Декстер во мраке

— Прекрати, Дебора, — сказал я. — Если ты вымоталась на работе, так и скажи. В противном случае кончай нести пургу. Ты не хуже меня знаешь…

— Ничего я не знаю, и ты тоже, — огрызнулась она.

— Значит, плохо слушала, — отрезал я и, поймав себя на мысли, что мой тон перекрывал ее по резкости, удивился. Скандалю? Я? — Визитка, которую он оставил Коди, говорит сама за себя.

— Да, только не о том, где они, кто их забрал и почему, — проворчала она. — Не вижу зацепок.

Несмотря на то что я был абсолютно готов нарычать на нее в ответ, рычать было не за что. Дебора права. То, что мы не могли найти Коди и Эстор, еще не означало, что мы получили новые ниточки, которые приведут нас к убийце. Вот только ставки сейчас непомерно высоки, да и время на исходе.

— Что скажешь насчет Уилкинса? — спросил я.

Она махнула рукой и сказала:

— Мы его пасем.

— Как в прошлый раз?

— Пожалуйста, — прервала нас Рита, и по ее голосу можно было судить, что она на грани истерики, — о чем вы говорите? Неужели нельзя как-то… я не знаю… — Ее голос оборвался, и она подавилась всхлипом, а Дебора перевела взгляд с нее на меня. — Пожалуйста, — завыла Рита.

По мере того как ее голос становился громче, он эхом отдавался в моей голове, и наконец последняя капля страдания переполнила мое пустое пространство, и в предобморочном сознании этот голос смешался с отдаленной музыкой.

Я поднялся.

Почувствовал, что слегка покачиваюсь, и услышал, как Дебора произносит мое имя, а потом — только музыка, тихая, но настойчивая, и создавалось впечатление, что она звучала всегда, просто ждала момента, когда я услышу только ее, не отвлекаясь ни на что на свете. Я сосредоточился на монотонном барабанном звуке и понял, что он обращается ко мне, и обращался всегда, только теперь более настойчиво, доводя меня почти до высшей точки экстаза и требуя, чтобы я шел, следовал за ним не сомневаясь. Вперед за музыкой.

Я осознавал, что испытываю удовлетворение, потому что время наконец наступило. Дебора и Рита что-то говорили мне, но я не думал, что это нечто важное, по крайней мере пока звучит музыка, которая обещает абсолютное счастье. Так что я улыбнулся им и, кажется, даже сказал: «Прошу прошения», — а затем вышел из комнаты, не обращая внимания на их ошеломленные лица. Я покинул здание и направился к дальнему концу стоянки, откуда шла музыка.

Там меня ждала машина, от этого мне стало еще лучше, и я поспешил к ней; ноги сами несли меня к источнику прекрасной музыки, а когда я подошел к машине, открылась задняя дверь, и дальше я ничего не помню.

Глава 38

Никогда в жизни я не чувствовал себя таким счастливым.

Радость настигла меня как комета, огромная и тяжелая, падающая с небес и летящая ко мне на запредельной скорости, стремясь поглотить меня и унести в бесконечную вселенную экстатического и всеобъемлющего единения, любви и понимания, — вечное блаженство внутри меня, рядом со мной, повсюду.

Она кружила меня по непроторенным небесным путям, завернув в теплое убаюкивающее одеяло ликующей любви, и качала в колыбели счастья, счастья, счастья… И, поднимаясь все выше и быстрее, я ощущал блаженство; потом прокатился какой-то непонятный хлопок, я открыл глаза и оказался в небольшом темном помещении без окон на очень жестком бетонном полу, не понимая, где я и как сюда попал. Узкая полоска света пробивалась поверх двери, а я лежал на полу, освещенный ее тусклым сиянием.

Ощущение счастье исчезло бесследно, а взамен ничего не возникало, только обида — оттого что мне никто не собирался компенсировать ни его пропажу, ни утраченную свободу. И хотя в комнате нигде не было бычьих голов, ни керамических, ни других, а в углу не валялась стопка журналов на арамейском, было нетрудно все это мысленно сюда присовокупить. Я пошел за музыкой, почувствовал восторг и потерял самоконтроль. Таким образом, есть неплохие шансы, что Молох, реальный или мифический, заполучил меня.

