Страница 2 из 17
Тем не менее каждый день она находила признаки того, что он еще с ней. Путник шел далеко впереди, временами исчезая из виду. И всякий раз, когда он снова показывался на горизонте, у Наимы потели ладони.
Он оставлял за собой след из фантиков. В основном от шоколадных батончиков. «Сникерс», «Твикс», «Олмонд джой» (последние — ее любимые, от вида фантиков в животе у Наимы начинало урчать). Рацион Наимы был не менее однообразным, но куда более унылым — горсти обезьяньего корма, который она нашла в ветеринарной клинике на окраине Бейкерсфилда. Рюкзак доверху заполняли коричневые кругляши. Наима называла их мячиками, как в компьютерной игре Super Monkey Ball. Почти безвкусные, зато можно есть на ходу, и куда легче консервных банок.
На третий день, когда горизонт опустел и душа снова ушла в пятки, взгляд Наимы привлек вскрытый пакетик лакричных конфет «Твиззлерс» на дороге, шесть целых палочек. Кажется, свежих. На обертке ощущались следы его пальцев. Размякшие на солнце конфеты плавились на языке. Ей стало так хорошо, что из глаз потекли слезы счастья. Рискуя отстать, Наима не трогалась с места, пока сладость затопляла сухой рот, обволакивала гортань. Она успела отвыкнуть от эмоций.
Наима тихо оплакивала тягучий оранжевый закат, диких лошадей в поле, предоставленных сами себе. Она гадала, не пытается ли путник заигрывать с ней, своего рода новый любовный ритуал среди выживших, пока не наткнулась на алую конфетку, которую он выплюнул. Так вот оно что: фанат «Ред вайнз», выходит, «Твиззлерс» ему не по вкусу. Ничего, она переживет. Вместе им все нипочем.
К полудню того же дня она снова заметила его длинную тень, маячившую всего в полумиле. Немного ускорить шаг — и она догонит его, но от мысли, что придется бежать, ее чуть не вырвало. Желудок не одобрил конфетного пиршества.
И она продолжила идти.
Мимо большого деревянного щита — размером чуть поменьше рекламного. Поравнявшись с ним, Наима прочла ликующую надпись: «Ярмарка на обочине!!! С 1 по 30 июня! Всего в двух милях!»
Ниже были нарисованы свинки с синими ленточками, улыбающийся хот-дог и чертово колесо. Что за тупое название! Она поклялась, что, когда придет время давать новые имена, они с тем мужчиной на дороге не ударят в грязь лицом. Чем плоха Радужная ярмарка? Или обочина Радужной дороги? Названия под стать цветам на щите.
И только на расстоянии вытянутой руки она заметила три потрепанные листовки, пришпиленные справа: СПАСАТЕЛЬНЫЙ ЦЕНТР.
На бумажках красовался знак Красного Креста.
Красного дерьма. Красной смерти. Красной утраты.
Наиме хотелось разрыдаться и расхохотаться в одно и то же время. Ноги подогнулись. Стало жарче на десяток градусов, солнце сжигало кожу на затылке.
— Должно быть, ты шутишь, — сказала она.
Человек на дороге ее не слышал.
Наима сложила ладони рупором.
— Неужели ты еще веришь в вакцину?
Болван.
Последнее слово она произнесла про себя. Не хотела грубить. Им нельзя ссориться.
Он не остановился, лишь сварливо, по-стариковски, отмахнулся. Связь установлена! Честность — лучшая политика в мире, где правит трехсуточный грипп, и Наима расскажет ему все.
Лагеря — это просто большие чашки Петри. Проще всего подхватить заразу в лагере для эвакуированных! Было, было проще. Прости, что сообщаю плохие новости, но здесь больше нет спасательного центра!
Десять месяцев назад она и сама верила, что там ей помогут. Верила, что вместе они исцелятся. Тогда, на совместной пресс-конференции Всемирной организации здравоохранения и Центра контроля заболеваний, где лучшие умы толковали о вакцине, способной уберечь от распространения заразы, она впервые услышала термин: коллективный иммунитет.
На деле оказалось, что никакой вакцины нет и в помине, а словосочетание «коллективный иммунитет» — чистый оксюморон.
