Страница 14 из 28
При этом множественность мира не есть лишь продукт досадного заблуждения или онтологической неполноценности, она не приравнивается здесь к чистой кажимости, как это происходит в метафизике трансценденции (наиболее последовательно у А. Шопенгауэра, а в древности у Парменида и Платона). Кажимостью является не сама множественность, но ее рассогласованность, дисгармоничность. Причем последнее не исключает объективности и реальности этой дисгармоничности, поскольку это также определенная перспектива существования. Например, страдания для отдельного существа существуют вполне объективно, а не в силу его заблуждения, как если бы на самом деле он не страдал, а чувствовал себя прекрасно, но лишь не имел об этом адекватного представления. Он действительного страдает и его восприятие в этом его нисколько не обманывает. Его ограниченность проявляется в том, что он не знает, что его страдания включены в общий порядок единого и гармоничного мира и что они не только не являются опровержением такого порядка, но, напротив, составляют одно из его необходимых условий. Потому что Бог, сравнив все возможные комбинации, выбрал наилучшую и страдание отдельного существа было допущено только в силу того, что без него этот лучший порядок был бы невозможен. Так, жертва фигуры в шахматах может выглядеть как непростительная ошибка, если рассматривать этот ход изолированно, но с учетом последующих ходов эта жертва получает позитивный смысл, поскольку является частью комбинации, приводящей к победе. Потеря фигуры – зло, но если шахматист не допустит это зло, он, возможно, не выиграет партию или, по крайней мере, ему придется затратить больше сил и времени для победы. Страдания, равно как и беспорядок, рассогласованность в частном (в перспективе частного) являются необходимыми элементами порядка в перспективе целого. Отсюда лейбницевский тезис: «то, что есть беспорядок в отдельной части, является порядком в целом».[108]
Этот тезис предвосхищает основные идеи синергетического подхода. В «Теодицее» Лейбниц высказывает предположение, что формирование земной поверхности было связано с чудовищными беспорядками: обвалы, смещения, наводнения и потопы. Но именно эти беспорядки привели к созданию на нашей планете всех необходимых условий для зарождения и существования жизни: «Беспорядки превратились в порядок».[109] Пример вполне в духе синергетики: порядок из хаоса.[110]
Таким образом, в учении Лейбница изображен мир как множественность гетерогенных перспектив, каждая из которых раскрывает универсум со своей точки зрения, представляет собой «малый мир». Эти малые миры находятся в состоянии борьбы друг с другом постольку, поскольку стремятся к утверждению своей частной перспективы. Но в божественной метаперспективе все эти частные перспективы оказываются интегрированными в единое целое. Так, части пазла не являют ничего, кроме беспорядка, но, будучи правильно собраны, предстают в виде целостного изображения. «Так превращается и кажущаяся бесформенность наших малых миров в красоту великого мира, и ничто в них не ниспровергает единства всеобщего, бесконечно совершенного начала; напротив, они усиливают восхищение мудростью того, кто пользуется злом для достижения наибольшего блага».[111]
Таким предстает мир в философском учении Лейбница: многое в едином и единое многого. Подобное миропонимание мы находим в музыке младшего современника философа И. С. Баха. Тема в фуге проводится по различным голосам, причем каждый отдельный голос образует свою линию, значим сам по себе. Но вместе с тем все эти голоса создают единое и гармоничное целое, причем так, что само пересечение разнородных голосов не являет хаоса и какофонии, но образует гармонию. Множественное и гетерогенное порождает гармоничную целостность.[112]
Так, в музыке Баха оказываются соединены трансгрессия (горизонталь, разворачивающаяся и расходящаяся множественность) и трансценденция (вертикаль, всеохватывающее единство). И такой же синтез трансгрессии и трансценденции в философии осуществляет Лейбниц. Если перспектива метафизики, исходящей преимущественно из трансценденции, может быть уподоблена соотношению «земля-небо», то перспектива философии Лейбница, в свою очередь, может быть представлена в образе океана, который не трансцендентен по отношению к составляющему его множеству волн (сложные субстанции) и капель (простые субстанции), но в каждой части является единым целым.[113]
Таким образом, Лейбниц в своем учении осуществляет сочетание перспектив трансценденции и трансгрессии тем же способом, что и Спиноза: трансценденция задает метаперспективу тотального единства, которой охватывается трансгрессивный пласт сугцествования – множество гетерогенных бытийно-смысловых перспектив. Перспективу, объединяющую трансгрессию и трансценденцию, мы обозначаем как тотальность. Существуют, таким образом, три основных перспективы философского осмысления мира. Трансценденция полагает единство без множества. Множество предстает здесь лишь сноподобной иллюзией (как в учении А. Шопенгауэра). Трансгрессия в чистом виде утверждает множество без единства. Всякое единство выступает здесь лишь в качестве полезной фикции, симулякра (например, у Ж. Делёза или Ж. Бодрийяра). И, наконец, тотальность, полагает единство множества – как было показано в настоящем параграфе на примере учений Б. Спинозы и Г. В. Лейбница.
