Свет первой любви

Сознание возвращалось к ней. Она, по-видимому, упала в обморок и находится в читальне с графом Хэверфордом. Теперь Майра дышала глубоко и ровно, голова у нее была опущена почти к самым коленям, глаза закрыты.

Граф стоял на одном колене перед креслом, в которое усадил ее. Одной рукой он наклонял ее голову вниз, другой сжимал ее руки, пытаясь их согреть. Тревога и стыд охватили его. Он подавил желание распахнуть дверь и позвать леди Хейз. Она еще ничего не знает, как сказала Майра. Наверное, существуют не столь пугающие способы сообщить ей о том, что происходит.

– Вам лучше? – спросил он. – Не послать ли за вашей матушкой?

– Нет, – слабым голосом ответила она.

Он понял, что ответ относится ко второму вопросу.

Войдя в гостиную в Пенвите, Кеннет с первого же взгляда на Майру понял, как она больна. Она похудела, даже исхудала. Волосы, выбивающиеся из-под чепца, утратили блеск. Лицо было не просто бледно – оно было серым. Даже губы казались совершенно бескровными. Изможденная, некрасивая, старше своих лет, она выглядела еще хуже, чем тогда, на вечере у Тревелласов.

Почему-то ее вид еще больше разжег в нем злость – ту злость, что гнала его домой, не давая остановиться даже для отдыха и еды. Майра была воплощением страдающей женщины, покинутой своим возлюбленным. Он готов был убить ее. Как смела она так поступить с ним?

Да, она больна. И, скорее всего в болезни этой виновата она сама – зачем было стараться сохранить все в тайне, упрямо отказываться послать за ним, чтобы он снял с нее хотя бы главное бремя? Но она, конечно, больна. И сейчас не время упрекать се. Ей, наверное, очень не хватает плеча, на которое можно опереться, хотя он уверен, что она не призналась бы в этом ни за что на свете.

Она больна… Она носит его дитя, и она больна…

Он снял руку с ее головы и принялся растирать ей руки.

– Вы плохо выглядели на балу в Тамауте, – сказал он. – И когда мы встретились на мосту. Вы очень плохо выглядели у Тревелласов, и сегодня, когда я только увидел вас, я понял, что вы нездоровы. Вы что же, все это время болели?

– Полагаю, это связано с моим положением.

– Не думаю. – Он прикоснулся тыльной стороной ладони к ее щеке. Щека была неестественно холодна. – Послезавтра я приглашу этого врача – его зовут Райдер, не так ли? – в Данбертон, чтобы он осмотрел вас. Кажется, до переезда сюда он был приличным практикующим врачом в Лондоне. Если от него не будет толку, я отвезу вас в Лондон и там покажу врачам. Так не годится, Майра. Вам давно пора обратиться за помощью. – «Не брани ее», – напомнил он себе.

– Мне не нужна помощь. – Она подняла голову, хотя глаза ее были устремлены скорее на их руки, чем на его лицо. – У меня будет ребенок. С этим я должна справиться сама.

– Без помощи вашей матери, врача или отца вашего ребенка это невозможно, – сказал он, пытаясь побороть нарастающий гнев. – Независимость духа – вещь похвальная, даже в женщине. В отличие от упрямства. Завтра вы потеряете большую часть независимости. И хорошо сделаете, если смирите к тому же и ваше упрямство, коль скоро хотите согласия в нашей семейной жизни.

– У меня нет выбора, как только выйти за вас, Кеннет, – сказала она, наконец подняв на него глаза. – Разумеется, это так. Но давайте проясним одну вещь. Я выхожу за вас потому, что должна это сделать, Я не надеюсь на согласие в нашей жизни. Я и пытаться не стану подлаживаться под вас. Я презираю вас и все ваши замашки.

Он подавил злость и с удивлением отметил, что испытал боль. Отчего? Перед ними стоит все та же проблема: неужели она ненавидит его так сильно, что предпочтет всю жизнь быть несчастной, даже не пытаясь изменить ситуацию?

– Вы не знаете ни меня, ни моих замашек, Майра. Мы встречались раз десять, когда были совсем юными. Более восьми лет мы не поддерживали отношений.

Мы даже жили в разных странах! За четыре месяца после моего возвращения у нас было несколько коротких встреч и, к несчастью, одна более долгая – в хижине отшельника. Мы совершенно не знаем друг друга. И все же завтра станем мужем и женой. Разве нельзя договориться и начать завтра совсем новую жизнь? Разве нельзя попытаться относиться друг к другу с уважением и терпимостью?

