Белгравия

– Не будем докучать дамам скучными разговорами.

Как отвратительно находиться в положении просителя! А ведь сам Стивен ничуть не хуже Перегрина, просто ему фатально не повезло. Как еще можно назвать то, что он родился всего лишь на пару лет позже, чем красивый и в свое время пользовавшийся популярностью Перегрин? Почему Стивену навязывают эту унизительную роль?

– Ну, мне-то докучать ты готов. – Хозяин дома налил себе портвейна и отправил графин по кругу.

– Не могли бы мы…

– Полно. Выкладывай.

– Отец хочет попросить заем под залог моего будущего наследства, – сказал Джон, уверенно посмотрев дяде в глаза.

– Твоего наследства или же своего собственного? – фыркнул Перегрин.

Джон, как и все присутствующие, явно не считал, что отец переживет дядю.

– Нашего наследства, – дипломатично ответил он.

Перегрин не мог не признать, что молодой человек красив, опрятен и хорошо одет. Просто он не любил племянника, и его огорчало, что со временем тот станет его наследником. И он уточнил:

– Стало быть, Стивен хочет получить еще один заем под залог своего наследства?

– Хорошо. Пусть будет так. – Джон не отвел глаза. Смутить его пристальным взглядом было не так-то просто.

Перегрин глотнул портвейна:

– Мне кажется, мой маленький братишка уже немало откусил от своих будущих богатств.

Стивен терпеть не мог, когда его называли маленьким. Ему исполнилось шестьдесят шесть лет. У него было двое взрослых детей, и скоро должен был родиться пятый внук. Он весь так и кипел от гнева.

– Ты же не станешь спорить, что семейная честь требует от нас соблюдать внешнюю благопристойность. Это наш долг.

– Еще как стану, – ответил Перегрин. – Жить надо пристойно, с этим я согласен. То есть так, как подобает сельскому викарию. И, кроме того, от служителя Церкви общество не только не ждет внешнего шика, но и не одобряет его проявлений. Спроси себя, на что тратятся деньги.

– Ни на что такое, что ты сочтешь предосудительным. – Стивен ступил на тонкий лед. Узнай Перегрин, для чего предназначались деньги, он бы счел цель крайне предосудительной. – Ты ведь раньше высвобождал для меня средства.

– Да. И боюсь, делал это слишком часто. – Перегрин покачал головой. Так вот зачем на самом деле брат напросился на ланч. Хотя чему тут удивляться, можно подумать, он сам этого не знал.

Дабы разрешить неловкую ситуацию, Каролина решила взять разговор в свои руки.

– Расскажите мне еще о Марии Грей. Я думала, девочка только-только начала выезжать? – с некоторым удивлением спросила она.

Грейс отрезала себе кусочек бараньей отбивной.

– Нет-нет! Это было еще в позапрошлом году. Сейчас она уже вовсю появляется в свете. Ей двадцать один год.

– Двадцать один… – ностальгически вздохнула Каролина. – Как летит время! Я удивлена, что леди Темплмор ничего мне не сказала.

Они с матерью Марии уже много лет поддерживали дружеские отношения.

– Может быть, ждала, пока все определится наверняка, – улыбнулась Грейс.

– Теперь ведь определилось? Они заключают помолвку.

Вольно или невольно тон леди Брокенхёрст дал понять присутствующим, что она считает невероятной саму мысль о браке двух столь не подходящих друг другу людей.

Грейс улыбнулась более натянуто и опустила на стол нож и вилку.

– Надо прояснить еще пару формальностей, после чего мы обо всем объявим, как полагается.

Каролина задумалась о милой умной девушке, которую она знала: неужели той суждено стать женой ее спесивого, бесцеремонного племянника? А потом ее мысли привычно обратились к драгоценному сыну, вот уже много лет спавшему в земле.

– Так что, как видите, мы, то есть Джон, нуждаемся в обеспечении, – сказал Стивен, бросив на жену признательный взгляд.

Она была права, решив разыграть эту карту. Теперь братец явно не откажет им в деньгах. Можно представить, как пострадает репутация семьи, если Перегрин будет держать собственного наследника в нужде. Он побоится пересудов.

Наконец, после того как разделались со смородиновым пудингом и лимонным мороженым, выпили в гостиной кофе и прогулялись по парку, Стивен, Джон и Грейс ушли. Они добыли себе достаточно денег, чтобы заплатить портным, а также раздать остальные долги, о которых Стивен не упомянул. Перегрин удалился к себе в библиотеку.

