Лёд и порох

С чего я поверила в доктрину собственной уникальности? Если границы в это измерение подобны хорошему швейцарскому сыру и страдают пористостью, то лишь вопрос времени, когда мы пересечемся с другими путешественниками. Не все из них смогли бы найти себя в этом мире — он довольно суров к чужакам, но даже один из сотни способен натворить дел больших, чем я. Тем более, что обстановка к тому весьма располагает — кто откажется перекроить трагическое прошлое Родины по своему вкусу, зная, что это пройдет совершенно безнаказанно?

И теперь больше нельзя верить в стабильность будущего. Любая третьеразрядная страна в следующую секунду сможет обрести ядерный потенциал. Да среди родных берёзок вполне могут попасться прогрессивные революционеры и/или монархисты, тоже воодушевленные перспективами.

Первое рвануло предсказуемо: в одном из тихих немецких городков случилась ужасающая эпидемия, за пару часов выкосившая несколько тысяч человек. Конечно, наша разведка не дремала и вскоре засомневалась в бактериальной природе проблемы — в ночь перед мором случился небольшой взрыв на малоприметной фабрике — пожарных так и нашли возле своих повозок. Первые отравляющие вещества начали штамповать не очень удачно. Хочется верить, что автора там и привалило — ибо выживших, по слухам, не нашлось. Хотя вряд ли мой современник обошел бы вопрос о собственной безопасности.

Но нет худа без добра — военное ведомство засуетилось и графа пригласили на меркантильный разговор.

— У нас предлагают выкупить патент на противогазы за астрономическую сумму. — с восторгом сообщил родственник, улучив момент и затащив меня в библиотеку. Ольга опять наприглашала свору непонятных людей, и я только рада была передышке.

— Экономически целесообразнее брать по 95 копеек с каждого противогаза. — изрекла я, чем озадачила графа.

— Это почему же?

— Одномоментно нам смогут дать не такую уж значительную сумму. А при военных действиях с мобилизацией пусть четырех миллионов человек…. Да с закупкой с запасом…

— Ладно, мысль хорошая, а почему не рубль?

— Потому что скромнее надо быть. — кротко улыбнулась я. — И те же 5 копеек пожертвовать в фонд увечных солдат, например.

Забегая вперед скажу, что даже треть от вырученной суммы заставила меня перестать беспокоиться о завтрашнем дне и значительно повысила матримониальную привлекательность, что позволило Ольге Александровне закрепить на мне сигнальный маячок «Богатая невеста».

Голоса стихли, но она смогла пошевелиться далеко не сразу. Сквозь отекшие от слез и ударов веки смотрела как лоскуты темно-синего городского платья валялись по всей горнице, еще матушкой расшитая кичка, порванная напоказ, и залитая чьим-то семенем, торчит из-под лавки, из-под черепков парадного блюда. А ведь добрыми гостями в избу заходили.

По опухшим щекам грязными ручейками бежали слезы, да и сама она вся была грязной. Женщина подобрала подол нижней рубахи и оттерла следы. Оказалось невероятно важным собрать всю грязь, оставшуюся от пришельцев, отскрести разводы, запахи, саму память об этом ужасе.

Приятно, черт возьми, устанавливать собственные правила в доме. Теперь к завтраку мне подавали отглаженные газеты — как и графу. Если Мефодий и считал, что политика — не женского ума дело, то осмотрительно держал мнение при себе.

Мир вокруг меня продолжал ускорять движение к грядущим катастрофам, причем запалив фитили даже в тех местах, о которых я из школьного курса истории не припоминаю ничего подобного. Пока я переживала свое горе, задымилось в Греции.

Весь девятнадцатый век эта территория являла собой очаг войны за независимость. Помнится, эта война доконала лорда Байрона, который угрохал на спасение древней земли все сбережения. Раковая опухоль Османской империи еще в двадцатые годы была вынуждена отступить под лучевой терапией национально-освободительной войны, предоставив краю теплого моря, оливок и сыров сначала автономию в своем составе, а потом и полной независимости, правда не на всей территории: Крит, Самос, Фессалия и кое-что еще пока еще цепко удерживались недобрыми соседями.

