Страница 60 из 81
— Пятьдесят, — сказал Шнейдер. — В отместку за убитую жену и дочь гауляйтера.
— Какой ужас! — заметила Эдит, но не потому, что сожалела о расстрелянных поляках, а ради соблюдения элементарной справедливости.
Шнейдер на это ничего не ответил, вероятно вспомнив, как тогда, в ночь убийства, у него с языка сорвались слова осуждения гауляйтера. А может, он боялся Эдит? Или для него это было элементарной справедливостью, что за убитую немецкую женщину и ребенка расстреляно пятьдесят поляков? Но кто совершил убийство?..
Он посмотрел на часы, и Эдит поняла: необходимо спешить на поезд…
Полотенца и другие туалетные принадлежности уже были разложены по местам, свежее постельное белье лежало на кровати, не так давно принадлежавшей женщине, которая не выдержала пребывания в России и Польше и была отправлена в Германию.
Грета с усердием бросилась помогать Эдит натянуть пододеяльник на одеяло и при этом беспрерывно говорила. На этот раз о каком-то достойном молодом человеке, на которого имеет виды. Однако он совсем не обращает на нее внимания, не то что другие офицеры.
— Высокий, интересный блондин, — рассказывала Грета. — Я просто без ума от него! В его лице — что-то таинственное и недосягаемое. — В этом году ей не удалось соблазнить его, но в следующем, Грета поклялась, она обведет вокруг пальца этого недотрогу обер-лейтенанта.
— Как его имя? — заинтересовалась вдруг Эдит.
— Обер-лейтенант Ганс Клос. — Грета была немного удивлена, когда Эдит вдруг оживилась, услышав это имя. — Ты знаешь его?
— Боже мой, Ганс! Прошло столько лет! Узнает ли он меня?
— Ты действительно знаешь его, Эдит? Это кремень, а не мужчина.
Эдит усмехнулась, вспомнив о чем-то хорошем. Наконец-то среди мрачных воспоминаний этого дня мелькнуло что-то светлое. Она бросилась к чемодану, достала конверт с пачкой фотографий, долго перебирала их и нашла старый, пожелтевший любительский снимок.
— Посмотри, это он?
— Ну что ты, это какой-то мальчишка!
— Фотография тридцать шестого года, — уточнила Эдит. Посмотрела на обратную сторону снимка и прочитала вслух надпись: — «На память незабываемой, милой Эдит — Ганс».
— Похож?
— Как будто бы похож, — ответила Грета. — Ну ладно, отдаю тебе Ганса, он твой. У меня есть в запасе еще один офицер, — добавила она с каким-то неестественным оживлением. — Это Бруннер, из гестапо, тоже на вид представительный, крепкий мужчина… — И, заметив, что Эдит продолжает смотреть на фотографию, вздохнула: — Тебе представляется удобный случай, моя дорогая, чтобы убедиться, держат ли мужчины свое слово.
4
У Клоса был тяжелый день. С самого раннего утра его вытащили на этот злополучный участок железной дороги, чтобы он на месте ознакомился с результатами диверсии польских партизан. А потом, едва он успел побриться и проглотить кусок хлеба с искусственным медом, его вызвали к генералу. Обжигая губы, Клос торопливо выпил чашку суррогатного кофе. В штабе армии он в течение двух часов вынужден был выслушивать нравоучения и советы, касающиеся постановки минных полей, безопасности воинских эшелонов. Узнал он также и о новой дислокации артиллерии в полосе армии, а эти сведения наверняка заинтересуют «тетю Сюзанну». Потом добрался до комендатуры, откуда должен был поехать на другой конец города, на интендантский склад, где его ожидало несколько бутылок вина, подаренных интендантом за небольшую услугу, когда-то оказанную ему Клосом. На складе было шумно, суетно — интенданты расфасовывали по ящикам водку, консервы и сигареты в увеличенном по случаю Нового года количестве. И тогда щедро одаренный несколькими бутылками вина и двумя коробками сигар обер-лейтенант вспомнил о Курте, который куда-то запропастился, хотя должен был ждать его в комендатуре. Клос подумал, что ординарец, воспользовавшись отсутствием командира, забежал в казино к своей девушке. Решив разыскать его, позвонил в казино, не замечая, что около него стоит фельдфебель Якобс с какими-то срочными бумагами, требующими подписи обер-лейтенанта.
