За живое

– Если ты еще раз назовешь это отравой, я плесну ею тебе в лицо, – предупреждаю для порядка, но звучать строго или хотя бы немного обиженно у меня не получается, голос дрожит от счастья.

– В смысле отвара! Я хотел сказать отвара! – Вельзевул закрывает руками лицо и смеётся-смеётся-смеётся.

На двадцать первой чашке он уже пробует ходить, хотя толком не может ещё даже стоять. Первый шаг ему даётся, а второй получается неровным, и демону приходится опереться на моё плечо, но вес Второго Повелителя Ада оказывается для меня непосильной ношей, и тогда мы оба заваливаемся на его диван. Он осторожно укладывается рядом, и переплетает свои пальцы с моими.

– У тебя доброе сердце, – говорит вдруг, прижимаясь носом к моей щеке.

– Ты ведь совсем не знаешь меня, – я отнимаю руку и отворачиваюсь, чтобы не видел моих глаз.

Ты не знаешь и – господи – точно не хочешь знать, что в те короткие промежутки времени, когда меня не бывает рядом, я убиваю с упоением ненормального. Потому что в Пандемониуме меня нервируют даже стены, они давят, оставляют без сил, и мне почти всё время душно, и с каждым разом нужно все больше, чтобы полегчало хоть немного. Убиваю, и мне так блядски хорошо от этого. И я уже не заморачиваюсь с тем, чтобы искать только ангелов, в расход идут люди, обреченные на Ад. Князь говорит, что всё равно легче сдохнуть, чем жить где-нибудь на пустошах Седьмого круга, но ты такого не скажешь никогда.

Зеркала теперь до обморока пугают меня, потому что я знаю, что скоро перестану узнавать в них себя.

Я медленно слетаю с катушек и ты – единственное, что пока еще держит меня на поверхности.

Но ты уже совсем скоро поправишься, и я перестану быть тебе нужна.

***

Ветер седьмого круга – раскалённые добела лезвия. Он переносит с собой бесчисленное количество песчинок, жжёт лёгкие, раздирает кожу, и видимость здесь поэтому почти нулевая, но это последнее, что беспокоит. С губ не сходит эта безумная улыбка поехавшего, в голове еще звенит от кайфа, и на одежде остаётся тёмными пятнами чужая кровь, но я уже начинаю понемногу снова приходить в себя.

– Как думаешь, долго я так смогу? – голос перебивают нервные смешки, и говорить приходится, не оборачиваясь. – Пользоваться его добротой?

– Он с тобой не потому что добрый, а потому что любит тебя, – отвечает Князь так же, как он делает это всегда, уверенно и спокойно, так, как будто это непреложная и неопровержимая истина, с которой не поспоришь, даже если тебе очень сильно захочется.

Но ни у одного даже самого светлого ангела не хватит сил полюбить то, чем я на самом деле являюсь.

И мне бесконечно смешно, и бесконечно больно, а ещё вдруг кажется, что я куда-то падаю.

***

«Если эта зима пройдет, я действительно буду сильна как смерть — или просто — мертвая».

На этот раз бой разгорелся на закате. Такие битвы я любила: не надо мучительно высматривать, куда целится, когда бить. В этом аду из звона металла, блеска орудий и предсмертных стонов, все враги подсвечены нимбами, ласковым подрагивающим сиянием вокруг головы. Я и сама для них на земле, как на ладони, но ни один пока ещё не смог меня коснуться – слишком заняты были тем, что в воздухе.

Я дитя ночи, и чёрный дым – самое страшное моё оружие. Крепче стали, острее игл. И чем ближе солнце к закату, тем сильнее я становлюсь. Едва оно пересечёт черту горизонта, силы мои достигнут зенита и пребудут в нём до поздних сумерек. Багряный диск мажет по чёрной земле, и лучи начинают играть на доспехах, на закалённый стали мечей, струиться по белоснежным ангельским перьям – алые, словно кровь. Я смеюсь, и мой смех вплетается в канонаду боя, в проклятия бледнеющих губ, в приказы командиров, в мольбы о помощи.

Ангелы. Большинство из них погибнет прежде, чем успеет что-то понять.