И все же не стоит делать поспешных выводов. Может, я уснул и во сне пришел на какой-нибудь склад, и нужно только подойти к двери и повернуть ручку, чтобы оказаться на свободе. Я с трудом поднялся, почувствовал слабость в ногах и вялость, поэтому, что бы ни притащило меня сюда, без наркотиков, судя по всему, не обошлось. Какое-то время я стоял и пытался усмирить раскачивающуюся комнату, я сделал несколько глубоких вдохов, и мне удалось справиться с ней. Я шагнул в сторону и тронул стену: прочный бетон. Дверь на ощупь оказалась такой же и была заперта наглухо; она даже не дрогнула, когда я попытался высадить ее плечом. В полу было отверстие, и это единственная обстановка, которую я здесь обнаружил. Это не воодушевляло, потому что я предположил два варианта развития событий: либо я здесь ненадолго, поэтому туалет не предусмотрен, либо это отверстие как раз и предназначено для отправления моих нужд. В первом случае с трудом верилось, что мой ранний выход отсюда обернется чем-то хорошим.

Вне зависимости от того, какой из двух вариантов развития событий некто планировал воплотить в жизнь, я мало что мог сделать. Мне доводилось читать и «Графа Монте-Кристо», и «Узника Зенды», поэтому я знал, что если у тебя есть ложка или ремешок, то можно надеяться прорыть ход и выбраться из заточения лет так через пятнадцать. Но мои похитители совершенно неосмотрительно забыли снабдить меня ложкой, да и ремень, очевидно, позаимствовали тоже они. И это уже многое о них говорило. Эти люди были осторожны и опытны; кроме того, у них отсутствовало всякое представление о приличиях, поскольку они нимало не озаботились тем, что мои брюки без ремня могут свалиться. Но к сожалению, я до сих пор не мог понять, кто они такие и что им от меня надо.

Да, ничего хорошего.

И никаких намеков на то, что же мне со всем этим делать. Оставалось только сидеть на бетонном полу и ждать.

Так я и сделал.

Говорят, раздумья приятны для души. На протяжении всей истории человечеству не хватало тишины, покоя и времени, которое можно было бы целиком и полностью посвятить себе и своим размышлениями, ни на что не отвлекаясь. А мне и искать ничего не надо — тишь, гладь, Божья благодать, только я не мог позволить себе, как говорится, откинуться на спинку табуретки в своей бетонной комнате и порадовать душу этим занятием.

Начать хотя бы с того, что я не знал, есть ли у меня душа. Если есть, то что она делала все эти годы, позволяя мне совершать гадости? Или Темный Пассажир занял гипотетическое место ее обитания, которое отведено ей у всех остальных? А теперь, когда он ушел, я вновь обретаю ее и наконец-то становлюсь человеком?

Тут я понял, что и так начал размышлять, но почему-то удовлетворения не испытываю. Можно хоть до посинения рассуждать, однако это все равно не объяснит, куда подевался мой Пассажир или где сейчас Коди и Эстор. Да и вырваться из этой комнаты тоже не поможет.

Я поднялся и совершил еще один тур по комнате, на сей раз медленнее, в поисках ну хоть какой-нибудь отдушины. В одном углу я приметил вентиляционное отверстие — прекрасная возможность для побега, будь я размером с хорька. На стене рядом с дверью — розетка. И все.

Попался. Нарвался, доигрался, допрыгался, доскакался — поиски синонимов положения тоже не улучшали. Я прижался щекой к стене. Зачем надеяться? И на что? Вернуться в мир, в котором утратил свое предназначение? Не будет ли лучше для всех, если Декстер Депрессивный просто канет в Лету?

Через толщу двери я услышал какой-то шум. И по мере того как он приближался, начал различать два голоса: мужской спорил с другим, высоким, очень знакомым.

Эстор.

— Глупый! — сказала она, поравнявшись с моей дверью. — А мне и не надо… — И все стихло.

— Эстор! — крикнул я изо всех сил, хотя знал, что она меня не услышит. И чтобы доказать, что глупость не имеет границ, я забарабанил по двери и снова закричал: — Эстор!

Конечно, я не добился ничего, кроме легкого покалывания в ладонях. Я оказался не способен что-либо придумать, поэтому просто сполз на пол, прижался к двери и приготовился умереть.