Декстер во мраке

Или надо поверить, что плохой парень из Ветхого Завета явился специально, чтобы добраться до меня? Договорился. Пора бронировать комнату с мягкими стенами в дурдоме.

Я рассматривал проблему под разными углами, но все равно остался ни с чем. Может, у меня мозг разваливается на части, как и вся моя жизнь. А может, я просто устал. Как бы там ни было, смысл ускользал от меня. Нужно разузнать про Молоха подробнее. А так как я сидел перед компьютером, было бы логично проверить, нет ли у него своего сайта.

Выяснение заняло несколько секунд: я настучал поисковый запрос, прошелся по списку, состоявшему из блогов, у авторов которых была большая проблема с самооценкой, онлайновых фэнтезийных игрушек и замороченного параноидального бреда, пока не нашел более-менее подходящую ссылку. Стоило мне нажать на нее, как на экране медленно начало прорисовываться изображение и одновременно…

Глубокий мощный ритм барабанов, настойчивые и усиливающиеся звуки рогов на фоне пульсирующего ритма, приятные для слуха, пока они не перерастают в хор голосов, которые прорываются сквозь музыку пронзительными воплями в предвкушении заоблачного счастья, — я услышал музыку из своего сна.

Потом посередине страницы возникла дымящаяся голова быка и две воздетых вверх руки, а над ними — три уже известные арамейские буквы.

Я сидел, тупо уставившись в экран, и мигал вместе с курсором, чувствуя, как музыка стремительно пронзает и возносит меня к тем неведомым высотам неизъяснимого экстаза, обещающего полный восторг, которые только возможны в мире удовольствий не для всех. Впервые за то время, пока такие странные ощущения бушевали во мне и выплескивались наружу, я почувствовал нечто новое, неисследованное и непритягательное.

Я испугался.

Не могу сказать, что и почему испугало меня, но не знаю, что хуже: непонятный горестный страх, который досаждал мне и отдавался эхом в опустевшем внутреннем пространстве, отгоняя все остальные заботы на второй план, или изображение этой вот бычьей головы и ужас, исходивший от нее.

«Это все ерунда, — твердил я. — Изображение животного и нестройные звуки какой-то не очень удачной мелодии». Я был полностью согласен с самим собой, но не мог заставить свои руки слушаться меня и оторвать их от колен. Два события, даже по времени никак несвязанные между собой, обнаруживали взаимную зависимость двух миров — сна и яви, и нечто, появившись во сне, а потом на экране монитора, оказывалось настолько могущественным, что я не находил в себе сил бороться с ним, а победить его рассчитывать не приходилось; оставалось только смириться с тем, как оно затягивает меня вниз, в самое пекло.

И внутри меня не было темного волевого голоса, который бы придал мне крепость стали и метнул, словно пику, в этого монстра. Я остался в одиночестве, в страхе, без помощи и без подсказок; Декстер оказался во мраке, с чудовищем и всеми его прихвостнями, притаившимися под кроватью и готовыми утащить меня в свой мир пронзительной и полной ужаса боли, где земля горит под ногами.

Движением, лишенным грациозности, я навалился на стол и выдернул шнур питания компьютера из розетки. Переведя дух, словно человек, получивший электрический разряд тока, я отскочил назад в свое кресло с такой силой, что конец шнура, словно кнут, хлестанул меня по лбу над левой бровью.

В течение нескольких минут я только дышал и ощущал, как пот катится по моему лицу и капает на стол. Не знаю, с чего я вдруг рванул с места, как барракуда, и хватанул этот шнур из розетки, только мною овладело дурное предчувствие, что я либо сделаю так, либо подохну. И не могу понять, откуда оно взялось, — видимо, из той новой темноты, требующей немедленного выполнения действия.

И вот я сидел в кресле и таращился в потухший экран монитора, раздумывая, кто же я такой и что сейчас произошло.

Я никогда не испытывал страха. Ведь страх — это эмоция, а у Декстера их нет. Бояться веб-сайта — это такая глупость, что для нее даже невозможно найти подходящих определений. Я не умею действовать иррационально, за исключением тех случаев, когда возникает необходимость вести себя как человек.