Правда, у Лейбница мы можем обнаружить высказывания, которые создают впечатление приверженности исключительно перспективе трансценденции. Например, здесь Бог представляется вполне в духе средневекового теоцентризма как трансцендентный по отношению ко всякому наличному бытию: «достаточное основание, которое, в свою очередь не нуждалось бы в другом основании, должно находиться вне этого ряда вещей случайных и заключаться в субстанции, которая составляет причину этого ряда или есть необходимое существо, само носящее основание своего бытия».[114] Бог в данном случае представляется уже не как океан, но как находящийся вне его творец этого океана; не как вездесущий центр, совпадающий с окружностью, но как находящаяся вне круга первопричина. Тем не менее, в целом философское учение Лейбница основывается на горизонте тотальности, несмотря на единичные отклонения в сторону трансценденции, что мы показали выше.
В XX столетии в ряде философских концепций на передний план выходит перспектива трансгрессии, освобожденная от метаперспективного единства трансценденции. Используя выражение М. Бахтина, можно сказать, что полифония примиренных голосов сменяется полифонией голосов борющихся и внутренне расколотых.[115] Учение Лейбница (полифония примиренных голосов) приводило множество к гармоническому единству за счет установления божественной метаперспективы. Но и метаперспектива также является перспективой, а именно, в лейбницевской философии – перспективой разума, классической рациональности, которая наделяется значением божественного разума, объемлющего многообразие мира, позволяющего в дисгармоничности многообразного увидеть гармонию целого, всеобщий порядок и универсальный закон. Провозглашенная Ницше смерть Бога означает падение этой метаперспективы[116] – утрату доверия к метанарративам (выступающую основной характеристикой «ситуации постмодерна» по Ж.-Ф. Лиотару).[117]
В данной ситуации утраты метаперспективы остается не приводимое более к универсальному единству многообразие перспектив и дискурсов: множество простых и сложных монад, малых миров, связь которых распалась. Мир превращается в текст, исчезнувший под толкованием,[118] не допускающий существования ничего иного, кроме бесконечного многообразия перспективных точек зрения, умножающихся интерпретаций и комментариев к комментариям. Развитие этой темы мы находим у Ж. Батая, Р. Барта, Ж. Деррида, М. Фуко, Ж. Делёза, Ж. Бодрийяра.
108
Там же. С. 215.
109
Там же. С. 299.
110
На близость философских воззрений Лейбница синергетической парадигме указывается в работе: Князева Е. Н. Основания синергетики / Е. Н. Князева, С. П. Курдюмов. – М.: КомКнига, 2005. – С. 123–124.
111
Лейбниц Г. В. Монадология / Г. В. Лейбниц // Сочинения в четырех томах: Т. 1. – М.: Мысль, 1982. – С. 231.
112
Бернстайн Л. Музыка Иоганна Себастьяна Баха / Л. Бернстайн // Музыка – всем. – М.: Советский композитор, 1978. – С. 86.
113
Эту метафору использует сам Лейбниц: «Потому что следует знать, что все находится в связи в каждом из возможных миров; универсум, каков бы он ни был, в своей совокупности есть как бы океан; малейшее движение в нем распространяет свое действие на самое отдаленное расстояние» {Лейбниц Г. В. Теодицея / Г. В. Лейбниц // Сочинения в четырех томах: Т. 4. – М.: Мысль, 1982. – С. 136).
114
Лейбниц Г. В. Начала природы и благодати, основанные на разуме / Г. В. Лейбниц // Сочинения в четырех томах: Т. 1. – М.: Мысль, 1982. – С. 408.
115
Бахтин М. Проблемы поэтики Достоевского / М. Бахтин. – М.: «Советская Россия», 1979. – С. 291.
116
См. об этом у Делёза: «Ницше и Малларме вновь сообщили нам откровение некоей Мысли-мира, совершающей бросок игральных костей. Но у них речь идет о мире без принципов или утратившем все свои принципы: поэтому бросок костей есть возможность утверждать Случайность, мыслить любую случайность, тем более что она вообще не принцип, а отсутствие всякого принципа. <…> Мыслить без принципов, в отсутствие Бога, да и самого человека, стало разрушительной работой играющего дитяти, которое свергает дряхлого Наставника по игре и впускает несовозможное в один и тот же расколовшийся мир (стол ломается…)» (Делёз Ж. Складка. Лейбниц и барокко / Ж. Делёз. – М.: Логос, 1997. – С. 117, 118).
117
Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна / Ж.-Ф. Лиотар. – М.: Алетейя, 1998. – 160 с.
118
Ницше Ф. По ту сторону добра и зла. Прелюдия к философии будущего / Ф. Ницше // Полное собрание сочинений: В 13 томах. Т. 5: По ту сторону добра и зла. К генеалогии морали. Случай «Вагнер». – М.: Культурная революция, 2012. – С. 51.