Казалось, она обдумывает его вопрос.

– Нет, – ответила она наконец. – Я не могу так просто забыть прошлое.

Он отпустил ее руки и встал.

– Возможно, вы честнее меня. Я тоже не могу забыть так просто, что в одну прекрасную ночь вы стояли в ложбинке на утесе и направляли пистолет мне в сердце, приказывая при этом убираться домой и не лезть в чужие дела, в то время как только накануне в этой самой ложбинке вы поцеловали меня и улыбнулись, когда я сказал, что люблю вас.

– Нужно было смеяться, а не улыбаться, – сказала она, – услышав такую ложь…

Кеннет подошел к двери и отворил ее. В коридоре никого не было. Он прошел через холл и постучат в дверь гостиной, где его принимали незадолго до этого. Он услышал голос леди Хейз, которая предложила ему войти.

– Не будете ли вы так добры, сударыня, пройти в читальню? – сказал он.

Вид у нее стал опять таким же удивленным, но она, не мешкая, пошла следом за ним через холл.

– Майра, – воскликнула леди Хейз, торопливо входя в читальню, – что случилось? Тебе стало хуже? Она почти всю зиму недомогала, сэр, – объяснила она, повернув голову к двери, где стоял граф, заложив руки за спину. – Я все же надеюсь…

– Мисс Хейз только что дала согласие стать моей женой завтра утром, сударыня… – сказал он.

Она смотрела на него, не скрывая изумления.

– Я на четвертом месяце, мама, – проговорила Майра, глядя в расширившиеся глаза матери.

– Ночь после рождественского бала я провела не в Данбертон-Холле. Я глупо понадеялась добраться до дома в буран. Лорд Хэверфорд обнаружил меня, когда я укрылась в баптистерии. Нам пришлось провести там ночь вдвоем.

К счастью, леди Хейз стояла рядом со стулом, на который она медленно опустилась. Она взглянула на Кеннета, и губы ее сжались.

– На следующее же утро лорд Хэверфорд предложил мне выйти за него замуж, – быстро проговорила Майра. Конечно, это была не совсем правда. Она не позволила ему сделать предложение. – После этого он несколько раз повторял свое предложение. Он даже пытался настаивать. Я не хотела выходить за него. Я написала ему в то же утро, что и сэру Эдвину. Но, придя в Данбертон с письмом, я узнала, что за несколько часов до того он уехал в Кент. Он приехал сразу, как только получил мое письмо. Он не виноват ни в чем.

Кеннет улыбнулся уголками губ: неужели Майра его защищает?

– Мне должно было, сударыня, – заговорил он, – поговорить с вами в то утро, когда я проводил домой мисс Хейз. В то же самое утро мне самому должно было написать сэру Эдвину Бейли. Если бы я не наделал столько ошибок, все мы могли бы избежать страданий. Я виноват. Но что толку обвинять себя за то, что я сделал или не сделал в прошлом? У меня есть особое разрешение, и мы с мисс Хейз обвенчаемся завтра же утром. После чего я постараюсь показать ее врачу.

Леди Хейз поднесла руки к лицу.

– Я могу только благодарить небо за то, милорд, что ни ваш отец, ни мой муж не дожили до этого дня. – Она повернулась и взглянула на дочь; – Майра, почему же ты мне не сказала? Ах, почему ты мне не сказала?

– Наверное, потому, что я надеялась – вот не буду говорить и даже думать об этом кошмаре, и он сам собой развеется. Кажется, с Рождества я вела себя очень глупо. – Она взглянула на Кеннета. – Разумеется, кошмар этот не развеется. Он останется со мной на всю жизнь.

Кеннет направился к звонку.

– С вашего разрешения, сударыня, – сказал он, – я вызову горничную. Судя по всему, и вам, и Майре нужно подкрепиться чаем.

«Майре?» – повторила про себя леди Хейз, нахмурившись.

От нее не укрылось, как фамильярно он говорит о ее дочери. Впрочем, теперь это уже не имеет значения. На следующий день мисс Майра Хейз станет его женой. Завтра она станет Майрой Вудфолл, графиней Хэверфорд, для которой кошмар настоящего будет длиться всю жизнь.