Где рождаются циклоны

- Вы помните, как стреляли в ваш дом? Ну, так это я велел тогда прекратить стрельбу.

А Матро ему отвечает:

- Вы припоминаете тот праздник, когда вас хо­тели заставить пить? Один человек предупредил вас, чтобы вы не прикасались к вашему стакану. Это я послал этого человека.

Об этом Дюпоне очень много говорят под тропиками.

- Гениальный человек, — восклицает старый план­татор. — Это он изобрел „либерала-белого“. Он начал с того, что покорил всех цветных женщин. Теперь он берет себе, какую захочет! Чтобы помешать выборам одного генерального советника, своего врага, он по­шел прямо к цели, соблазнив его служанку. Эта последняя в день выборов утащила все бюллетени, находившиеся у ее хозяина: а их было около двух тысяч! Несчастный не был избран... из-за недостатка бумаги.

Раз, как-то во время местного праздника в деревне, смежной с владениями Дюпона, одна женщина, быв­шая его любовницей, пожелала ему что-то сообщать.

- Мой муж, — сказала она, — намерен вас отравить. Он приготовил „куинбуа“ и носит его при себе, в ма­ленькой стклянке. Смотрите, когда вам предложат пунш, не пейте его. — Хорошо! — сказал Дюпон. Вечером празд­ник был в полном разгаре. Был устроен бег с факе­лами и толпа запрудила большой двор Дюпона; он ве­лел открыть несколько боченков с тафией и сказал народу речь. Алкоголь и слова оратора опьянили толпу, которая во все горло орала: „Да здравствует Дюпон!" в то время как гремела музыка.

- Внимание!—сказал Дюпон.

Послушная толпа умолкла.

- Я тронут выражением ваших чувств, — продол­жал он. — Но среди вас есть изменник.

- Этого не может быть, — единодушно протестовали собравшиеся.

- Нет, это так, — подтвердил Дюпон, — есть чело­век, который хочет меня убить.

- Кто это? — мы его задушим!

Дюпон жестом мстителя указал пальцем на одного из черных, больше всех выражавшего свое возмуще­ние.

- Вот тот, который желает моей смерти, — громко произнес Дюпон.

Обвиняемый бросился на землю и, ударяя себя ку­лаком в грудь, клялся, что у Дюпона нет более пре­данного слуги, чем он.

- Лжец! — сказал Дюпон. — Яд в твоем кармане. И, подскочив к этому человеку, он схватил его за белую полотняную куртку, быстро сунул руку в один из кар­манов и вытащил маленькую стклянку, которую и показал толпе.

Раздались яростные крики:

- Смерть ему! смерть!

Отравитель сразу присмирел. Он начал стонать: „Простите, мусью Дюпон, простите!", ожидая, что тут-же будет линчеван сторонниками этого замечательного ли­дера.

- Смирите ваш гнев, граждане и гражданки, — произнес Дюпон. — Я сейчас докажу вам, что этот не­счастный не в силах сделать мне вред и что мое кол­довство сильнее его заклинаний.

Сказав это, он высоко поднял стклянку.

- Я это выпью.

- Нет! — простонали собравшиеся в невероятном волнении.

И Дюпон выпил, потом с презрением бросил пу­стую фляжку распростертому преступнику.

— Убирайся, — сказал он. — Дайте ему уйти, — при­казал он толпе, с величественным видом.

Затем он прищелкнул языком.

Восхищенная толпа понесла его, как триумфатора. Негритянки осыпали его цветами и он всех их пере­целовал. Бал там-там продолжался всю ночь, при свете подвешенных к ветвям манговых и хлебных деревьев венецианских фонарей. Избиратели были все пьяны и очень довольны, что нашли великого колдуна. А вели­кий колдун удалился с несколькими друзьями, и все они от смеха надорвали себе животы.

В стклянке вместо яда была просто малага.

Санта Лучия.

Хижины прячутся в зелени бананов. В воде ка­нала отражаются стройные пальмы. Дорога вьется змеей по берегу потока, скрывающегося под сенью бамбу­ков и лиан. Мы обливаемся потом. Воздух пропитан влагой.

Улицы полны крика и споров. В этой духоте люди постоянно находятся в брожении. Воняет тухлым жи­ром и мускусом.

Две маленьких проститутки, одна черная, другая му­латка, расхаживают в оборванных белых платьях. Они говорят мне: „Приходи к нам“. Я пошел за ними. Они жили в хижине на столбах, в глубине грязного двора. Ветхая занавеска разделяла комнату на две части. Оставалось места ровна столько, чтобы поместиться на ящике. Я не знал, что сказать. Они улыбались. Я дал им папирос и один шиллинг. Потом, стараясь яснее выражаться, сказал: „Уже поздно. Пакетбот скоро от­плывает. Я должен итти“. Мулатка покачала головой, и, взяв меня за руку, увлекла за занавеску. На сеннике спал, завернутый в дырявую простыню, ребенок. Жен­щина, не говоря ни слова, легла рядом с ребенком и подняла юбки. Но я отвернулся и отвел руку, которую она мне протягивала. На пороге молча караулила ее черная сестра и не старалась меня удержать.

Тринидад.

— Вест-Индия! — пробормотал я, разваливаясь в бес­шумном автомобиле, мчавшем меня по узкой улице с многочисленными магазинами. Вот прекрасная лавка, где навалены пряности и табак из всех стран. Пахнет корицей и инбирем. Покупая папиросы „Капстан“, ко­жаный чемодан и морскую фуражку с большим ко­зырьком, я вспоминаю начало одной книги Конрада и испытываю чувство удовлетворения находиться в го­роде, где все можно достать, где все говорит о ком­форте и где сейчас, в холле отеля я получу освежаю­щий лимонад.

Но мы проезжали мимо довольно высокой серой стены. Сквозь полуоткрытую дверь видны железные решетки. Кажется это тюрьма. В ней даже есть пре­восходная виселица.

Здесь вообще довольно часто вешают, так как здесь очень много китайских и индусских рабочих. Саванна! Эта лужайка с белыми площадками для тенниса, окай­мленная темными горами, где под пальмами, банианами и манговыми деревьями мирно пасутся бесчисленные коровы, кажется пародией на швейцарские пейзажи. На скамейках сидят темнокожие кормилицы всех оттен­ков и белокурые дети. Вот целый пансион цветных де­виц. Вот индусы, выкрашенные красной и голубой кра­ской, и их жены, с тонкими чертами лица, с золотым кольцом, продетым в нос. Проходит партия арестантов, в. серых полотняных куртках и ярко-желтых шапках. На груди у них крупными буквами написано: „тюрьма"; они скованы попарно железными наручниками.