Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 41 из 54

Тебе тоже захотелось назвать в свою или честь мамы что-нибудь? Учись и отправляйся путешествовать — есть еще много малоизвестных мест. Особенно за северной границей княжества.

Костя как-то близко к сердцу воспринял рассказ об отражении имен людей в названиях, поэтому правило Санлиса воспринял быстро и вроде как понял. Ну, в понедельник станет ясно, куда правило закатилось в его голове: на нужное место или куда-то в чулан для не нужного мусора. Перед половиной двенадцатого в награду за подвиги на учебном поле я отпустил Костю домой. Он так рванул домой, что оставил все неубранным — учебники и тетради. Э, нет, вернись и прибери. Вот, а теперь иди уже. Да, я не менее противный угнетатель младших учеников, чем Анфиса. Но на свой лад.

Уже полдвенадцатого, а пациентки все нет. Подожду положенные этикетом пятнадцать минут да и пойду.

А, таки почти не опоздала! Что какие-то две минуты, когда к нам пожаловала та самая младшая будительница провинциального сонного болота! Увы, приходится бороться с изнанкой эмансипации, тем самым налетом на зубах. Так, это она была шесть месяцев назад, ну ладно, это еще ничего.

— Сейчас приступим. Но хотел бы вас предупредить вот о чем. Очистка зубов хоть и не сильно, но повреждает зубную эмаль и она может истончиться. А тогда вы почувствуете, что горячий чай или холодное мороженое неприятно почувствуют ваши зубы. Поэтому я бы рекомендовал подвергать их очистке пореже.

— Но ведь чем чаще пациент приходит к целителям, там больший доход он приносит?

Гм, а девушка пытается подколоть меня?

— У целителей основной принцип — «Не навреди». Делая что-либо, мы не должны делать пациенту хуже. Даже если отнестись к пациентам чисто по-купечески, переводя на деньги, то нам выгоднее проводить очистку раз год десять лет, чем очищать каждые три месяца и загубить зубы пациента через год. После чего он уже не придет ни разу. Ну разве что в суд с жалобой.

Вот так-то девушка! Она несколько смутилась и, понизив голос, сказала, что нельзя думать о всех купцах, что они прямо как вампиры, только пьют не кровь, а деньги из кармана высасывают…

На это у меня тоже имелся ответ, но пора было начинать процедуру. И мне отвлекаться не нужно, и девушке говорить невозможно. Поэтому обсуждение купцов прекратилось на время, а после, когда уже можно было разговаривать, нашлась и другая тема и не одна.

Пока мы молчали и шла очистка, я пригляделся к ней повнимательнее. На сей раз никакого «вызова косности» в одежде нет, одета она вполне по нынешней городской моде. Кожа бледная, волосы каштановые, завязаны в простой узел на затылке. То есть не обычная для купеческих семейств коса, но и не короткая, почти мужская стрижка, как среди ее соратниц по клубу «Анастасия». Глаза карие, и взгляд чуть печальный. Мне именно так кажется, но если я прав-то отчего она печалится?

Процедура закончилась, но Ксения не уходила, а расспрашивала меня о разном — об учебе, о магии, о том, есть ли Дар еще в моей семье. Оказалось, у ее мамы были небольшие способности к владению Силой, но она их не развивала. Есть и ладно. Только иногда, на радость детям, показывала пару фокусов. Ксении тоже хотелось, чтобы она могла управлять Силой, но ни ей, ни обоим братьям Дар не пришел. Хотя она все ждала — вот наступит двенадцать лет, может, тогда? Вот наступит шестнадцать — может, проявится? Но он не проявлялся, а маги, к которым Ксению водили на консультацию, говорили, что ничего нет. Я не удержался и глянул на ауру — да, нет никаких признаков Дара. Но говорить про это ничего не стал.

Учитель задерживался в Академии, поэтому я предложил Ксении поговорить еще, зайдя, ну, скажем, в кафе «Театральное». Она согласилась. Ну, вот и там поговорим. А то мы сидим у учителя, не спросив его разрешения. Потому я извинился и вышел на минутку. Перезвонил родным, сказав, что пойду погулять, поэтому вернусь позже, а когда — не знаю. Написал записку учителю про результаты моих трудов, заглянул в кошелек — вроде должно хватить на угощение девушки. До «Театрального» четыре квартала, погода приличная, так что можно прогуляться туда пешком, разговаривая по ходу дела.

