Страница 4 из 61
Румянцев все еще был занят. Дежурный в его приемной никак не хотел пропускать Якубовского к начальнику штаба. Пообещал только доложить, что полковник Якубовский прибыл по его приказанию, однако через несколько минут сообщил, что начальник скоро примет полковника.
— Очень занят, — добавил дежурный доверительным тоном, — допрашивает какого-то пруссака.
Опершись о подоконник в коридоре, Якубовский, дымя сигаретой, размышлял о словах, сказанных дежурным офицером. Он не сказал, как обычно, что Румянцев допрашивает фрица. Он сказал — пруссака и этим словом выразил свое отношение к Германии, которая, по меньшей мере, в официальной переписке вот уже полтора года именуется как «дружественный сосед». «В эмоциональном высказывании офицера выражено глубокое чувство русского народа» — удовлетворенно подумал полковник и от неожиданности выронил сигарету. Из кабинета начальника в сопровождении конвоя вышел тот самый молодой поляк, перешедший границу, которого Якубовский допрашивал и только что оставил у себя в гарнизоне. Нет-нет, ошибиться он не мог! То же самое лицо, только по-другому одет.
«Что он здесь делает?» — подумал Якубовский, и тут Румянцев увидел его и жестом пригласил в кабинет. Якубовский заметил, что начальник как бы помолодел, движения его стали уверенными, быстрыми…
— Наконец-то, — сказал он, — что-то там тронулось! Может быть, в верхах, — бросил он мимолетный взгляд на портрет, висевший на стене, — поняли, что это не шутки… Привез что-нибудь новое? Как там обстановка на границе? Что немец?
— Сейчас доложу, — ответил Якубовский, который от удивления с трудом приходил в себя. — Только сначала скажи мне, как он оказался здесь? Еще утром, когда я выезжал из гарнизона, он был у меня.
— Кто? Ты о ком? — недоуменно спросил Румянцев.
— Брось притворяться! Тот, кто вышел из твоего кабинета, поляк Станислав Мочульский. Я хотел просить тебя, чтобы ты согласился оставить его у меня в качестве переводчика. Парень неплохо соображает, свободно говорит по-немецки и, конечно, по-польски.
— Кто? — Румянцев действительно ничего не понимал. Тогда Якубовский вкратце рассказал ему, как две недели назад разведчики задержали в пограничной зоне на болоте человека, который пробирался в сторону заставы. Его доставили в штаб. Задержанный сознался, что убежал из немецкого лагеря для иностранных рабочих под Кенигсбергом и решил пробираться на восток, чтобы перейти границу и сообщить советским властям о концентрации немецких войск в приграничной полосе и в глубине польской территории.
— Он изъявил желание вступить в ряды Советской Армии и бороться с оружием в руках против общего врага. Показания задержанного были проверены, и все подтвердилось, но я не имел времени, чтобы сегодня утром подробнее побеседовать с пареньком, и страшно удивился, когда только что увидел его выходящим из твоего кабинета.
— Ты ошибся, — спокойно ответил Румянцев. — Это был не поляк, а немец из Литвы, имя его — Ганс Клос.
Якубовского еще более удивило разъяснение начальника, а Румянцев весело рассмеялся и похлопал его по плечу:
— Сколько выпил с утра?
— Шутишь, — ответил Якубовский, — я видел его на расстоянии двух метров, когда он выходил из кабинета. А того, другого, допрашивал сам, лично. Я не мог ошибиться. Может быть, они близнецы, раз так похожи друг на друга?
— Единоутробные, — рассмеялся Румянцев. — Но в одном могу тебя заверить: имя этого немца — Ганс Клос. Мы подозреваем, даже располагаем некоторыми данными, что он агент абвера. Подтверждением этого может служить и то, что немецкое командование обратилось к нам с просьбой обменять этого фрица на девушку, которая в Белостоке работала на нас и была арестована гестапо. Видимо, нам придется это сделать, у нас нет против него конкретных улик. При допросе он был немногословен, осторожен, хотя кое-что рассказал о себе и своих родственниках.
— Говоришь, обменять его? — У Якубовского зародилась мысль, на первый взгляд абсурдная.
