Страница 17 из 65
И хотя левое крыло все еще успешно держало оборону, оно вряд ли выстоит когда в спину защитникам ударят предатели.
Черт! Что же делать? Бойня идет по всему фронту: правое крыло отбивается, центр постепенно проседает, а противник подтягивает все новые силы, того и гляди опрокинет наши порядки. Но мы то на подобное развитие событий и рассчитывали, дать врагу веру в скорую победу, именно поэтому на тех направлениях стоят нетронутые полки. Убрать их оттуда нельзя - не хватит сил выдавить врага в случае потери люнетов, а это смерти подобно. Такой ошибки нам Евгений не простит, мигом додавит, вон конница на его позициях только и ждет момента ринуться в атаку!
Страха и неуверенности во мне нет, лишь клокочущая в душе ярость, пока еще сдерживаемая, но чую - ненадолго. Ей нужно дать выход, иначе натворю делов, ой натворю, и расхлебывать будет не кому.
- Витязям на левое крыло! Семеновцам - сместится с центра ближе к левому крылу. Исполнять!
Вестовые тут же унеслись к командирам. И уже через несколько минут со стороны 'Русских витязей' послышался частый барабанный бой и звуки горнов, а еще чуть погодя из-за перелеска, что скрывал их от моего взора, показались бегущие колонны под знаменем с вставшим на задние лапы бурым медведем на зеленом фоне, с серебряным крестом в правом верхнем углу.
Не знаю, заметили ли предатели приближение витязей или у них был изначально план не просто выбить левое крыло. Часть казаков внезапно изменила маршрут и вместо того, чтобы ударить встык между Псковским и Тобольским батальонами, тем самым окончательно расколов линию обороны на отдельные участки, ринулась прямиком на холм, к батареям. И вышло у предателей это так удачно, что у них на пути кроме артрасчетов никого и не оказалось. Минут пять и сотни казаков начнут резать обслугу, еще десять минут и про артиллерийские залпы можно забыть...
- Не вовремя казачки нам подгадили, - цыкаю я, - но уж лучше здесь, чем в Москве. Дешевле обойдется.
- Михаил, строй людей, нам предстоит проучить этих выблядков!
- Но, государь... - попытался возразить Нарушкин.
- Исполняй!
Майор тут же развернулся и скомандовал:
- По коням!
Все лейб-гвардейцы тут же бросились в седла, благо каждый перед боем приготовил и проверил не только коня, но и сбрую. Теперь бойцы раскрывали седельные сумки с шести зарядными пистолями - по два у каждого и проверили как выходят клинки из ножен.
Сам Михаил занял место справа от меня, и думая, что я не вижу показал ближайшим бойцам прикрывать меня. Эх, наивный, уж чего-чего, а боем меня не испугать, не на того напали!
Вот только телохранителей меньше полутора сотен - большая часть осталась при императрице, да царевичах. Уж об их здоровье я пекусь куда больше чем о своем.
Я не гляжу по сторонам, но чувствую как выстраиваются в линию гвардейцы. Ощущаю нутром как злится мой Ярый - не конь, а чудо, не раз спасший меня на поле брани. Ему противно стоять на месте, когда впереди хорошая драка! А я улыбаюсь и тихонько сжимаю бока - ни шенкелей, ни прочей садисткой жути в наших отношениях с Ярым нет, нам они не нужны, мы и так понимаем друг друга с полуслова. Вот и теперь конь делает шаг вперед, второй... а чуть погодя вовсе переходит на легкую грациозную рысь. Верный друг рвется в бой! Я чувствую, как мощно бьется его сердце, знаю, что умный товарищ скоро превратится в лютого зверя, разящего врага не хуже булатного клинка в моей руке.
Движемся клином. Получилось так, что на острие нас трое: я, майор Нарушкин и Николай Вязов, сержант из второй роты. Оба прикрывают меня, хотя кираса с шлемом закрывают почти все важные участки тела, разве что руки с ногами открыты, но уж чтоб попасть в них в горячке боя, это надо быть весьма везучим человеком!
Скачем по пологому холму, наискосок, аккурат наперерез разгоряченным казачкам. Кажется они нас не видят, что ж, отлично коли так. Соблюдали тишину до последнего момента. Да и казакам-предателям до вершины холма осталось всего ничего - саженей сто, у них охотничий азарт все застит, они уже там - наверху, крушат клятых москалей!
