Страница 17 из 21
Однако очевидно, что вексели использовались не только для расчета за торговые операции, но и при оформлении денежных займов. Так, бежечанин П. М. Скорняков в 1768 г. в векселе на имя М. Л. Ревякина на 144 руб. 43 коп. уточнял: «толькие число я получил от него в разныя времена деньгами». По своему уникальным является вексель, составленный бежецким помещиком подпоручиком Прокофием Ивановичем Фоминым, которому М. Л. Ревякин одолжил в 1770 г. 550 руб. Подпоручик сообщал: эти деньги «занял я на покупку в бежецком магистрате сельца Печкова со крестьяны».[123]Еще более крупную сумму – 800 руб. – одолжил в 1755 г. у М. Д. Демина отставной поручик И. С. Коренев, находившийся в бежецком Николаевском Антоновом монастыре «на указном пропитании». Трудно сказать, внушал ли отставной офицер, несмотря на свой незавидный социальный статус, достаточное доверие, то есть, иначе говоря, обладал ли он соответствующей репутацией, или бежечанин просто проявил легкомыслие (в последнее, впрочем, верится с трудом в виду размеров займа), но очевидно, что вовремя (срок уплаты по векселю составлял пять месяцев) долг возвращен не был.
В тексте векселей изредка встречаются и уточнения иного рода. Так, к примеру, купцы Рыбной слободы М. А. Теменев и П. В. Ильинский в векселе 1775 г. на 400 руб., выданном ими бежечанину А. И. Ревякину, поясняли: «которые переслать нам ис Камор-канторы указом или векселем».[124]
В отдельных случаях на определенные предположения о целях займов наводят еще некоторые особенности векселей. В частности, в нашей базе есть несколько векселей, в которых заимодавцами выступают большие группы людей, а вексель при этом составлен на относительно незначительные суммы. Так, в 1714 г. десять бежечан одолжили сроком на один месяц 10 руб. у своего земляка И. Л. Чмутина. Можно было бы предположить, что деньги понадобились веселой компании на то, чтобы хорошо провести время в местном кабаке, но в 1749 г. уже 23 бежецких купца составили вексель на 203 руб. сроком на семь месяцев заимодавцу И. Н. Ревякину. Причем, в последнем случае в качестве заемщиков фигурируют люди достаточно состоятельные, которые в книгах протеста векселей не раз упоминаются в качестве заимодавцев. Вполне возможно, деньги пошли на уплату подушной подати или какие-то иные мирские нужды.
Аналогично, видимо, следует трактовать и случай 1759 г., когда на имя заимодавца А. И. Буркова был составлен вексель на 20 руб. сроком на восемь месяцев от имени 29 дворцовых крестьян разных деревень. Характерно, что открывают этот список староста дворцовой волости Тихон Егоров и сотский Дементий Ипатов, а уж затем перечисляются обычные крестьяне, на каждого из которых приходится около 69 коп. долга, то есть сумма, близкая к размеру подушной подати.[125] Стоит при этом заметить, что выбор заимодавца был не случаен, поскольку Бурков был самым активным из всех бежечан участником сделок с крестьянами, опротестовав в общей сложности 25 выданных ими векселей. Если предположение относительно целей составления данного векселя верно, то тем самым обнаруживается интересный механизм взаимодействия между крестьянами и горожанами XVIII в.
Сведения о характере использования векселей можно почерпнуть и из иных документов фонда городового магистрата. Так, в одном из дел 1767 г. имеется следующий указ: «Указ ЕИВ из Бежецкаго магистрата бежецкой соляной продажи зборщиком. Сего февраля 15 дня во оном магистрате бежецкой купец Иван Иванов сын Ревякин объявил выплаченной и надписанной в Главной соляной конторе на заплаченные во оной конторе комиссионером ево Василием Кожевниковым, купцом углицким, в 200 рублях вексель, которые деньги прежде на тот вексель получил он Ревякин в Бежецку из соляного збору. Того ради по указу ЕИВ в Бежецком магистрате определено: с означеннаго выплаченнаго векселя, оставя в магистрате за фундаментом точную копию (и оставлена), а подлинной для щету в документ отдать бежецкой соляной продажи зборщиком при указе…».[126] В этом же деле имеется еще несколько подобных указов, в том числе один, касающийся уже упоминавшегося кашинца В. О. Сутугина, на сумму в 2000 руб. В том же деле имеется образец векселя, составленного с подобной целью:
«В Бежецке 20 дня февраля 1767 году. Вексель на 100 рублев. В срок вексельнаго права, щитая от Бежецка до Москвы на пересылку сего векселя в пятнатцать дней, а по объявлении в силе Прави-тельствующаго Сената февраля 26 дня 1762 году указу в шесть недель заплатить по сему моему первому векселю в Москве в Главную соляную кантору медною манетою сто рублев, которые деньги здесь я получил из Бежецкаго магистрата из соляного збору и в росходную книгу записаны означенного ж числа под № 3. Михайло Титов сын Завьялов, купец бежецкой. Племяннику моему Козме Иванову сыну Репину, купцу бежецкому, обретающемуся в Москве».[127]
Приведенные документы свидетельствуют о том, что бежецкие купцы использовали векселя не только для взаимных расчетов со своими контрагентами, но и с теми целями, ради которых государство собственно и создавало этот финансовый инструмент.