— Твой поляк действительно так похож на этого немца? — спросил Румянцев. — Это любопытно, весьма любопытно.
«Может быть, и он подумал о том же, угадал мои мысли», — мелькнуло у Якубовского.
Последующие слова Румянцева подтвердили это:
— Говоришь, свободно владеет немецким?
— Изучал немецкий в Гданьске. Родился, жил и воспитывался в Поморье, говорит по-немецки так же, как и по-польски.
— И хотел бы бороться с немцами, — рассмеялся Румянцев. — Ну что ж, позвони, чтобы его прислали ко мне, твоего патриота… Как его зовут, говоришь?
— Станислав Мочульский. И если их поставить рядом то не заметишь особой разницы. — Якубовский вытянулся по стойке «смирно», пристукнул каблуками: — Разрешите идти?
Уже давно никакое другое задание начальника не радовало Якубовского так, как это.
3
Узкий луч света от карманного фонарика на секунду задержался на одеяле, под которым вырисовывалась фигура спящего человека, свернувшегося калачиком.
«Спит, как ребенок», — подумал Якубовский и осветил его лицо.
Парень мгновенно вскочил, зажмурился от яркого света. Пришедший вместе с Якубовским мужчина с нескрываемым интересом смотрел на него.
— Имя? — резко прозвучал голос полковника.
— Ганс Клос.
— Год рождения? Место рождения? Родители?
— 5 октября 1921 года, Клайпеда… Отец — земский начальник, Герман Клос, мать — Эмилия фон Верскер…
Якубовский повернул выключатель, в комнате стало светло.
— Достаточно, — сказал он все еще стоявшему парню. — Как себя чувствуешь, Сташек? Надеюсь, не сердишься за этот внезапный визит?
— Ну что вы! — бодро ответил паренек. — Привыкаю. Здесь меня не балуют.
— Ты должен забыть, что когда-то был Станиславом Мочульским, — сказал мужчина, вошедший в комнату вместе с Якубовским. Это был заместитель начальника специальной школы, до войны — известный врач-психолог.
Учебный комбинат, как обычно называли эту школу, занимал небольшую территорию, но, если бы кто-то из немцев внезапно оказался здесь, он подумал бы, что попал в Германию. Все, кто находились в этой школе, ежедневно слушали лекции и доклады на немецком языке, изучали немецкие воинские уставы, армейские распорядки, таможенные правила и почтовые положения, готовясь к выполнению особых заданий командования Советской Армии. Никто из них не знал точно, когда и куда будет направлен, но их часто заставляли повторять заученные легенды, проверяли их реакцию и выдержку, обучали особым приемам, учили бесшумно подкрадываться и наносить удары. Все эти люди ненавидели врага, вероломно напавшего и стремящегося поставить на колени их родину. Они готовились к выполнению особого задания за линией фронта, в глубоком тылу противника. Конечно, не каждому из них удастся идеально преобразиться в немца, не каждый сможет перевоплотиться в другого человека так, как Сташек — в Ганса Клоса.
— Как там настоящий Клос? — спросил Сташек.
— Постепенно раскалывается. Уже многое рассказал. Не может понять, чего мы от него хотим… А ну-ка покажи свою шею, наверное, уже зажило? — поинтересовался Якубовский.
Сташек наклонил голову, и полковник осмотрел почти невидимый шрам ниже правого уха, потрогал пальцем. Советский хирург постарался сделать все возможное, чтобы безболезненно оставить на шее Сташека шрам. Такой же шрам был у Ганса Клоса — результат падения с лошади в детстве.
— В порядке, — отметил Якубовский. — Не отличишь от настоящего. А как со стрельбой из личного оружия?
— Хотите проверить? — выручил его заместитель начальника спецшколы.
— Как, сейчас, ночью? — удивился полковник.
— Наше стрельбище приспособлено к обучению в ночных условиях.
Они прошли во внутренний двор. За небольшим ручейком, через который был перекинут мостик, находилось стрельбище, окруженное двумя высокими земляными валами. Уже светало.
— Включить тебе освещение, Клос? — спросил заместитель начальника школы.
— Попытаюсь так, — ответил Сташек. Ему очень хотелось, чтобы проба удалась, но он понимал, что стрельба из пистолета будет для него нелегким делом.