены карандашом выдуманные земли.
— Э… И что было изображено на карте? Вспомните, пожалуйста. Возможно, это даст какие-то нити…
Мать возбуждённо потерла лоб, на лице выступил лихорадочный румянец.
— Ах, боже мой, ну, конечно… Как я тогда же не догадалась?.. Конечно, карта была не просто игра… В ней что-то говорилось об экспедиции капитана Спартака…
Михаил Ильич вскочил со стула.
— Так что же вы молчали?! Вы помните, что было на карте?
— Да, да… Лента с изгибом — верно, река. Домик с цифрой, озеро или залив в виде крючка и на нём — крестик…
Ни слова не говоря, Михаил Ильич вдруг кинулся в свой кабинет и тотчас же вернулся, победно потряс «Философским словарём».
— Так и есть! — загремел он. — Вы знаете, куда уехали эти обозники?!
— К-куда? — в ужасе пролепетала мать.
— В деревню Ликино. Карта, которую вы видели у вашего сына, до того лежала здесь, в словаре. Её нет!
Геолог хлопнул книгой о стол, как бы ставя точку.
— Крестик соблазнил. Понимаете? Романтика сокровища и прочая, и прочая. Не надо их слишком строго судить.
— Вы говорите — Ликино? — не слушая его, произнесла мать, и лицо её просветлело. — Как раз недавно туда же уехал мой брат. Если бы ему дать знать.
— Он кто? — спросил Михаил Ильич.
— Моряк. Сейчас в отпуске. Захотел навестить сослуживца.
— Фамилия сослуживца случайно не Емельянов?
— Да, кажется, Емельянов.
Михаил Ильич на минуту задумался и неожиданно громко крикнул:
— Даша!
Тётя Даша вздрогнула.
— Бог с тобой, Михаил Ильич, чай, я не за тридевять земель!
— Я еду в Ликино. Леночка со мной. Ей будет интересно. Маленький чемоданчик, быстро!
Тётя Даша проводила Александру Алексеевну до крыльца и тут, оставшись с ней наедине, не утерпела, рассказала о вчерашнем Сёмкином проступке. По её словам выходило, что Сёмка нарочно поломал и вытоптал цветы в палисаднике, а также исколотил Леночку.
— Вы за ним всё-таки поглядывайте, — строго поджав губы, сказала в заключение тётя Даша. — Я, понятно, не мать, вам-то виднее, только хулиганству потворствовать не дело…
У матери голова пошла кругом.
— Хорошо, хорошо, не беспокойтесь, — говорила она, стараясь поскорее остаться наедине со своими мыслями. — Только бы нашёлся… Он у меня за всё ответит… Спуску я ему не дам…
— Так-то лучше, — наставительно напутствовала тётя Даша.
Мать шла быстро, в мозгу стучал один беспомощный и бессмысленный вопрос: «Что же это такое? Что же это такое?» За углом её нагнала хорошенькая белокурая девочка с большими голубыми глазами.
— Тётя, тётя, подождите! Вы Сёмина мама?
У матери заныло сердце. Невыносимо больно узнавать что-то плохое о своём сыне, особенно от постороннего человека. Такой человек становится вам неприятен, хотя умом вы и понимаете, что должны бы поблагодарить его.
— Ну, что такое? Ещё что-нибудь сделал нехорошее?
Девочка замотала головой так энергично, что разрушилась её прическа и волосы пышными прядями упали на плечи.
— Нет, нет! Сёма хороший, — торопливо заговорила она. — Меня тётя Даша побила, а совсем не Сёма. А цветы сорвал Петя, мой брат. Я знаю, только никому не говорю — ведь ябедничать нехорошо.
Лицо матери осветилось улыбкой.
— Спасибо, милая девочка… Как тебя звать?
— Я Лена Соколова.
Мать ласково пригладила шелковистые волосы девочки. Теплом наполнилось её сердце, и даже исчезновение сына уже не казалось трагедией, как несколько минут назад. Ей не хотелось отпускать Лену, она рада была бы слушать её чистый искренний голос хоть до вечера.
— Как ты думаешь, твой папа найдёт ребят?
— О, ну, конечно, найдёт, — весело и без тени сомнения ответила девочка. — Он железо находит, свинец, нефть, даже один раз золото… А ребят уж и подавно найдёт…
Мать устало улыбнулась, впервые, вероятно, за последние сутки.
— Верю. Ты дружишь с Сёмой? Почему ты считаешь его хорошим? Я ничего особенно хорошего в нём не замечала.
Говоря это, мать немножко лукавила. Просто ей очень хотелось, чтобы девочка сказала ещё что-нибудь похвальное о сыне, согрела её материнское сердце.