Домой я вернулся уже к ужину. К вечеру стало холоднее, нога напомнила о себе, но из-за душевного подъема я на нее не обращал внимания. Хотя я не хотел есть почти совсем, но пришлось налечь на еду. Мама старалась, так что незачем ее расстраивать. Семья меня с интересом рассматривала, так что хорошо есть — это еще и законный повод ничего не говорить, ибо полон рот еды. А мне ничего не хотелось говорить — совсем. Я это так понимал, что о подобных вещах не надо рассказывать никому. Или почти никому.





Но это невозможно. Мама, хоть и Дара не имела — всех видела насквозь, и если ты думаешь, что она тебе поверила, когда ты ее обманываешь, то это только потому, что она сделала вид, что верит.

Так что мама, отец и Маша все из меня вытянули, кроме отдельных деталей. Они такие. Увы, я сам виноват — на щеке остался след помады, который я небрежно стер. Не будь этого — может, можно было бы и промолчать вообще или сделать загадочный вид.

Но мама заявила, что не желала бы, чтобы я и дальше встречался с Ксенией. Как с серьезными намерениями, так и не очень.

— Но почему?

— Я вижу, что она тебе совсем не пара! Ей нужен совершенно другой человек, жесткий, как воловья кожа, лет на двадцать ее старше, который не будет давать ей никакой свободы, а она будет и протестовать против этого, но и одновременно наслаждаться угнетением!

— Мама, но ты же ее вряд ли видела, а если и видела, то где-то мельком в городе! Как ты можешь сказать, что ей нужно на самом деле, или что она думает об этом, если она ни слова тебе не сказала?

— Алё, я не сижу безвылазно на кухне нашего дома. Я часто бываю в городе, говорю с людьми. Да и видела всех этих выдр (это очень облагороженный перевод вилларского слова на русский) из «Анастасии». В том числе ее подружку, которая так экспериментировала с юбками! Я видела их абсолютно всех, только не знаю их по именам. Ксения, это самая молоденькая из них, у которой темные волосы и очень бледная кожа, да? Ну вот, я видела и ее, когда она пыталась курить трубку с подружками!

Я попытался перевести разговор на эту демонстрацию с юбками, но мама была начеку и пресекла мой маневр.

— И она старше тебя! А если девушка такого возраста затевает интрижку не с человеком, который старше ее или хотя бы с ровесником, а ищет кого-то младше себя, то это значит многое. В том числе, что ее голова пуста, как миска Лео, когда он уходит из кухни! И я даже чувствую, что здесь все не так выглядит, как кажется тебе!

Вмешался отец и сказал, что его скромный опыт говорит ему, что выбирать женщин нужно младше себя. А для женитьбы особенно. Поскольку мне такое пока недоступно, то смысла в наших отношения он не видит.

Что-то в этом роде сказала и Маша, добавив, что ее подруга Светлана знает кое-кого из «Анастасии». И даже слышала, что у них бывают какие-то задания или пари — скажем, соблазнить женатого сотрудника полиции. Своего рода квалификационный экзамен на современность и эмансипированность. Если бы Ксения просто влюбилась в меня (тут Маша сказала, что я вполне привлекателен, заставив меня покраснеть), то ладно, а если это тоже задание — покажи себя соблазнительницей?

Я был готов взвыть или начать ругаться на древних языках. Спасибо, что Валерий сидел молча и только сочувственно глядел на меня. В общем, родственники мне совершенно испортили настроение. Завершающим ударом, изничтожившим хорошо начавшийся день, стал Лео. Вечером он мне сказал, что это мое дело, но он может сказать, что оставшийся на мне запах Ксении — это не запах влюбленной женщины. Это скорее, запах женщины разочарованной и не знающей, что делать. Он, конечно, преклоняется перед маминой интуицией после пребывания в Убежище, но ему кажется, что ни мама, ни Маша не правы. Но на этом его рассказ заканчивается. Решать должен я.

От раздражения я был готов отправиться в ночь и там истребить всех встреченных ночных тварей, а всех пьяниц протрезвить до похмелья, но начала болеть нога, поэтому я сидел дома, не спал и мучился от душевного раздрая. Да, я понимал, что мои родные желали мне только добра, и, возможно, они все и правы, и даже полностью правы, но сердце говорило о другом.