Страница 11 из 13
Русский дарвинист В. А. Мошков восхищался хищностью и хищниками, бестиальным человеком [120]. Он выделил два человеческих типа. Первый, низший – похож на травоядных животных: коров, овец. Его представителей отличают слабость чувства, неподвижность ума, непредусмотрительность, трусость и стадное чувство. Они не способны вести активную борьбу. Их единственная защита – стадо. Второй, высший тип напоминает плотоядных хищников. Для него характерны высокий уровень ума, силы, ловкости, подвижности, грациозности, чувств и воли. Люди этого типа являются свободолюбивыми индивидуалистами.
Один из основоположников российской евгеники и генетики Я. К. Кольцов считал благом проявление инстинкта смерти в форме войн и эпидемий, так как они помогают естественному отбору и, в конечном счете, способствуют инстинкту жизни: «Очень многие из известных нам войн являлись сильным толчком, вызывавшим подъем культурного уровня в победившей, а часто в еще большей степени побежденной стране. Недаром многие историки считают многие войны как бы гранями между сменявшими одна другую эпохи исторического прогресса. В прежние времена, в особенности у первобытных народов, войны нередко приводили к почти полному уничтожению побежденной расы, и во многих случаях, скажут некоторые историки, по заслугам. Теперь обстановка войн изменилась и о полном расовом истреблении побежденной страны говорить уже не приходится. Если даже побежденная страна совершенно теряет свою независимость, то населяющая ее раса – или расы – сливаются с расами-победительницами» [80, с. 22]. Кольцов утверждал, что для эволюции человечества совсем не имеет значение сокращение численности населения на несколько десятков миллионов. С евгенической точки зрения важно знать, были ли эти миллионы лучшими или худшими, то есть стояли они выше или ниже среднего уровня. Н. К. Кольцов также считал благом высокую детскую смертность и эпидемии заболеваний: «Опустошения, производимые в культурном человечестве детскими болезнями, эпидемиями чумы, холеры, оспы и тифов, а также туберкулезом, могут быть рассматриваемы как отбор слабых конституций, являющийся в расовом смысле благодетельным для физического здоровья расы» [81, с. 10]. По его мнению, развитие культуры уничтожило благотворное влияние естественного отбора на человека и человечеству необходима евгеника – улучшение человеческой породы, развитие ее жизнеспособности специальными мерами, прежде всего искусственным отбором: «Естественный отбор, игравший руководящую роль в эволюции всего органического мира и у первобытного человека, под влиянием культуры ослабляется и даже извращается противоестественным отбором. Настало время, пока еще не поздно, заменить его разработанной сознательно по определенному плану системой искусственного евгенического отбора. Впервые в истории человечества культура достигнет своего расцвета при наличии определенных знаний относительно громадного значения отбора» [там же, с. 19].
Одним из проявлений ценностной ориентации на инстинкты жизни и смерти у бестиалиста является подражание зверю как их олицетворению. Оно проходит красной нитью через историю человечества. В частности на территории Европы, Африки, Австралии находили, выполненные 10000 лет назад, изображения людей с рогами на голове. Головные уборы с рогами на голове были неотъемлемой частью одежды у древних людей. Так они пытались подражать рогатым звериным божествам. Уподобление дикому зверю-тотему составная часть ритуалов многих архаических племен, в ходе которых их участники рычат, нападают друг на друга, кусаются [282].
В Древней Греции философы киники предлагали подражать зверю как идеалу. Согласно киническому учению, счастье может быть достигнуто простым естественным образом жизни, отказом от религии, морали права, государства, семьи, достижений цивилизации. Независимость, неприхотливость и самообладание – важные позитивные качества зверей. Киники призывали уподобляться им. Киник Диоген Синопский понял, как надо жить в его положении, когда поглядел на пробегавшую мышь, которая не нуждалась в подстилке, не пугалась темноты, и не искала никаких мнимых наслаждений [55]. Создатель кинизма Антисфен называл себя истинным или непородистым псом [271]. Киник Деметрий, живший в Древнем Риме, однажды не поздоровался, не встал и облаял императора Веспасиана, за что тот обозвал его псом [164, с. 28]. Киники высоко ценили практический ум. В разуме важно лишь то, что служит практической жизни. В то же время они негативно относились к теоретическому уму. Антисфен подверг критике теорию идей Платона.
