Страница 21 из 34
— И тебе приспичило выяснить, что же на самом деле случилось?
— Я думаю, что буквально пяти миллионам наших соотечественников тоже бы приспичило на моем месте.
— И вот ты здесь. Представитель общественности. "Общество имеет право знать..." — последнюю фразу бывший глава правительства произнес с такой неподражаемой издевкой, что мне сразу вспомнились все его выступления против прессы, правозащитных организаций, конституционного суда и других институтов, оскорбляющих его представления военного человека о дисциплине власти. — Давай, представитель, спрашивай, авось я отвечу.
Он усмехнулся и посмотрел на меня с какой-то странной смесью жалости и доброжелательства во взгляде.
— Вы знали, что вас должны убить?
— Не задавай глупых вопросов. Задавай умные.
Я, кажется, понял, куда он клонит. Я должен составить свою теорию заговора, а он, может быть, ее завизирует. Глава правительства предлагает мне экзамен, к которому я не Бог весть как подготовился. Если б знать заранее... Но заранее они мне, конечно, ничего сказать не могли. Я бы с ума сошел, наверное, если бы меня предупредили, кого я тут встречу. Или проболтался бы. Ладно, будем импровизировать.
— Ваш убийца знал, что вы останетесь в живых?
— Я не нанимал своего убийцу.
— А организацию, в которой он состоял, разве не по вашему указанию создали?
— Это разные вещи. Одно дело, что я в свое время дал принципиальное согласие на создание еврейского подполья, контролируемого БАМАДом. Это было мое решение как министра обороны и главы правительства. А другое дело — кадровая политика этого подполья. Как они вербовали туда людей, кто вступал, из каких побуждений, — этим я не занимался. Итая Амита я тоже не нанимал. Это сделали те, кому положено. Я думаю, что они дали ему достаточно четкие инструкции.
— Они, конечно, обещали ему жизнь, свободу и массу денег за участие в этом спектакле?
— Честно тебе говорю, я не знаю, — сказал он, затушив сигарету в фарфоровом блюдце, — может быть, обещали. А может, он действительно думает по сей день, что он меня убил и спас Отечество от предателя. Есть люди, которые знают точно, что он думает, однако я с них доклада не требую. Главное, что этот студент свое дело сделал.
Я ненадолго задумался.
— Зная то, что мы с вами знаем, приходится делить всех людей, причастных к событиям: врачей, полицейских, охранников, политиков — на две категории: те, кто понимал, и те, кто не понимал, что на самом деле произошло в ту ночь...
— Логично, — подбодрил меня бывший премьер-министр.
— Ваш якобы раненный телохранитель, конечно, знал. И шофер тоже знал. Врачи на площади не знали, поэтому так важно было уехать оттуда, чтобы они не успели заняться спасением вашей жизни...
— Нет комментариев.
Я истолковал этот ответ как подтверждение своей догадки.
— И в больницу не сообщали, что вас везут, чтобы не вызывать там суматоху в приемном покое. В больнице должно было быть несколько человек, которые уже ждали вашу машину, готовые выдать медицинское заключение о смерти, кого бы им под видом вас ни привезли.
— Под видом меня?!
— Но вы же не были в больнице, господин премьер-министр, — сказал я, — ни в живом, ни в мертвом виде. Ваше свидетельство о смерти было выдано in absentia.
— А это откуда следует?
— Ваш шофер не сообщил полицейским патрулям, куда он направляется. Как я теперь понимаю, это было сделано специально для того, чтобы лимузин никто не сопровождал до больницы. По дороге ваша машина остановилась, и вы пересели в другую, чтобы ехать сразу в аэропорт. А лимузин доставил в больницу либо живого двойника, либо куклу.
— Как ты понимаешь, всего, что было после моего выхода из лимузина, я уже не видел. Может, двойника, может, куклу, а может, и вообще никого. Дело техники.
— Понимаю... Хотя вам могли и доложить, как все было сделано.
— Могли, но я не спрашивал. Я теперь частное лицо, и никто мне ничего докладывать не обязан.
— Нынешний глава правительства знает о том, что вы здесь?
— Нет комментариев.
— Помилуйте, господин премьер-министр, после того, как моя статья будет опубликована, все равно все выйдет наружу...
— Если она будет опубликована, — поправил он.
XXVII
Покойный премьер закурил новую сигарету, глубоко затянулся и продолжал:
— Кроме того, если все выйдет наружу, очень многие попадут по суд. Не могу сказать, по какой статье, но привлекут обязательно. А я не собираюсь давать показаний. Ни следствию, ни тебе здесь сейчас. В этой игре каждый отвечает за себя.
— Очень благородно с вашей стороны, — заметил я. — А как вы, кстати, полагаете: мою статью опубликуют или нет?
— Это зависит от многих обстоятельств, — ответил он, — в частности, от тебя самого. Я понимаю, что это интервью тебя прославит, принесет деньги и успех. Но подумай сам, будет ли оно полезно для общества?
— Я как-то привык думать, что правдивая информация полезнее для общества, чем ложь и подтасовки. Особенно такие подтасовки, после которых в стране начинает работать святая инквизиция, создается министерство госбезопасности, поощряется доносительство и политическая травля...
— Знаешь, эту часть истории мы как-то не предусмотрели. Я не предусмотрел. Из тех известий, которые я получаю из Израиля, это — самое неприятное: что моей смертью многие воспользовались не для ускорения мирного процесса, а для развязывания гражданской войны.
— Ну, войны пока нет, но все счеты сводятся от вашего имени. Недавно съели министра религий, сослались на то, что вы его собирались съесть. На днях начали сирийцам обязательства давать, тоже на вас ссылаются.
— Насчет министра религий знаю, это возмутительно. А насчет сирийцев все правда, я действительно давал Клинтону обязательства.
— А как же референдум? Вы что, не собирались его проводить?
— Собирался, конечно. Я подозреваю, что меня из-за этого и убили.
— Я, кажется, совсем уже ничего не понимаю. Эта инсценировка была вашей или не вашей идеей? Если не вашей, то зачем вы в ней участвовали?!
— Да, ты действительно ничего не понимаешь, — согласился премьер-министр. — Хорошо, я тебе кое-что объясню. Моя идея была — просто уйти в отставку по личным обстоятельствам. У меня уже просто не было ни сил, ни здоровья на все это. Я знал, конечно, что плакат с мундиром СС изготовили наши люди, мне доложили, чтобы я не слишком расстраивался. Но все равно три года у власти, в обстановке нарастающей ненависти и сумасшествия на улицах, крики "Предатель!", "Убийца!", постоянные склоки в партии, в коалиции, интриги... При этом по всем опросам мы теряли очки. Муниципальные выборы мы проиграли, профсоюзные тоже... Мы делали дело, ради которого полвека гибли наши солдаты на полях боев, впервые в истории страны добились успеха — а популярность падала. Дожили до того, что я стал по опросам проигрывать этому брехуну Диди, который за три года ни одного слова осмысленного не сказал... Я понял, что больше не вынесу. Я собрал своих ближайших товарищей и объявил им, что собираюсь подать в отставку. Хватит.
Мой собеседник замолчал, и я заметил, что он тяжело дышит. Видимо, за три месяца на этом богоспасаемом острове он успел капитально отдохнуть от воспоминаний о последних днях своего правления и теперь мысленно возвращаться к тем временам было для него тяжело. Он отпил чаю из прозрачной фарфоровой чашки с изображением храма Императора Темных Небес.