Пленник

Самый освещенный зал, в своде которого было множество отверстий, пленник определил для упражнений с арбалетами. Для этих целей сюда было перетащено старое бревно, что подпирало намертво закрытые ворота. Своей кровью Кошчи нарисовал мишень и не оставлял занятий, пока не добивался поставленной цели. Даже если на это требовалось несколько суток.

Самая темная пещера служила для медитаций: когда пленник чувствовал, что безумие снова подстерегает его, он отправлялся туда и освобождал свои мысли от любого вмешательства, не отлучаясь ни на сон, ни на еду. И лишь когда безумие отступало, он позволял себе короткий сон и легкий перекус и вновь отправлялся в зал к своим друзьям – мечам. Он страж, и никто не смеет осквернять его дом – даже он сам!

В какой-то момент, его необъяснимый страх перед маленьким тёмным коридором, ослаб, и он подумал, что негоже такому знатному стражу не знать, что же он охраняет. Сняв со стены один из негасимых факелов, пленник впервые в своей жизни, ступил туда, где ещё ни разу не был. Коридор вёл в гораздо более глубокое подземелье, нежели то, где до сих пор жил Кошчи. Пропетляв в разные стороны, он, в конце концов, привёл в маленький зал, даже не зал, а так, каменный мешок. Посередине стояли две большие плетёныё корзины. В каждой покоились по четыре пузатых глиняных кувшина. Все они были запечатаны, и каждая печать внушала стражу первобытный ужас, он ни за что на свете не рискнул бы её коснуться. А вот сами кувшины пленника не пугали, даже, скорее, наоборот - привлекали, особенно тот, который вывалился из полусгнившего угла корзины и заработал трещину. Неглубокую, но капли просочившейся изнутри жидкости поблёскивали в неясном свете факела. Кошчи стёр одну пальцем, и, прежде чем в нём заговорили осторожность или здравый смысл, слизнул её. В мозгу вспыхнул яркий свет, и, не успев ничего осознать, пленник замертво рухнул на каменный пол.

В себя он пришёл внезапно, как проснулся. Правда, сколько времени он валялся без памяти, нельзя было даже предположить. Вокруг было то же самое подземелье, в стороне валялся негасимый факел, рядом стояли корзины с кувшинами, на языке таял вкус неведомой влаги. Вместе с вернувшимися чувствами, к нему пришли совершенно новые, незнакомые до сих пор ощущения. Пленник, страж – он вдруг осознал, что больше не является ни тем, ни другим. Теперь он твёрдо был уверен, что именно он здесь – Хозяин. И в первую очередь – хозяин положения. Он поднялся, подобрал факел и двинулся в обратный путь, чувствуя, что походка его изменилась, что свет факела больше ему не нужен, и что самое главное произойдёт сейчас там, наверху, у входа, где когда-то началось его заточение.

Предчувствия не соврали. Там, где много лет тому назад начиналось его служение, стоял молодой парень, почти мальчишка.  Со страхом и растерянностью на лице он слушал Голос, тот самый, что когда-то обрёк Кошчи на вечное заточение. Пленник-страж-хозяин слышал те же самые слова, что Голос когда-то адресовал ему, и возмущение, неведомое ранее, поднималось в нём. Голос предал его, посчитал несуществующим более… Он усмехнулся, неслышно ступая, подошёл к мальчишке и одним движением ножа рассёк ему горло.

- Убей всякого, кто попытается постичь тайну подземелья, - Кошчи впервые услышал свой собственный голос. - Но тайна уже моя. И подземелье – тоже. Теперь я не пленник, я – Хозяин.

И негасимый факел – погас.

I

Впрочем, Хозяину это было безразлично. Тьма перестала быть ему преградой. Перестали быть препятствием массивные каменные ворота, столько лет ограждавшие его от мира. И впервые он подумал, что аскетическое убранство его обиталища не соответствует статусу Хозяина. Поэтому, когда раздалось шуршание в нише, куда снаружи подавали еду, он дождался появления корзинки, отодвинул её в сторону и крепко сжал руку бедного селянина, не в лучшее для себя время пришедшего покормить несчастного пленника. Рука дёрнулась, похолодела, покрылась крупными каплями пота, снаружи раздался вопль ужаса.

- Хочешь ли ты жить, человек? - негромко спросил Хозяин. Невнятное блеянье было ему ответом.