Выжили только те, кто обладал иммунитетом естественным. С июня только они, бродившие среди хаоса, избегая любых контактов из опасений нарваться на гнев озверевшей толпы, попадались Наиме на глаза. Она ушла из Бейкерсфилда, где здоровые чувствовали себя предателями человеческой расы. Она видела радость на лице умирающей старухи, топором раскроившей череп медсестре, которая протянула ей стакан воды. Никаких добрых дел. За три месяца мужчина на дороге был единственным живым человеком, которого она встретила.
Некогда оживленные местности опустели. Трехдневный грипп ставил точку во всех спорах. В городах правили птицы-падальщики, пришло их время.
— Мертвые не помогут живым! — крикнула Наима упрямой дороге.
Ее новый друг шел вперед. Ничего, через две мили ему придется сделать привал.
Смрад ярмарки уже висел в воздухе.
А что, если… нет, невозможно, но вдруг… Пульс остался ровным, но Наима с надеждой всмотрелась в аккуратную шеренгу автомобилей к западу от дороги. Импровизированная стоянка, размеченная кедровыми колышками с буквами и цифрами: от А-1 до М-20. Под слепящим солнцем стекло и хром сверкали, словно волшебные кареты. Много месяцев Наима не видела такого порядка.
А потом заметила пыль на стеклах.
Куда бы она ни пришла, нигде ей не рады. Даже на ярмарке.
Грифы и вороны восседали на ярком — алые буквы на белом фоне — щите «Бесплатная парковка для гостей ярмарки!» над дорогой, уходившей вбок от шоссе. За щитом маячило мертвое колесо обозрения, отмечавшее начало ярмарки, маленькое и жалкое, словно хворое. Свинки на рекламном щите позволяли надеяться на что-нибудь грандиозное, но все оказалось обманом.
До ушей донесся скорбный гитарный перебор: гитарист не бренчал, он просто перебирал струны. Незнакомая мелодия, но Наима знала ее название. Блюз трехдневного гриппа.
То, что она увидела через задние окна машин, заставило ее заулыбаться. Рюкзак в «королле» лежал на самом виду. В некоторых автомобилях ключи торчали в замках зажигания, в одной, кажется, остался газ. Это была рождественская распродажа автомобилей. Машины вдоль дороги владельцы оставили на полпути, забрав оттуда все, что смогли. Эти автомобили благополучно доехали до места назначения, хотя их владельцы бросили их, не завершив дел. Из-за лопнувших стекол воняло трупами. На заднем сиденье «форда эксплорер» белел собачий мех. Наима подумала о толстощеком малыше, обнявшем верного друга на прощание, прежде чем родители оттащили его прочь.
Машины вопили о своих историях.
В стекле отразилось почерневшее от солнца лицо в капюшоне, заострившийся подбородок. Не мешало бы, девочка, тебя подкормить, сказал бы Грэм. Наима заморгала и отвела глаза от незнакомки в стекле.
Слезы. Черт, только этого не хватало!
Наима вонзила ногти в ладони. До крови. Машины перестали вопить.
Гитарист мог предъявить свои права на сокровища, но тут хватит обоим. А если заартачится, у нее есть пистолет 38-го калибра, но лучше бы до этого не дошло. Наима застыдилась. Ей не хотелось причинять путнику боль. Не хотелось, чтобы он причинил боль ей. Хотелось, чтобы кто-то не спал, когда ты спишь, помогал добывать еду, согревал. Ничего в жизни ей не хотелось сильнее!
Музыка примиряла с кладбищем на ярмарочной парковке. Должно быть, гитарист знал толк в своем деле: немного печали, капелька сладости. Эту песню могла напевать ее бабушка, только забыла научить ее словам.
Господь всемогущий, только бы он не оказался таким же придурком, как остальные!
Гитарист снова куда-то улизнул, но Наима шла по развалинам ярмарки на звук.
Чертово колесо было не единственной ярмарочной рухлядью, которую следует переименовать, когда дойдут руки. Она насчитала меньше дюжины аттракционов, среди которых хилое колесо могло считаться царицей бала. Две детские карусели с фальшивыми пони, какие встретишь в большом торговом центре, русалки и лошадки (последние, кстати, неплохи), центрифуга, которую Наима не выносила. Был еще Дом с привидениями: пустые вагонетки застыли перед адскими вратами. Великан в черных обносках с перекошенной рожей охранял дверь. Даже сейчас Дом с привидениями пугал Наиму. Проходя мимо, она дотронулась до вагонетки.