Страница 6 из 98
Родившийся в Париже в 1801-м, умерший в Бомбее 7 декабря 1832 года, Жакемон оставил два тома, написанные в изысканном стиле, полные ярких фактов, наблюдений и юмора, которые законно выдвигают его в первый ряд писателей и исследователей.
Отец его, человек большого достоинства и весьма образованный, желал, чтобы сын изучал медицину. Но юноша питал большую склонность к естественным наукам, он предпочел ботанику, геологию и зоологию, которые не задевали его чувствительности столь болезненно, как медицина.
Тяжело заболев после несчастного случая в лаборатории Тенара, где он изучал химию, Жакемон устроился у генерала Лафайета в замке Гранж, где провел долгое время, отдаваясь любимой страсти к ботанике. Именно там он положил начало своему великолепному гербарию, который постоянно пополнялся в ходе экскурсий в Швейцарию, Овернь[37], Севенны[38]… Тогда ему было двадцать пять лет.
Его призвание путешественника определилось внезапно, при обстоятельствах стесненных и неблагоприятных, о которых нет смысла долго распространяться. Вооруженный серьезным научным багажом, он был готов к плодотворному посещению дальних стран, настроившись не упустить ни одного из встречных чудес, что удваивает радость для наблюдательного путешественника. Взойдя на борт «Кадмуса», он посетил Северную Америку, на обратном пути задержался в Санто-Доминго[39], где жил среди неизбывного великолепия тропической природы. В это время брат его получает из Музея естественной истории предложение для Виктора Жакемона отправиться с научной миссией в Индию. При этой новости наш герой немедленно возвращается во Францию, чтобы получить инструкции и подготовиться к поездке.
Хотя долгий период в шестьдесят лет уже отделял его время от поражения французов в Индии, хотя положение английской Ост-Индской компании, утвердившейся на принципах Дюплекса, было устойчивым и процветающим, Индостан все еще был закрыт для иностранцев, особенно для французов.
Надлежало объяснить директорам богатейшей компании, что речь шла исключительно о научной экспедиции, и убедительно доказать подозрительным и ревнивым чиновникам, что политика абсолютно чужда затеянному предприятию. С этой целью Жакемон выехал в Лондон, запасшись весьма авторитетными рекомендательными письмами, поддержанный также — хотя и умеренно — правительством режима Реставрации[40], которому Англия не желала бы отказать.
Справедливости ради надо отдать должное англичанам: если сперва они проявляют ледяное равнодушие к незнакомцам, то они же становятся, быть может, самыми гостеприимными в мире, самыми любезными и великодушными к тому, кто переступит их порог. Великолепно принятый английской аристократией, на которую его высокий рост, обаяние, манера поведения и воспитанность произвели наилучшее впечатление, Жакемон убедился, как легко рушатся перед ним все возникавшие препятствия. Директора Ост-Индской компании с необычайной любезностью отнеслись к нему; он был избран членом Азиатского общества и снабжен большим количеством рекомендательных писем, которые впоследствии чрезвычайно ему пригодились.
Освободившись от всех этих хлопот, исполненный веры в будущее, он пересек Ла-Манш, попрощался с семьей и 26 августа 1828 года поднялся на борт корабля «Зеле» в Бресте.
«Зеле» направился в Санта-Крус-де-Тенерифе, затем в Рио-де-Жанейро, где задержался из-за аварии. После этого он добрался до мыса Доброй Надежды, где бросил якорь почти одновременно с «Астролябией» под командованием Дюмон-Дюрвиля. Как известно, знаменитый мореплаватель заканчивал тогда первый этап своих поисков пропавшей экспедиции Лаперуза и только что обнаружил в Ваникоро следы кораблекрушения. Живая дружба, как результат общей любви к естественной истории, не замедлила объединить двух молодых людей, которые за время пребывания в Кейптауне почти не разлучались и совершали в окрестностях города увлекательные экскурсии с научной целью.
С мыса Доброй Надежды «Зеле» направляется к острову Реюньон, а затем берет курс на Пондишери, где Жакемон проводит несколько дней у французского губернатора Демелея. В мае 1829 года он прибывает в Калькутту. Рекомендательные письма к влиятельным лицам открывают перед ним все двери, и он снова познает щедрость и великодушие этого замечательного английского гостеприимства, которое превращает официально аккредитованного гостя в любимого члена семьи. Он стал таким для самых высокопоставленных чиновников и даже для лорда Уильяма Бентинка, генерал-губернатора Индии.