Перед тем как дать сигнал горнисту, скачущему позади меня возле прапорщика со знаменем императора: золотой двуглавый орел на зеленом фоне, держащий в лапах скипетр и державу, а в четырех углах серебряные православные кресты. Приходит в голову мысль, что зря все-таки позволил Скоропадскому набрать в этот поход людей из бывшего Запорожья, аукнулось жалость к преступникам, что ж впредь мне наука - не жалеть отбросы, кусающие руку помощи!
Ну а теперь...
- Вперед братцы! Ату, их!
Поднимаю верную саблю, и тут же за спиной слышу как захлебывается в протяжном гудке горн. Кони с легкой рыси перешли на тяжелый галоп.
Сверкающий в лучах утреннего солнца клин всадников вылетел на склон, прямо перед предателями. Вспыхнули серебром кирасы, клинки и шлемы, замерцал золотом двуглавый орел на знамени!
Наши полторы сотни, словно матерые волкодавы, вспороли разношерстную толпу казаков. И будто пуля сквозь молодую поросль понеслись вперед, отбрасывая предателей от вершины холма.
Да только этого оказалось мало для победы - на помощь одному отряду спешил второй, такой же по численности. Вот только спасти их уже не могли - револьверный залп считай в упор, да к тому же не один, а дюжина от каждого гвардейца, это не фунт изюма съесть. Сотни три врагов мы смели будто паутину веником - в один миг.
А затем, пришел черед доброй рубки! Давненько я не сходился вот так, лицом к лицу с врагом, все больше за картой, да с наставниками, вот и проверим, не потерял ли сноровку.
Сердце на мгновение сжалось. И тут же мощно забилось. Поудобнее перехватив саблю сжимаю бока Ярого и тот испустив громовое ржание, ринулся дальше.
Ржали обезумевшие кони, скользя по залитой кровью траве, валились под копыта вперемешку раненые, мертвые, выбитые из седла, лязгало, громыхало и трещало, словно в кузнице, ломалось и крошилось железо. Но падали как снопы во время жатвы враги, а не мы!
Я, вместе с гвардейцами, казался заговоренным, не было достойного противника, и все те, кого встречал на своем пути похожие на крыс, что норовят укусить, но оказавшись лицом к лицу, теряют боевой пыл.
Сабля давно окрасилась в кроваво-темный цвет, на клинок налипло много чего: волосы, спекшаяся кровь и нити простецкой брони врага. Все это отмечаю походя, когда снова и снова обрушиваю на нового противника град ударом. Усталость? Ее в горячке боя не ощущаю, но знаю, потом, может через три часа, может раньше придет откат и руки перестанут слушаться, тело станет ватным, а в голове появится молочный туман усталости. Но все это будет потом, ну а пока - вперед!
*****
Личная полутысяча гетмана Игоря Колывана.
Новонареченный гетман казачьего войска настегивал коня, силясь успеть к своим собратьям почти достигшим вершины клятого холма. Следом за ним неслись его отборные молодцы, те кто не пошел с Орликом в Порту, но по-прежнему сохранившие в себе дух свободного воинского братства.
Колыван зло ощерился, вспомнив недавно убиенного Ивана Скоропадского, этого слюнтяя, верного московитам. Тьфу! Такого и убить было не жаль, как впрочем, и его ближников. Жаль, конечно людей терять, но так было нужно. Вольному народу необходима свобода, а под двуглавым орлом Москвы ее не будет, да и откуда ей взяться, если ни за зипунами не сходить, ни на Доне не походить. Как прожить честному казаку? Ну не землю же пахать, как последний крестьянин? Колыван уж точно этим не собирался заниматься, как и те, кто поддержал его на тайном сходе.
Предал ли он, когда согласился помочь союзникам в этом бою? Нет, он так не считал. Самопровозглашенный гетман думал иначе, предпочитая видеть в своем поступке здравый расчет, из тех когда на одной чаше весов - эфемерная преданность, а на другой - не менее эфемерная свобода. Именно за последнюю и боролся сейчас Колыван, поднял казачков на бунт, веря в то, что имперцы смогут то, чего не смог Карл Двенадцатый. Да и как не поверить, если войско врага два раза больше, да и опыта ему не занимать.