Тогда зачем я выдернул вилку и почему у меня дрожали руки — из-за горячей музыки и мультяшного быка?

Ответов нет, и я больше не уверен, что хочу их найти.

Я ехал домой и чувствовал, что за мной следят, хотя в зеркале заднего вида ничего не было всю дорогу.

А тот, другой, — примечательная личность; с такой жизнерадостностью Наблюдателю не приходилось сталкиваться давно. Этот случай оказался куда более интересным, чем предыдущие. Он даже стал ощущать нечто вроде родства с тем, другим. Да, печально. Если бы только можно было что-то изменить. Но есть в неизбежности судьбы, которая постигнет того, другого, и какая-то особая прелесть, и свои плюсы.

Даже находясь на приличном расстоянии от его машины, Наблюдатель видел признаки раздражения: машина то увеличивала скорость, то снижала; тот, другой, вертел зеркалами. Хорошо. Беспокойство — это только начало. Нужно вывести того, другого, за пределы беспокойства, и он постарается. Но сначала он должен убедиться, что тот, другой, знает, что его ждет. Однако пока что, несмотря на подсказки, похоже, другой еще не до конца это понимал.

Ну что же. В таком случае Наблюдатель просто будет повторять свои опыты раз за разом, пока тот, другой, не разберется, какая сила ведет охоту за ним. А после этого у того, другого, не останется шансов. Он явится на заклание, как беспечный ягненок — к мяснику.

До того момента хватит и одного наблюдения. Нужно дать ему понять, что он под колпаком. И даже если он все осознает и увидит лицо своего преследователя, это не даст ему форы.

Ведь лицо можно изменить. А вот Наблюдатель остается всегда прежним.

Глава 20

Нет нужды говорить, что той ночью я не сомкнул глаз. Весь следующий день я чувствовал усталость и не находил себе места. Я взял Коди и Эстор на прогулку в ближайший парк, сел на скамейку и попытался упорядочить всю информацию, которую получил к этому моменту. Но фрагменты не желали складываться воедино и образовывать осмысленную картину. Предполагаю, что если бы мне даже удалось состряпать из них более-менее сносную версию, то все равно не понял бы, как найти моего Пассажира.

Единственное, что было мне ясно, — мой Пассажир, как и другие его рода-племени, ошивался на этом свете уже без малого три тысячи лет. Но почему мой должен убегать от других — невозможно объяснить, ведь я и раньше встречался с другими Пассажирами, и это заканчивалось разве что вздыбленными перьями на крыльях. Моя теория про папочку-льва при свете солнышка в уютном парке на фоне играющих детей, выкрикивающих друг другу шуточные угрозы, казалась притянутой за уши. Если обратиться к статистике, то, судя по проценту разводов, у половины из них новый папочка и все они вполне себе благоденствуют.

Я был в отчаянии, впадать в которое для великолепного Майами просто абсурд. Пассажир исчез, оставив меня в одиночестве, и единственная перспектива, которую я для себя видел, — это заняться арамейским. Оставалось надеяться только на случайно пролетающий самолет, который польет меня отработанной водой и смоет мои мучения. С надеждой я поднял голову и увидел, что и здесь мне тоже не повезло.

Еще одна ночь бессонницы, которую наполняла странная музыка, приходившая в коротких сновидениях и будившая меня. Я вскакивал с кровати, чтобы следовать за ней.

Не знаю, почему мне казалось, что надо идти на эту музыку, хотя я плохо себе представлял, куда она меня приведет, но ясно, что это место где-то существует и мне нужно туда. Все, схожу с ума, медленно, но верно сползаю в серое одинокое сумасбродство.

Утром в понедельник помятый Декстер в полубессознательном состоянии, едва добравшись до кухни, был немедленно и безжалостно атакован ураганом «Рита», которая напала с пачкой бумаг и дисков.

— Я хочу знать, что ты думаешь, — ультимативно заявила она, однако я скорее почувствовал, чем осознал, что на ее месте ни за что не стал бы этого хотеть, учитывая отчаяние, которое поселилось во мне от тягостных размышлений. Но прежде чем я собрался с мыслями, чтобы высказать хоть какой-то протест, она швырнула меня за кухонный стол и начала разбрасывать передо мной бумаги.