Страница 78 из 98
«После этой драмы, — добавляет любезный чичероне французских офицеров, — и прежде чем отправиться в обход по более приятным местам, мне кажется, следует рассказать вам, что же собой представляет это ужасное харакири, о котором шла речь в этой мрачной истории».
Харакири, называемое еще «сеппуку», представляет собой способ самоубийства, принятый среди военных, решивших покончить счеты с жизнью или приговоренных к смерти за ошибку, не носящую позорящего характера и не влекущую за собой ни понижения в чине, ни разжалования.
Существовало еще два способа приведения в исполнение смертного приговора; речь идет об удушении и обычном отсечении головы; однако оба эти способа, считавшиеся позорными, никогда не применялись в отношении самураев, по крайней мере, если они не были замешаны в преступлениях против чести, в понимании японцев.
Таким образом, харакири являлось в древнем японском обществе скорее способом морального наказания, поскольку, отнимая жизнь, оно не покушалось на честь наказуемого и даже не носило характера самоубийства в европейском понимании этого слова.
Эта дуэль человека с самим собой не может быть сопоставлена и с нашей дуэлью, хотя между этими двумя существенно отличными актами и имеется некоторое моральное сходство.
Во Франции в некоторых слоях общества дуэль действительно является последним способом защиты оскорбленной чести. Однако в этом вопросе общественное мнение разделилось; кто-то отворачивается или пожимает плечами при виде человека, принявшего участие в дуэли; кто-то, наоборот, пожимает ему руку с чувством некоторого восхищения; существует расхождение во взглядах.
В Японии ничего подобного. При старом строе каждый уважающий себя японец должен был быть готов в любой момент своей жизни вычеркнуть себя из списка живых или оказать эту маленькую услугу одному из своих друзей.
Харакири являлось в какой-то степени частью воспитания класса военных; и хотя сегодня этот способ вышел из употребления, благодаря довольно быстрому изменению нравов под воздействием европейского влияния, но тем не менее люди, принявшие такую смерть, остаются в глазах общества святыми. Более того, я убежден, что какой-нибудь фанатик, пожелавший подобным образом свести счеты с жизнью после совершения какого-то уголовного преступления, повлекшего, согласно новому кодексу, осуждение на вечную каторгу, и сегодня нашел бы многих почитателей и немало других фанатиков, стремящихся сделать из него полубога.
При совершении харакири помощник играл гораздо более важную роль, нежели секундант в европейской дуэли. Его миссия была поистине священной и требовала безусловной преданности, смелости и ловкости.
Согласно правилам японского рыцарства каждый даймё должен был иметь среди своей свиты хотя бы одного человека, способного стать его помощником при совершении этого обряда, кстати, даймё особо выделял его и приближал к себе.
Сама церемония харакири обставлялась с исключительной торжественностью, призванной замаскировать под видом праздника ужас и жестокость самого акта.
Я имею здесь в виду не добровольное харакири, которое совершалось где угодно, без всякой подготовки и, возможно, даже без участия помощника, а акт, вытекающий из какого-то серьезного проступка, потребовавшего вмешательства своего рода военного суда.
В этом случае осужденный передавался под охрану какого-нибудь даймё, который содержал его в своем йосики в качестве пленника, оказывая ему тем не менее все почести, приличествующие его рангу.
В старину эта процедура осуществлялась, как правило, в храмах; позже и до самого последнего времени она производилась в зависимости от ранга приговоренного либо в одном из залов йосики даймё-тюремщика, либо в прилегающем парке.
Если проанализировать саму процедуру ритуального убийства, то можно прийти к выводу, что она протекает везде одинаково, а различия столь незначительны, что достаточно описать одну из них, чтобы понять саму суть подобных актов.
Не будучи непосредственным свидетелем подобных драм — с чем себя и поздравляю, — я тем не менее неоднократно видел их в театре, воспроизведенными с потрясающей достоверностью.
Речь идет о харакири, развязка которого была доверена человеку со стороны, какому-то второразрядному офицеру.
