Надвое

<p>

Когда в Раю наступает осень, ангелы начинают безбожно линять.

Белоснежные перья хрустят под ногами, застревают в волосах, даже каким-то чудом просачиваются в капюшон. Они устилают землю ковром в перемешку с опавшими листьями. Да, в общем, не только землю, но и все роля Сефирота. Святые относятся к этому, как святые. С праведническим смотрением. Убирай, не убирай, всё бестолку.

Ангелы на собрание слетаются все мокрые, долго отряхиваются, оставляя на мраморном полу большие лужи, в которых после этого обязательно поскользнётся какой-нибудь апостол-все-херово-с-координацией-Матфий.

Ангелы не болеют, но от громогласного чиха архистратига Михаила у Жана открывается нервный тик.

Мелисса снимает доспехи, и до зимы оставляет их в оружейной, чтоб не ржавели от сырости.

В Рай приходит осень.

Ничего такого не случается.

***

Ночи висят тёмные и настолько дождливые, что без крайней необходимости никто даже за порог не выходит. У святой великомученицы, самая крайняя необходимость.

Маргарита – подолом прямо по мокрым ступенькам. Сидит на стылом ледяном мраморе и курит дерьмовые сигареты, самые дешёвые из всех, что были. И запах от них отвратительный, удушающий, резко контрастирующий с запахом ночного дождя и накидывающий тоску петлёй на шею.

Марго делает глубокую затяжку и случайно обжигает пальцы сигаретным пеплом.

По сути, Антиохийская единственная, кто все это случайно видит, и смеётся она громко и неприлично, запрокидывая голову назад, потому что, ну, ей совсем не жалко.

А ещё потому что со стороны это очень похоже на падающую звезду, и наверняка нашлась такая пара идиотов, которые даже умудрились загадать желание.

***

Когда осень приходит в Ад, Ахеронт выходит из берегов и доставляет массу проблем тем, что почти до крыши заливает своей чёрной водой прибрежные постройки.

Багряные адские закаты лижут лениво эту воду, расплываясь, рассеиваясь рябью по бесконечной глади. И тишь стоит нечеловеческая.

Вельзевул заваривает чай с корицей в красивом чайнике из матового фарфора.

На вопрос, куда делся Белиар, Нечистый небрежно машет рукой, мол, мне не докладывается, наверняка снова блядовать убежал весело и вприсядку.

На собрании высшие армейские чины мрачно обсуждают потери легионов.

А уже потом, в спальне, Сиера долго сидит у Князя в ногах и болтает о всякой ерунде, пока он гладит её по макушке тёплой ладонью.

Когда яркая вспышка расчерчивает небо на две половинки, один бесёнок легонько толкает в бок второго, мол посмотри.

Посмотри.

***

Словно рисуя прямую линию по линейке, летит вниз дрожащая искорка.

Со стороны это очень похоже на падающую звезду. Но на самом деле это падающий ангел.

***

– Вот, его зовут Малах. Подобрала у южных врат.

Лилит вталкивает ангела во врачебный кабинет почти взашей, без особых церемоний, и не объясняет больше ничего. Да здесь и не нужны объяснения. Всё прекрасно видно ещё по глазам, а потрёпанный видок картину только дополняет.

– Собираетесь меня пытать? – он немного набирается смелости и начинает стрелять глазами, только после того, как исчезает стальная хватка с его ворота.

– Вот морока-то на мою голову, – Лилит падает в кресло и картинно закатывает глаза. – Доставай вилы, Вельзевул, будем ширять этого недоноска! Эй, парень, ты что-то важное знаешь? Если знаешь, то сразу колись, а то кишки выпущу.

Она вообще не планировала возвращаться в Пандемониум в ближайшее время. Если б не обстоятельства. Если б не этот вот.

– Тише, итак парню нелегко. Тем более, теперь это морока на мою голову. Я тебе помогу, – у адского лекаря успокаивающий голос и резких движений он старается не делать, но когда поднимает руку, ангел всё равно шугается.

И этого «я тебе помогу» он не понимает совсем, как будто оно на другом языке.

Вельзевул и Лилит переглядываются неловко и незаметно, и этого взгляда им хватает, чтобы друг друга понять.

Оглох от боли.

Ещё не пришёл в себя.

Подбирать ангелочков дело неблагодарное. Это как с бездомными животными, только хуже. Не всегда демоны могут им простить, особенно, если есть, что прощать.

– Отчего скинули-то? – Лилит спрашивает так, будто это обычное дело, и не так уж редко бывает.

Ангел что-то бурчит в ответ вроде «не твоё дело» или типа того, он и ругаться-то пока ещё толком не умеет. Научиться – будет костерить всех на чем свет стоит. Со всеми так бывает поначалу. И неважно, гладишь ты их или таскаешь за шиворот.

Лилит пожимает худыми плечами.

Не то чтобы с миром что-то особенное случилось. Мир остался прежним. Малах изменился безвозвратно.

– Не хочешь, не говори.

Она знает, что потом он будет захлебываться слезами, сжимая кружку в дрожащих пальцах, что выложит всё сам, буквально наизнанку вывернет душу.

Но это будет не сейчас.

Потом.

Сейчас он поднимает сухие красные глаза и задаёт такой вопрос, к которому обычно приходят много позже.

– Кто я теперь?

Вельзевул копается в ящике и молчит до тех пор, пока Лилит не подаётся вперёд со вздохом.