Началась свистопляска с выборами королей. Удивительным образом в конкурсе «Выбери лучшего короля» поучаствовали все, кто ни попадя со всех уголков Европы. Перекрестное опыление благородных домов привело к наличию толпищ претендентов, но вначале короткую соломинку вытянул Оттон I из баварской династии Виттельсбахов. Грезя мечтой о великой империи, Оттон воспользовался всеобщей сумятицей во время Крымской войны и почти успел оккупировать Эпир и Фессалию, но тут подоспела турецкая группа поддержки с франко-британским акцентом. Попытка эллинов поддержать русских провалилась. Дальше все пошло веселее, как обычно и случается со странами, куда запустили щупальца англосаксы, так что в 1862 году буржуазная революция отправила Оттона в баварское изгнание, где он и скончался через пятилетку, до гробовой доски упоминая о том, что не отрекся от престола. Это бы упорство потом некоторым другим политическим деятелям!

Британцы же выдали грекам своего мальчика на трон — Георга I из династии Шлезвиг-Гольштейн-Сённерборг-Глюксбургов с приданным в виде Ионических островов. Егорушка обещался не поднимать восстаний против османов, надежно прикрывал интересы британцев в Средиземном море, и даже будучи женатым на Ольге Константиновне, родной внучке Николая I, не мог изменить ситуацию к лучшему.

Старший сын короля, Константин I женился на сестре кайзера Вильгельма Софии, что увязывало за одним обеденным столом лоббистов сразу нескольких противоборствующих европейских монстров. А я еще жаловалась на судьбу, когда мы с Петенькой в Вичугу первый раз приехали.

Бестолковое поведение Георга во время осады Плевны и лихорадочная активность аккурат после подписания русскими и турками мирного соглашения также не упрощали дело. Нерешительность русских войск в Турции и активность Англии заставили в конце концов отступить, так что вновь благоприятное окошко пропало зря. Но в обществе бурлило негодование — греки были уверены, что их обделили при дележе большого пирога, пусть и Фессалия получила свой бело-голубой флаг.

Политический покер на взрывоопасном средиземноморье продолжался. Европейские монархии временами играли в гуманизм и человеколюбие, призывая Османскую Империю соблюдать права христианских меньшинств, но те трактовали это весьма вольно. Уже в 1880-х наместником на Крите был крутой на расправу албанец-мусульманин, который изрядно урезал права местных жителей на самоопределение. В 1895 разгорелся конфликт между христианским губернатором Александром Каратеодори-пашой и военным комендантом острова, итогом которого закономерно стала резня христиан. Каратеодори был смещен с должности, но не из народной симпатии, поэтому вскоре Черный Федор возглавил мятежников, ушедших вглубь острова.

Подобный демарш никто не принимал всерьез — ну психанул мужик, бывает, до тех пор пока в апреле 1896 года повстанцы неожиданно не захватили крупный город Вамос, вынудив турецкое мирное население рассредоточиться по крупным крепостям. В конце мая, пока кое-кто оплакивал свой ходынский просчет, эскадры Великобритании, России, Франции и Германии нарисовались на рейде возле мятежной Кании. Адмиральский совет обещал защиту всем христианам, но турки решили немного секвестрировать остальных, дабы сделать мятежников посговорчивее, отбили Вамос и стерли с лица земли несколько деревень. Самозваное ОБСЕ не смогло игнорировать подобный финт, поэтому мировое сообщество надавило на Стамбул и потребовало протолкнуть некоторые реформы. Турки согласились и начали долгую-долгую бюрократическую работу, призванную замылить любой очаг здравомыслия. В ноябре 1896 года султан объявил критским мятежникам джихад. Все в рамках мирных соглашений, естественно.

21 января 1897 года была объявлена мобилизация греческого флота, 4 февраля турки расстреляли мирную демонстрацию в Кании и понеслось.