Он с тяжелым сердцем сел у огня в большое кожаное кресло, рассчитывая почитать Плиния Старшего. Он предпочитал его Плинию Младшему, ибо любил оперировать фактами истории и науки, но сегодня слова не взлетали со страницы, а плыли у него перед глазами. Он трижды прочел один и тот же абзац, когда дверь открыла Каролина.

– Ты все время молчал за ланчем. Что случилось? – спросила она.

Перегрин закрыл фолиант и некоторое время сидел молча. Он обвел взглядом портреты над книжными шкафами из красного дерева: суровые мужчины в париках, женщины в шнурованных атласных платьях – его предки, его семья, чья кровь текла в его жилах, а у него самого наследника, увы, не будет. Потом снова посмотрел на жену:

– Вот скажи, почему мой брат, человек, который за всю свою жизнь ни разу не сказал и не сделал ничего путного, дожил до того времени, когда его дети женятся, а внуки обступают кресло дедушки?

– Перегрин!..

Каролина села рядом с мужем и положила тонкую руку ему на колено.

– Прости, – сказал граф, покраснев, и покачал головой. – Веду себя как глупый старик. Но иногда меня выводит из себя подобная несправедливость.

– А меня, думаешь, не выводит?

– Каролина, – вздохнул он, – ты когда-нибудь представляешь себе, каким бы Эдмунд стал сейчас? Наверняка он был бы потолще, чем мы его запомнили. Он бы, конечно, женился, и у него бы родились дети: умные сыновья и красивые дочери.

– А может, наоборот: умные дочери и красивые сыновья?

– Не все ли равно. Главное, что Эдмунда больше нет. Наш сын покинул нас, и, ей-богу, я не понимаю, почему это должно было случиться именно с нами.

Будучи типичным англичанином, Перегрин Брокенхёрст выражал свои эмоции в той неловкой манере, которая порой бывает пронзительнее красноречия. Он стиснул ладонь жены. Его светлые голубые глаза наполнились влагой.

– Прости меня, дорогая, я очень глупо себя веду. – Он посмотрел на Каролину почти с нежностью. – Наверное, просто не могу не задавать себе вопрос: ну почему все так сложилось? – Он встряхнул головой и горько рассмеялся. – Не слушай меня. Надо перестать пить портвейн. От него я вечно чувствую себя несчастным.

Каролина погладила руку, сжимающую ее ладонь. Как легко было бы рассказать мужу правду, сообщить, что у него есть внук, унаследовавший если не его положение, то хотя бы его кровь. Но она не знала всех подробностей. Правду ли говорила Анна Тренчард? Сперва надо было все как следует выяснить. И еще, Каролина ведь пообещала этой женщине хранить молчание. А леди Брокенхёрст, надо отдать ей должное, была человеком слова.

Никакие валериановые капли не помогали Анне унять жуткую головную боль. Ей казалось, что голову режут надвое стальным ножом. Причину она знала, и хотя не была склонна, к истерикам, однако чувствовала, что после разговора с леди Брокенхёрст обратный путь до Итон-сквер был одним из самых трудных в ее жизни.

Когда Анна вернулась в дом номер сто десять, она так дрожала, что, постучавшись в собственную дверь, не смогла ничего вразумительно объяснить. Билли, открывший ей, был крайне озадачен. Что, интересно, делала госпожа одна на улице, если теперь вся трясется, как желе? Где кучер Кверк? Все это было очень странно и в ожидании ужина дало немало поводов для обсуждения в людской. Но никто, разумеется, не пребывал в таком смятении, как сама Анна, когда она медленно поднималась по лестнице в свои комнаты.

– Миссис Тренчард как будто оцепенела, – сказала ее камеристка Эллис, усаживаясь вечером за стол. – Только собаку свою обнимала да раскачивалась в кресле.

Эллис была не слишком довольна своей судьбой. После бурных дней Ватерлоо, когда улицы Брюсселя кишели симпатичными солдатами, которые только и ждали, как бы переброситься словечком с хорошенькой служанкой, жизнь в Лондоне показалась ей чересчур размеренной. В письмах к своей подруге Джейн Крофт, которая некогда служила камеристкой у мисс Софии, а теперь удачно устроилась экономкой где-то в провинции, Эллис постоянно грозилась уехать и найти себе какую-нибудь новую работу. Но, по правде говоря, она и сама понимала, что уволиться было бы глупо. Ей страсть как хотелось получить место в более благородном доме, и ее беспокоило, что она работает в семье, не имеющей титула, но Тренчарды платили своим слугам более щедро, чем, по слухам, многие аристократы, а еда, которую им подавали в комнате для прислуги, была выше всяких похвал. Миссис Бэббидж выделили на расходы вполне приличную сумму, и она почти каждый день готовила мясо.