Страница 92 из 93
проход между Сциллой и Харибдой. Ирландские поэты считали, что euse — «мудрость»,
«поэзия», «знание» — открывается именно на кромке вод. Такие линии, не имеющие
ширины, символизируют сверхъестественное в мире пространства, и в современном
фольклоре изгнанные души находят пристанище в беспространственных зонах — «меж
пеной и водой» или «меж деревом и корой». Во времени тот же феномен представлен на
стыке двух годов или двух сезонов, а порою это некое «сейчас», которого никогда небыло
и не будет и которое все же есть
Аналогичным образом объекты, о которых можно сказать, что они «не то и не это или и
это и то», имеют таинственные сверхъестественные свойства. Магическая сила росы
(собранной на рассвете, ни днем ни ночью, майским утром, когда зима уже кончилась, а
лето еще не наступило), безусловно, проистекает из ее двойственности — этои не
дождевая вода, и не морская, и не вода из реки или колодца. Вот и омела тоже не куст и
не дерево. Как растение, растущее не из почвы, она попадает в ту же переходную
категорию, что и «муж, не рожденный женщиной» или «поросята, не рожденные
свиньей» Она не поддается классификации и потому свободна от ограничений, присущих
любой дефиниции. Недаром в одной из песней «Старшей Эдды» рассказывается, что все
растения на земле поклялись не причинять вреда сыну Одина Бальдру и лишь омела,
которая «не это и не то», оказалась свободна от этой клятвы и могла быть использована
для убийства светлого бога. В народных обрядах человек, если он становится под веткой
этого дерева, которое и не дерево вовсе, освобождается от всех условностей он получает
право на любую вольность. В свою очередь он сам оказывается лишен какой бы то ни
было защиты условностей и должен исполнить все, что от него потребуют. Мы
предположили, что, вмешиваясь перед своей гибелью в ссоры двух воинов, Кухулин не
может не отдать им свое копье именно потому, что своим вмешательством он ставит себя
в то самое свободное, но уязвимое положение между оппозициями, при котором отказ в
просьбе невозможен. В сакральной зоне между бытием и небытием становится возможно
все. Тот, кто вопреки доводам рассудка дерзает ступить в эту опасную зону, может
обрести спасение, но может и погибнуть, скрывшись навеки в волнах реки смерти,
протекающей под узким, как лезвие ножа, мостом.
О символическом значении лабиринтов за последние три десятилетия написано очень
много, ведь это одновременно и убежище от сил зла, и путь, которым умерший следует в
мир духов. Здесь мы только отметим, что лабиринты соотносятся с направлениями точно
так же, как «не то и не это» соотносятся с оппозициями. В лабиринте у человека нет
определенного направления, а значит, он достигает цели, которую невозможно соотнести
с направлениями компаса. По ирландским народным верованиям, феи и другие
сверхъестественные существа способны запутать человека, заставить его потерять
ориентацию в пространстве (а равно и во времени). Сбиться с пути может и тот, кто
случайно наступит на «вымороченную землю», под которой зарыт утробный плод или
некрещенный младенец. И наоборот, в многочисленых «плаваниях» путешественники,
потерявшие ориентацию и плывущие наугад, «без руля ибез ветрил», непременно
оказываются в Обетованной стране.
Если единение двух оппозиций символизируется линией соприкосновения, то встреча
трех и более независимых единиц ведет к обнаружению точки их схождения. Первое
соответствует территориальной границе, последнее — Слиянию Трех Вод, месту
встречи трех земельных участков или центру Ирландии, где встречаются и сливаются все
области. Уснех находится во всех четырех областях и ни в одной из них. Аналогичным
образом множественные смерти, о которых у нас шла речь, суть точки, где три и более
независимых подвига соединяются в один. Следствие должно иметь достаточную
причину, но в этих повестях несколько достаточных причин, и в итоге банальное
объяснимое событие превращается в загадку, бросающую вызов причинности. А если
событие имеет три и более достаточные причины, то причины у него как бы вообще нет.
Удар копьем, утопление в воде и сжигание в рассказе о гибели короля Диармайда не суть
компоненты единого процесса; это несовместимости, которые не связаны между собою
ничем, кроме случайного совпадения.
Найти точки, где соединяется несоединимое, способен лишь тот, кто постиг великое
искусство магии и прорицания. О ясновидце Беке Мак Де говорится что он мог
одновременно разговаривать с девятью собеседниками и за один раз ответить на девять
разных вопросов. Однажды три человека задали ему три вопроса, и вопросы эти никак не
были связаны между собой: (1) Когда сдадутся защитники крепости? (2) Какова глубина
реки? (3) Какова толщина жира у свиней в этом году? На что мудрец Бек ответил:
Невелика мера (3) до дна (2) завтра (3)», разместив свои ответы в обратном порядке. Три
не связанных между собой ответа образуют одну фразу, подобно тому, как два и более не
связанных между собой значений образуют каламбур.
Загадочное свойство определенных ситуации, вещей, характеров, поступков и событии
связано со случайными совпадениями, которые в принципе сродни тем, что содержатся в
каламбурах, — совпадениями, ошеломительными для тех, кто руководствуется здравым
смыслом. Так, Монган стоит одной ногой на дернине ирландской земли, а другой — на
дернине шотландской. Мудрецы короля Лейнстера предрекли ему, что одна нога его
пребудет в Ирландии, а другая в Шотландии из чего он сделал вывод что такое странное
положение обеспечит ему безопасность. Когда Диармайд и Грайне скитаются в лесах она
ложится спать на ложе из тростника, а он оберегает ее сон, сидя неподалеку на мешке
морского песку. Пожевав свой палец мудрости, Финн узнает, что Грайне находится в эту
минуту где то в тростниках, а Диармайд — на берегу моря, и решает что они далеко
друг от друга и преследовать их не имеет смысла Множественная смерть — опять таки
своего рода каламбур, как и инцестуальное рождение, вследствие которого человек
становится одновременно сыном и внуком одной и той же женщины или братом
собственной матери. Это аномалии, демонстрирующие предельную неадекватность
логических категории, точно так же, как совпадение взаимоисключающих гейсов
показывает пределы моральных заповедей.
Каламбур уходит своими корнями в далекое прошлое, и недавние исследования показали,
что в основе его отнюдь не желание развлечь собеседника веселой шуткой. У египтян
искусство играть словами было не просто «застарелои привычкой», оно обнаруживало
связь с космологическими и теологическими идеями. Та же «коварная привычка» во
многом формирует индуистские ритуалы. Значимость каламбуров в раннекельтскои
традиции несомненно получит большее признание чем более детально будут изучены
дошедшие до нас тексты. Вполне возможно что филологическая неуверенность, которой
страдают интерпретации столь многих имен в кельтскойи других ранних литературах,
отчасти объясняется как раз тем, что это были каламбуры, ключи которых давно
утрачены. В ирландских «Собраниях имен» ( Corr Аптапп) и «Старинах мест»,
диншенхас, зачастую дается два-три альтернативных объяснения имени того или иного
лица или места причем в отличие от современных работ по этимологии древние собрания
вовсе не выбирают одно из объяснении как единственно правильное. И исследователь
стоит перед дилеммой считать ли эти альтернативы просто фрагментами не связанных
между собою рассказов собранными и записанными ради «полноты картины» как обычно
происходит в современной фольклористике, или же в ту пору полагали что смысл важных