Философия оптимизма

Б. Н. Кузнецов

Философия оптимизма

ПРЕДИСЛОВИЕ

Три года назад я выпустил небольшую книгу «Наука в 2000 году», посвященную долгосрочным прогнозам в области фундаментальных естественнонаучных исследований. После этого, пытаясь дальше разобраться в современных тенденциях неклассической физики и ее возможного применения, я все больше думал о гносеологических основах прогноза. Прогнозы становятся все радикальнее, речь идет о предвидимых преобразованиях самых фундаментальных принципов; меняются не только конкретные концепции в области атомной, ядерной и субъядерной физики — меняется стиль научного мышления, стиль науки, те глубочайшие основы науки, предвидение которых невозможно без анализа познания в целом, без гносеологического анализа. По-видимому, гносеологические критерии (какими были «внутреннее совершенство» и «внешнее оправдание» — критерии, приведшие Эйнштейна к теории относительности) позволяют увидеть те тенденции и перспективы науки, которые придают науке высокий динамизм, характерный для всей цивилизации конца XX в. Под этим углом зрения книга была дополнена и переработана; она не только приобрела в значительной мере новое содержание, но по существу посвящена теперь новой проблеме и принадлежит к новому жанру: изложение проблем и тенденций в области ядерной физики, квантовой электроники, молекулярной биологии и т. д. стало подчиненным моментом анализа некоторых общих гносеологических коллизий современной науки. Отсюда слово «философия» в названии новой по содержанию, предмету и жанру книги.

Другие соображения привели к появлению в этом названии слова «оптимизм». От проблемы прогнозов мысль современного философа, экономиста, физика и т. д. переходит к целям науки, иначе говоря, анализ переходит от теории научного прогноза к теории планирования науки. Понятие цели дает возможность применить к научным прогнозам оценки «пессимистический» и «оптимистический» — они приобретают здесь смысл. Мы можем говорить о соответствии прогноза целям, которые поставила перед собой наука, и назвать такой прогноз оптимистическим. Таким образом, оптимизм оказывается здесь не только и не столько эмоциональной характеристикой, сколько гносеологическим, экономическим и даже эконометрическим понятием.

Название этой книги естественно ассоциируется с «Этюдами оптимизма» И. И. Мечникова. Сопоставление современных проблем оптимизма с теми, о которых писал Мечников, позволяет видеть существенную эволюцию самого понятия оптимизма. У Мечникова речь шла в основном о смерти, о страхе смерти, об ортобиозе и долголетии как о биологических проблемах, проблемах физиологии и патологии. Эти проблемы не сняты. Но они стали частью более общих проблем жизни, труда и познания человечества, гносеологических, научно-технических и экономических проблем.

В общем получилась книга, в которой конкретные естественнонаучные данные и экономические конструкции сочетаются с анализом проблемы бытия, проблемы познания, проблемы пессимизма и оптимизма в классической философии. По-видимому, такая жанровая особенность соответствует некоторым существенным тенденциям и философии, и естествознания, и экономики.

Мне кажется, книга адресуется более широкому кругу читателей, чем «Наука в 2000 году». Это не значит, что она стала легче, скорее наоборот. Но, по-видимому, современный читатель и не ищет легкого, он хочет говорить и размышлять о трудных вопросах, о самых трудных. Задачи популяризации включают устранение внешних препятствий на пути к этим самым трудным вопросам, прежде всего разъяснение языка, на котором они обсуждаются. Но это — устранение малых трудностей на пути к большим. Когда читатель, сам или с помощью популярных книг, прорывается через дебри специальных терминов и конструкций, перед ним появляются уже не закрытые этими дебрями фундаментальные загадки мироздания.