- Значит, хочешь! - Кошчи удовлетворённо кивнул сам себе. - Тогда запоминай хорошо, и выполняй в точности. Первое – не смей убирать свою руку, пока я не позволю. Понял?

- Ва-ва-ва…

- Прекрасно! Здесь появился труп – ты его заберёшь, оттащишь в селение и скажешь, что я велел его похоронить. Это ясно?

- М-м-м…

- Затем, ты скажешь старейшине, что завтра он должен быть у меня и выслушать мою волю. Если старейшина не послушает тебя – завтра у вас в деревне будет новый старейшина. Запомнил?

- Ап-ап-ап…

- Вижу – запомнил. Я отпускаю твою руку, ты подходишь к воротам и забираешь этого несчастного.

Бывший пленник отпустил мокрую ладонь селянина, которую к тому времени уже колотило вовсю! Чувствовалось, что больше всего он хочет сейчас бежать как можно быстрее и дальше, но страх перед неведомым Хозяином сковал его ноги и приказывал, против собственной воли, выполнять его приказы.

Трясущийся, наполовину поседевший селянин, еле волоча ноги, подошёл к огромным каменным воротам, которые, на его памяти, всегда были закрыты. Он не слышал ни скрипа, ни шороха, но одна створка оказалась приотворена. К его счастью, не пришлось идти во тьму. Труп молодого парнишки с перерезанным горлом валялся почти на пороге. Селянин взвалил его на плечи и, подвывая от ужаса, потащил его в деревню.

- Что случилось, папа? – девчушка лет десяти смотрела огромными синими глазами на седого селянина, подходившего к дому. На спине тот тащил худого юношу в красных одеждах. – Что с этим человеком? Почему он так стонет?

- Маська, ступай сюда, негодница, - загрохотал бабий голос из окна избы. – О, воротился таки, ирод… Чего приволок?

Девчушка и не думала слушаться мать. Она осторожно по полшажочку шла навстречу отцу, вглядываясь в его ношу…

- Мама, - вдруг взвизгнула она, - он мертв! Папа убил человека!

- Кого убил, дуреха? – ворчливо поинтересовалась женщина, не выходя из избы. – Только что говорила, что стонет, значит жив.

Но девочка уже со всех ног бежала в сторону двери. Женщина удивленно проводила взглядом дочь. Ну и что? Они живут в горах, мало ли чудных людей, ищущих новых впечатлений, а может и старинных сокровищ. Они не раз уже спасали от гибели городских неженок, оступившихся на острых скалах. Шикнув на забившуюся под скамью дочь, женщина вышла во двор.

Селянин остановился перед калиткой и сбросил свою кровавую ношу. Женщина заметила, что голова мертвого юноши неестественно откинута. Приблизившись, она разглядела страшный разрез. Женщина побледнела и, охнув, тяжело осела на землю.

А муж её стоял, раскачиваясь и подвывая. Остекленелые глаза смотрели в никуда и ветер трепал его белые волосы.

- Хозяин? Что за хозяин? – Новость в деревне распространилась быстро, словно пожар при сильном ветре. Селянина увели в избу к старейшине. Мертвого мальчишку пока оставили лежать у его дома, из-за чего с девочкой Маськой случился припадок. Они с матерью закрыли все ставни и заперлись в доме, не отвечая на зов и стук сердобольных соседок.

Стайка деревенских баб, которых не пустили в избу к старейшине, сгрудилась у дверей, обсуждая происшествие.

- Да Голомей просто свихнулся, - шепталась бабка Варья с соседками. – Свихнулся и прирезал кого-то бедного путника.

- Откстись, Варья, - замахала на неё молодая женщина с низким лбом и глубоко посаженными глазами, - Голомей в жизни и муху не обидел…

- Муху не обидел, - согласилась Варья, - а человека порешил!

- А поседел-то как, вы видели? – задыхаясь от восторга, почти пропела маленькая сухонькая старушка. – А ведь еще и трех десятков не минуло…

- Утихните, сороки, - вышедший на крыльцо старейшина был стар и сед, но та властность и живой ум позволяли соблюдать порядок в деревне, за что люди его уважали и каждый раз вновь переизбирали на должность старейшины. – Не убивал Голомей. Он сам пострадал… умом тронулся.