Шесть тысяч франков годового содержания, назначенного ему Ботаническим садом, — весьма скромная сумма для страны, где даже рядовые европейские служащие производят значительные траты, и на свои деньги Жакемон далеко бы не уехал. Но ему было открыто гостеприимство столь щедрое и сердечное, что желания Жакемона буквально угадывались на лету.
Он провел шесть месяцев в Калькутте, чтобы привыкнуть и акклиматизироваться в стране, а также изучить обычаи местных жителей. Легко выполнив поставленную задачу, Жакемон обнаружил, что в этот неизбежный подготовительный период он помимо своей воли сэкономил несколько тысяч франков, и он отправился в путь с небольшим отрядом из шести слуг, с бамбуковой повозкой, шестью быками и верховой лошадью.
Всегда в приподнятом и радостном настроении, с бьющей через край увлеченностью он описывает в письме к брату состав своего отряда и образ жизни, который он намерен вести с первых же дней.
«…Поговорим об опасностях, — пишет он. — Я получил статистические данные об армии, согласно которым ежегодно погибает один офицер из тридцати одного в армии Мадраса, и один из двадцати восьми в армии Бенгалии. Вроде не так много, как ты видишь. Правда, они не ведут столь тяжкую жизнь, которая выпадает на мою долю, не ходят под палящим солнцем и тому подобное… Зато они выпивают бутылку-другую вина или пива каждый день, не говоря уж о гроге; я же пью только воду с небольшой добавкой европейской или местной водки…
А кроме того, у меня полный набор хинина против перемежающейся лихорадки и все что нужно от холеры, хотя она почти не встречается в тех местах, куда я направляюсь. Тигры обычно не вступают в беседу с людьми, которые к ним не обращаются. Медведи тоже. Самый опасный зверь — это слон, но он исключительно редок на моем маршруте. Да и в конце концов, я твердо намерен беседовать с этими типами только на ушко и стрелять только в упор. Передвигаясь верхом на лошади, я всегда держу под рукой пару крупнокалиберных револьверов; и мой саис, или конюх, который следует за мной вприпрыжку на своих двоих все шестьсот лье, делая в день по пять, шесть или семь лье, и мой grass cutter, или резчик травы для прокорма клячи, оба идут за мной по пятам словно тени, один с карабином, другой — с моим ружьем: всего у нас пять тяжеленных тюков.
Там и сям попадаются воришки или разбойники, но они имеют глупость обворовывать только собственных братьев или туземцев, которых они безжалостно убивают за несколько рупий, однако ни один случай расправы с европейцем мне не известен. Люди здесь ужасно трусливы, а англичане нетерпеливы: в этом смысле я вынужден был позаимствовать их подлую манеру. Домашнее обслуживание тут настолько раздроблено, что у каждого слуги очень ограниченная функция, и от него требуется точность почти военная, для достижения которой используются средства военной же строгости. Все это, впрочем, представляется вполне естественным. У меня есть человек, на обязанности которого только одна доставка воды; он необходим мне в путешествии, потому что, хотя двое других приставлены к моей кавалерии (состоящей из вышеозначенной клячи), она подохла бы от жажды без подносчика воды: человек, который носит траву для кормежки, и другой, который чистит и седлает вышеупомянутую клячу, они не могут, видите ли, зачерпнуть воды из лужи. Правда, я даю своему поильцу, который также приносит воды и для меня, лишь десять франков в месяц. Но, когда он проштрафится, мне не остается ничего другого, как дать ему ногой пинка под зад. Так же приходится поступать и с остальными. А поверишь ли ты, что у меня только две тарелки, но мне необходим в пути посудомойщик? И если тарелки не чисты, то берегись! Мне понадобились необычайные ухищрения, чтобы совместить в одном человеке обязанности повара и прислужника за столом. За столом! Как будто у меня есть стол… У путешествующих английских лейтенантов он есть в их палатке, а также и стулья… Но что касается меня, то я ем с колен или же стоя…»
37
Овернь
38
Севенны
39
Санто-Доминго
40
Реставрация