Второй зенит должен наступить только к полуночи, но до полуночи бой не затягивается. Он оказывается столь же жесток, сколь и скоротечен. Солнце ещё простирает языки позднего зарева на западе, когда Уриил отзывает легионы. В воздух взмывают тысячи огоньков – это все, кто пережил, все, кто ещё способен взлететь. Почти одновременно слышится шорох чёрных крыльев – это демоны спускаются на землю: праздновать победу, зализывать раны.

– Быстро мы их на этот раз, – подмигивает мне Вассаго, это тот самый, которого Вельзевул тогда за шкирку вытянул из небытия, он уже снова в строю, снова может держать меч, и на этот раз для него обошлось почти без единой царапины.

Но если вслушаться в то, как бесы перекрикиваются между собой после боя — далеко на всем так повезло. Слух невольно зацепился за знакомое, бывшее на губах бесчисленное количество раз, и лишь несколько раз в действительности слетавшее с них.

«…где Князь?»

«Он с Вельзевулом».

«Ранен…»

«Кто из них?»

О, Дьявол…

– Вас! – я снова окликнула его. – Отнеси меня к ним!

Вассаго без лишних слов подхватил меня на руки, и взмыл в воздух. Я соскочила с его рук еще до того, как он опустился на землю чуть поодаль от скопления демонов. Ассистенты медицинского корпуса спорили между собой, стоит ли оперировать прямо здесь или сначала нужно перенести в Пандемоиум, где есть все необходимые инструменты. Говорили на повышенных тонах, зыркая друг на друга зло и одновременно беспомощно. Ясно, Вельзевул.

– Разойдитесь, – мрачно бросила я, протискиваясь сквозь толпу.

С первого взгляда на него понятно было, что оба варианта так себе: транспортировку в чертог ему не перенести, а без неё не выжить. Когда я добралась до Второго Повелителя, тот был уже без сознания, с огромной, почти сквозной дырой в груди. Её перевязали наскоро, но повязка почти мгновенно целиком напиталась кровью. Бледен был, как сама смерть, ни кровинки в губах. Тут или конца ждать или…

Я порывисто огляделась по сторонам, стряхивая тянущее ощущение бессилия, и взгляд упал на принёсшего меня сюда бесёнка, все еще стоявщего за спиной. О, да господи, конечно… Не нужно было мучительно искать решение – решение пришло само. Как будто я не поняла что случилось тогда, в лазарете, когда начало биться сердце, которому предначертано было утихнуть навсегда. Не своя, чужая жизнь наполнила его в те два вдоха. И если сейчас у меня получится сделать так же… Но когда мы пытались спасти Вассаго, я была всего несколько часов как поохотившись, сейчас же я не делала этого вот уже несколько дней. И чёрт, неужели здесь не найдётся тех, кому уже не помочь? Чью жизнь я могла бы забрать в обмен на его? Огляделась поспешно: вон лежит чертёнок, чуть поодаль, рана у него почти такая же, но он в сознании ещё. Хорошенький, голубоглазый, и никого с ним рядом уже нет. Медики что могли сделали, а товарищи еще не подоспели.

– Помогите другим. Сами знаете, что здесь для вас нет работы, – обратилась негромко к корпусу Вельзевула, склоняясь над раненым демоном.

– Лилит! Что ты задумала? – тут же строго окликнул Князь.

– Просто доверься мне. Это как переливание крови. Буду долго объяснять — потеряем время.

– Уверена, что получится? – снова прилетело мне в спину, заставив вздрогнуть.

– Нет! Ничерта я не уверена! Но если ничего не сделать, погибнут оба! Может, у меня совсем ничего не получится, но не попробовать я не могу, – оглянулась на него, мрачного, – Князь… Я возьму на себя ответственность, если что.

Мне очень хотелось дать волю эмоциям, подступающей панике, колющей жалости, и если он продолжит с расспросами, я точно сорвусь. Это когда-то была железной, а сейчас мягкая стала, как грязь.

– Действуй тогда, – ободрил Дьявол.

Я опустилась на колени рядом с демоном.

– Не плачь… – ласково убрала волосы у него со лба. – Посмотри на небо.

Подёрнутое сумерками, с огоньками звезд, очень красивое. У горизонта зарево догорает багряное, будто кистью нарисовали. Ты посмотри.

Он смотрит и едва улыбается.

Он смотрит, и я припадаю к его губам.

Когда я наконец отстраняюсь, то замечаю, что небо в его глазах отражается каждой звёздочкой. Прости меня, хороший, прости. Спасибо тебе большое.