Еще накануне в парке была расчищена площадка в четыре квадратных метра, открытая с севера и юга и завешанная белыми шелковыми полотнищами; по углам были поставлены длинные шесты с флагами, покрытыми изречениями из священных книг. Перед каждым входом находилось деревянное изображение, убранное белым шелком; в центре площадки перпендикулярно друг другу были расстелены две новые циновки с белой каймой.
Прибыли свидетели, называемые здесь цензорами и назначаемые правительством. На пороге йосики их с большой помпой встретил сам даймё; два факела, установленные по краям расстеленных циновок, должны были освещать всю сцену бледным, дрожащим светом.
И вот подготовка закончилась.
Осужденный в одеждах веселых тонов появился со стороны северного входа, а цензоры, помощники и зрители — южного. Каждый занимает место, отведенное ему правилами этикета, осужденный усаживается на циновке, расстеленной с юга на север, лицом на север. Цензоры устраиваются на перпендикулярной циновке, а помощники, чей выход еще впереди, становятся кру́гом вместе со зрителями.
Первый цензор начинает зачитывать смертный приговор:
«Самурай, вы совершили проступок, позор которого вы смыть не в состоянии; отныне вы недостойны принадлежать к касте японских рыцарей. Однако из уважения к вашему высокому званию вы не будете подвергнуты унижению и ваше имя не будет опорочено; но вы должны сами обречь себя на смерть, предусмотренную принятыми у нас правилами и обычаями».
С этими словами цензор удаляется и покидает йосики.
Осужденный, только что с полным безразличием выслушавший приговор, удаляется, чтобы совершить последний торжественный туалет. Спустя несколько минут он возвращается, переодевшись в праздничные одежды, и занимает свое прежнее место на циновке.
Встает даймё, хозяин йосики, и обращается к своему гостю:
— Не желаете ли вы что-нибудь сказать мне?
— Мне нечего сказать, — отвечает тот, — но, поскольку вы снизошли до того, что приняли участие в моей судьбе, позвольте тому, кто должен сейчас умереть, поблагодарить за доброе к нему отношение.
Таков священный обычай и классический ответ. Единственный допустимый при этом вариант заключается в возможном добавлении: «… Покорнейше прошу вас передать мою последнюю волю такому-то». С этими словами осужденный передает даймё запечатанный конверт. В этот момент второй помощник передает осужденному кинжал, называемый «кусум-гобу», а первый помощник обнажает ему правое плечо, одним движением выхватывает меч, причем ножны падают на землю, делает шаг назад и влево и собирается с силами…
Осужденный, сидя на пятках по японскому обычаю, берет кинжал в правую руку и без малейшего колебания всаживает его себе в живот! Затем недрогнувшей рукой он медленно ведет клинок слева направо и сверху вниз. Поток крови захлестывает циновку перед ним… Герой, не позволяя себе ни малейшего вскрика, вытаскивает окровавленный кинжал и вытягивает руку в сторону цензоров: это знак к ужасной развязке. Первый помощник взмахивает мечом; отяжелевшая голова осужденного наклоняется немного вперед; короткий блеск стали — и голова, отделенная от тела с одного удара, гримасничая, катится к ногам присутствующих: честь спасена, и справедливость восторжествовала.
Если согласно этикету звание осужденного требует проведения этой процедуры внутри йосики, то все происходит так же, как и в парке. Вместо циновок, на которых выступают актеры этой ужасной драмы, в этом случае используют «ф’ту» — нечто вроде матрацев, подбитых ватой, сшитых вместе и обтянутых хлопочатобумажной тканью, которые укладывают на татами, чтобы на него не попала кровь.
Вместо обычных факелов иногда используют более яркие светильники; однако признаком хорошего тона является, по-видимому, затемнение помещения, что позволяет скрыть от глаз осужденного все детали печальной процедуры и дает ему возможность стойко перенести последние мгновения. Если же он не отличается необходимой силой воли, то первый помощник, который, добавим, может быть предупрежден заранее, не ждет первого удара осужденного, а отрубает ему голову сразу, как только замечает, что тот чуть-чуть наклонился вперед…