И среди них вопрос, который так мучил Паскаля: как отнестись человеку к бесконечному миру, в котором он находится, затерян ли он в этом непостижимом мире как ничтожный и быстро исчезающий атом или мир — это поле бесконечного постижения и покорения…

Вышедшая в 1969 г. (в других странах — позже) «Наука в 2000 году» вызвала ряд откликов. Сейчас трудно перечислить людей, которые мне помогли ценными дискуссиями и рекомендациями по специальным вопросам. Назову только одного из них — И. Е. Тамма. Игорю Евгеньевичу я обязан не только помощью в вопросах теоретической физики, но и большим эмоциональным воздействием. В 1970–1971 гг., почти до последнего дня жизни, в частых беседах он постоянно возвращался к будущему науки, к ее воздействию на жизнь людей. Измученный болезнью и знавший о ее фатальном характере, Игорь Евгеньевич был полон подлинного оптимизма, пронизанного постоянными поисками новых путей, новых научных концепций и непрерывными размышлениями о моральном и материальном эффекте современной науки.

I. ГНОСЕОЛОГИЧЕСКИЙ ОПТИМИЗМ 

Cognoscemus!

В наши дни гносеологический оптимизм стал условием и фактором ускорения научного и технического прогресса. Такую роль сейчас играет динамический гносеологический оптимизм — идея бесконечного, не наталкивающегося ни на какие абсолютные границы, познания, преобразования, уточнения и конкретизации достоверных представлений о мире. Преобразования самых фундаментальных представлений.

Уже классическая наука и классическая философия дали очень глубокое и яркое обоснование гносеологического оптимизма. Гегелю принадлежат решающие теоретические аргументы против агностицизма, а наука XVIII–XIX вв. практически применяла гносеологические принципы, исключающие агностический пессимизм. К концу XIX в. существовала диалектическая философия науки, обобщавшая уже не только ее результаты, но и ее динамику, ее движение, ее преобразование. Но преобразование фундаментальных принципов науки было в классические времена лишь спорадическим, оно редко повторялось на глазах одного поколения, и выводы о бесконечном и ничем не ограниченном развитии науки могли быть сделаны только на очень высоком уровне абстракции.

Неклассическая наука развивается по-иному. В ней пересмотр фундаментальных принципов становится не только постоянным фоном, но условием и составной частью непрерывного прогресса представлений о мире и преобразования всей цивилизации на основе этих новых представлений.

В неклассической науке каждый крупный конкретных шаг фундаментальных исследований демонстрирует неограниченность научного прогресса, отсутствие границ познания. Их отсутствие перестало быть отдаленной от актуального содержания и темпа научного прогресса абстрактной проблемой. Бесконечность прогресса стала истинной бесконечностью в понимании Гегеля, отражающейся в каждом конечном звене. Она приобрела локальный смысл. Речь идет не о том, окончится ли через миллиарды лет научный прогресс, а о другом: существуют ли в науке принципиально неразрешимые или же окончательно разрешенные проблемы, связанные с ее современным развитием, с ее актуальными тенденциями, с ее локальными шагами, с локальными эпизодами. Здесь, может быть, уместна аналогия с локальной демонстрацией неограниченности и бесконечности мирового пространства. В свое время проблема бесконечности и конечности мира не допускала решения на основе локальных констатаций, относящихся к данной точке пространства. Однако Риман в 1854 г. заметил, что вопрос может быть решен в локальном разрезе: если окружающее нас пространство обладает положительной кривизной — оно конечно; если пространство обладает нулевой или отрицательной кривизной — оно бесконечно. Эта аналогия не претендует на что-либо большее, чем простое пояснение современной ситуации, когда стиль науки, постоянное и по существу непрерывное изменение ее идеалов делает презумпцию бесконечного прогресса и гносеологический оптимизм прямым выводом из самого развития науки и часто условием и стимулом такого развития. Неклассическая наука не создала и не открыла гносеологический оптимизм, но она сделала его явным и очевидным. Более того, неклассическая наука сделала гносеологический оптимизм компонентой научно-технического, экономического и социального оптимизма.