Древние скандинавские воины-берсерки (медвежьи шкуры) подражали зверю как образцу высоких боевых качеств. Человек становился берсерком в результате инициации – посвящения, в ходе испытаний которого он вел себя как хищный зверь. Инициируемый надевал шкуру медведя или волка. Он различными приемами приводился в состояние экстаза и звериной ярости. Например, создавался неописуемый шум с помощью трещоток, звонков, лая, воя. Боевое испытание представляло отдельный бой, который строился так, чтобы пробудить ярость берсерка, которая сближала его со зверем. Прошедшие инициацию берсерки умели сознательно и преднамеренно вызывать у себя ярость. С этой целью они перед боевыми действиями употребляли наркотические вещества: например, настойку из мухоморов, которая содержала мускарин – алкалоид нейротоксического действия. Находящиеся в состоянии экстаза и гнева берсерки не чувствовали боли и не замечали ран, не испытывали страха и жалости к противнику. Хотя воины идентифицировали себя со зверями и подражали их повадкам, но у них сохранялись человеческие способности и знания, помогающие убивать. «Воины – оборотни» были изгоями общества, «демоническими существами», «псами войны» [44].
Средневековый иезуит Макиавелли также видел в звере идеальный образец для подражания в символической, метафорической форме. Определенные хищные млекопитающие являются для человека аллегорическим олицетворением тех или иных качеств: например, лиса – хитрости, лев – силы и смелости. Так изображались они в средневековых бестиариях – сборниках зоологических статей с описанием существующих и вымышленных зверей, составленных с нравоучительными и аллегорическими целями. Подобным образом средневековый иезуит Макиавелли призывал политиков уподобляться зверям: «Вы должны знать, что бороться можно двояко: один род борьбы – это закон, другой – сила: первый свойственен человеку, второй – зверю. Следуйте этой звериной политике, и вы достигнете своих целей» [цит. по: 37, с. 68].
В 20-е годы XX века российские биокосмисты-анархисты признали зверя идеалом свободы и жизненной силы и предлагали подражать ему. Лидер биокосмистов А. Святогор в 1922 году в манифесте декларировал: «Мы провозглашаем веселость и радость, как принцип. Да здравствует улыбка и смех. Мы утверждаем игру, как избыток силы, как внутреннюю свободу. Утверждая игру и смех, мы уподобляемся ликующему зверю… Жажда личного бессмертия – это звериная, пышущая жаром любовь к себе. Это зубы и когти, чтобы защищаться, чтобы противостоять смерти. Это отвага безрассудная и хитрая…. Вот почему мы провозглашаем звериность, бестиализм. Нужно ощутить в себе зверя, взыграть и возликовать» [268].
Американская последовательница Юнга К. П. Эстес рассматривала волчицу как женский идеал жизненной инстинктивной силы и рекомендовала уподобляться ей: «Здоровая женщина во многом похожа на волчицу: она крепка, бодра, полна жизни и энергии, знает свою территорию, изобретательна, верна, подвижна. А разобщение со своей дикой природой ведет к тому, что личность женщины обедняется, становится слабой, вялой, призрачной» [225, с. 24]. Внутри личности существует сила, направленная против дикой природы: «Когда его разрушительная работа закончена, женщина ощущает, что ее чувства омертвели, и у нее недостает сил справиться с жизнью» [там же, с. 48]. Эту силу необходимо преодолеть. Для этого следует избавиться от всего, что препятствует проявлению природных инстинктов и, образно говоря, надо: «позволить слишком доброй матери умереть» [там же, с. 86]. «Понять, что если быть доброй, милой, покладистой, жизнь не осыплет тебя розами» [там же, с. 90]. Затем нужно: «Испытать встречу с новыми вызывающими ощущение опасности божествами… Научиться находить обратный путь домой, к дикой Матери» [там же, с. 93]. Эстес формулирует «общие волчьи правила для жизни»: 1. Искать пищу. 2. Отдыхать. 3. В промежутках бродить. 4. Хранить верность. 5. Любить детей. 6. Играть в лунном свете. 7. Держать ушки на макушке. 8. Заботиться о костях. 9. Заниматься любовью. 10. Почаще рычать» [там же, с. 443].