2.9. Вексельные операции как промысел
Выше были рассмотрены различные социальные категории, представители которых фигурируют в базе данных, составленной на основе книг протеста векселей, хранящихся в фонде Бежецкого городового магистрата. Однако основными участниками зафиксированных в них вексельных сделок, были, прежде всего, жители самого Бежецка, горожане – те, кого до начала 1770-х гг. официально именовали купцами.[128] При этом имена многих из них встречаются довольно часто. Можно предположить, что именно эти бежечане наиболее активно занимались торгово-финансовой деятельностью.
На основе анализа фигурирующих в их векселях денежных сумм можно попытаться составить некоторое представление об объемах этой деятельности, а на основе анализа состава их контрагентов, а также привлекая некоторые другие источники – о ее характере, тем самым продемонстрировав еще одну информационную возможность книг протеста векселей.[129]
Одно из таких часто встречающихся имен – бежечанина Андрея Андреевича Загадашникова. Всего в книгах протеста векселей зафиксировано 52 векселя, составленные с его участием за период 1746–1771 гг. Такая хозяйственная активность заставляет приглядеться к нему повнимательнее.
В ревизских сказках третьей ревизии 1763 г. Загадашников был записан вдовым 38-летним отцом пятилетнего сына Семена. Соответственно, в 1746 г., когда на его имя был выписан первый, впоследствии опротестованный им вексель, Загадашникову было 18–19 лет. Бежецким купцом он числился и уже во время второй ревизии.[130] Однако в переписной книге 1722 г. и ведомости 1725 г. фамилии Загадашникова нет. Из этого следует, что он записался в бежецкое купечество между 1725 и 1747 гг., вероятно, женившись на дочери бежечанина, причем в достаточно юном возрасте. Во всяком случае, в 1752 г. он был уже женат, поскольку известно, что во время ссоры с одним из его должников тот обругал и Андрея, и его жену.[131] В моей книге 2006 г. упоминается относящийся к 1770 г. эпизод, когда с Загадашникова, как с записавшегося в купечество бывшего крестьянина, платившего в магистрат только сорокоалтынную подать, потребовали уплаты подушины за период со второй половины 1764 г., то есть как раз после третьей ревизии. Однако Загадашников утверждал, что он по-прежнему является одним из 139 экономических крестьян Подгорной Макарьевой слободы, где и платит подушину.[132]
123
Там же. Д. 367. Л. 55об
124
Там же. Д. 580. Л. 35об.
125
Размер подушной подати за 1758 г. был снижен на 8 коп. с души м.п. (См.: Троицкий С. М. Финансовая политика русского абсолютизма в XVIII в. М., 1966. С. 142.).
126
РГАДА. Ф. 709. Он. 1. Д. 208. Л. 1.
127
Там же. Л. 6.
128
В бежецких документах, по крайней мере со второй половины 1720-х гг., в отличие от документов местных учреждений других городов почти не встречается слово «посадский».
129
Интересно, что подобная активность могла восприниматься и как криминальная. Так, владимирскому соляному приставу В. С. Нарбекову вменялось в вину, что он «покупал на наличные деньги деревню, дворовых людей и девок, раздавал по векселям и по письмам купцам и церковнослужителям деньги, родственникам своим покупал дома недешевою ценою» (Калинина С. Г. Дело о взятках во Владимирской губернии. 1780-е гг. // Гиштории российские или Опыты и разыскания к юбилею Александра Борисовича Каменского. М., 2014. С. 211).
130
Там же. Д. 101. Л. 60.
131
Каменский А. Б. Указ. соч. С. 168.
132
Там же. С. 323. Этот случай интересен как бы двойной идентичностью Загадашникова: во всех документах магистрата он фигурирует, как бежецкий купец и, будучи записан в ревизские сказки по Бежецку, конечно же, должен был платить подушную подать. Но, как только речь зашла о том, чтобы это сделать, он заявил о своей принадлежности к крестьянству. При этом его братья в документах значатся не как крестьяне, а как «жители».