— Отнеси эти бутылки на квартиру, — сказал Клос Курту, когда тот, смущенный, явился из казино. — Одну бутылку можешь взять себе, выпейте с Маргаритой за мое здоровье.
— Спасибо, господин обер-лейтенант! — Курт пристукнул каблуками, явно довольный своим командиром. Ему снова повезло.
— Только не забудь: квартира должна блестеть, как твоя медаль!
— Будет сделано, господин обер-лейтенант. Разрешите идти?
Курт встал по стойке «смирно», отдал честь и резко повернулся, едва не сбив с ног штурмбаннфюрера Бруннера, который неожиданно возник в дверях.
— Привет, Ганс. Я должен с тобой поговорить. Слышал о диверсии польских бандитов? Все-таки преподнесли они нам новогодний подарочек.
— Надеялись на большее, — ответил Клос, пододвигая стул.
— Ничего. После Нового года мы сдерем с них шкуру. Стягиваем резервы со всего генерал-губернаторства. — Бруннер начал прохаживаться по комнате, заложив руки за спину.
— Поговорим об этом после Нового года, — уклонился Клос.
Бруннер посмотрел на него с удивлением, еще с минуту постоял на середине комнаты, как будто бы чего-то ожидая.
— Хайль Гитлер! — сказал он наконец, помедлив, но вышел только тогда, когда на столе Клоса зазвонил телефон. И если бы не вышел, то мог бы заметить беспокойство на лице Клоса.
— Обер-лейтенант Клос? Говорит Эдит Ляуш, — услышал Клос в трубке, и его рука дрогнула.
— Минуточку, — ответил он. Отложив трубку, вытер вспотевший лоб, закурил сигарету и только тогда, когда почувствовал, что владеет собой, спросил: — Это действительно ты, Эдит?
— Ты не ошибся, Ганс, это я. Не ожидал? Я тоже не думала, что встречу тебя, да еще в этом городе…
Она сказала, что случайно узнала о его пребывании здесь и хотела бы как можно скорее встретиться. Он поддакивал, заверяя, что также мечтает о встрече с ней. Сказал, что с тридцать шестого года, с тех пор как они познакомились во время каникул, оба, видимо, очень изменились. Потом, не отдавая себе отчета, пригласил ее к одиннадцати вечера, назвал адрес, согласился, может быть даже с излишним энтузиазмом, чтобы она взяла с собой и свою подругу, которая, как сказала Эдит, мечтает с ним познакомиться… Еще несколько раз повторил, что он рад, что это чудесно — снова встретиться со своей кузиной (пожалуй, больше, чем с кузиной, добавила Эдит), и только потом смог, наконец, положить трубку и подумать о создавшейся ситуации. В какую-то минуту ему захотелось немедленно скрыться, бросив все. Затем Клос подумал, что похож же он на того Ганса, прошло восемь лет, невозможно, чтобы…
— Эдит Ляуш — это младшая дочь тети Хильды, — проговорил он вполголоса, и стоявший рядом фельдфебель Якобс, не расслышав, наклонил к нему свое толстое бабье лицо:
— Слушаю вас, господин обер-лейтенант…
— Ничего, ничего. — Клос подошел к вешалке, надел плащ, даже не стараясь скрыть своего волнения.
— Господин обер-лейтенант желал прочитать и подписать этот проект инструкции. — Фельдфебель замер перед ним с покорностью, типичной для мелкого служащего, каким он был до войны.
— В новом году, — ответил Клос, и фельдфебель Якобс воспринял это как шутку.
Клос выслушал от секретаря канцелярии новогодние поздравления и пожелания, потом зашел в кабинет шефа, чтобы поздравить его с наступающим Новым годом, поцеловал в подставленную щечку рыжеволосую Фредкен, его секретаршу, не забыв взглянуть на разложенные перед ней бумаги, ибо его сверлила одна мысль: он должен все узнать об Эдит Ляуш.
5
Клос пришел домой уставшим. Не торопясь открыл дверь своей комнаты, такой огромной для одного человека. Когда-то перед войной в этом невзрачном здании из красного кирпича размещалось ремесленное училище, а теперь в бывших его классах расквартировали немецких офицеров. Сначала он чувствовал себя в этом помещении, где с успехом можно было поселить два взвода солдат, не совсем уютно, но потом привык.