Страница 55 из 98
Когда наместник Цо явился в Фучжоу, чтобы возглавить провинцию, он прежде всего пожелал познакомиться с самыми уважаемыми гражданами. Прослышав о существовании в городе весьма почтенного старца, новый губернатор написал ему послание, в котором извещал главу уважаемого рода о том, что, по единодушному мнению сограждан, он является одним из самых достойных и мудрых горожан, а потому наместник императора будет счастлив с ним встретиться и побеседовать. Чтобы показать, какое глубокое почтение он питает к старцу, губернатор приказал послать за ним свои парадные носилки, украшенные особыми знаками отличия, на которые имели право только мандарины самого высокого ранга. Почтенный глава многочисленного рода отправил, однако, обратно носилки вместе с носильщиками, так как скромность не позволила ему занять в них место, а сам отправился во дворец наместника, наняв простого рикшу. Новый губернатор довольно долго беседовал со старцем, в результате чего проникся к собеседнику еще большим уважением. Впоследствии он поддерживал с почтенным патриархом дружеские отношения.
Когда мне об этом рассказали, я был потрясен. Такое внимание! Такая забота! Такое почтение со стороны могущественного, облаченного государственной властью высшего чиновника к простому подданному императора, человеку весьма небогатому и отличающемуся от всех прочих только тем, что он пользуется высоким авторитетом в обществе благодаря своей мудрости и честности! И такая невероятная скромность старца, который мог бы возгордиться тем, что встречи с ним ищет столь значительное должностное лицо! Да, довольно занятно наблюдать, как монархия дает нам пример самых высоких республиканских добродетелей! И подобные добродетели можно нередко встретить в стране, правителей которой мы привыкли изображать в виде абсолютных деспотов».
… В лабиринте тихих улочек, где обитают образованные горожане, так сказать, душа Китая, находится квартал или, лучше сказать, скопление домов, которое редкие европейцы, посещающие эти места, называют улицей диковинок. Там живут около тридцати торговцев, в чьих крохотных лавчонках можно найти самые невообразимые вещицы, которые по окончании последней войны с Китаем появились в изобилии и в Европе: безделушки, изделия из бронзы и кости, лаковые вазы и шкатулки, посуда из тончайшего фарфора, фигурки из нефрита, инкрустированные перламутром предметы меблировки, редчайшие ткани. И все это в изобилии громоздится на полках. А посреди лавочки восседает хитрющий, изворотливый хозяин, способный заткнуть за пояс любого самого искушенного антиквара-европейца. Поэтому очень важно, чтобы зашедший в лавку любитель древностей был действительно знатоком в этом деле, то есть знал истинную цену предметов старины и не дал бы себя облапошить. Китайские торговцы с поразительной ловкостью умеют пользоваться безрассудством вновь прибывающих в Китай европейцев, так как те, не изучив еще как следует обычаи этой страны, теряют самообладание и забывают об осторожности. Переговоры о покупках редкостей следует вести тем более осторожно потому, что китайцы умеют столь искусно изготавливать подделки под старину, что их практически невозможно отличить от истинных произведений древнего китайского искусства. К тому же они безумно, безбожно завышают цены. Предмет, оцененный торговцем в пятьсот франков, вы получите всего за сто, если сохраните хладнокровие и проявите терпение.
Иногда тому, кто потрудится стряхнуть пыль со всякого хлама, порывшись в куче старья, выпадает удача точно так же, как это случается у нас. Но это бывает редко, ибо богатые и просто живущие в достатке китайцы являются страстными коллекционерами и великими знатоками предметов старины, а потому составляют жестокую конкуренцию европейцам. Они, как правило, и забирают все самое ценное.
Таким образом, теперь вы можете себе представить, чего стоят все редкости, в изобилии доставляемые во Францию. Китайцы, несомненно, посмеялись бы над нами, если бы увидели, с какой лихорадочной жадностью парижане вдруг принялись коллекционировать всякую дрянь и подделки, и если бы они увидели, как радуются мелкие буржуа своим приобретениям и как гордятся своими «диковинками» модные магазины.
Занятия литературой и философией считаются в Китае весьма почетным родом деятельности (определенный талант в этой сфере является совершенно необходимым условием для получения какой-нибудь должности). Однако система образования в Поднебесной империи совсем не похожа на нашу, ибо здесь нет учебных заведений, аналогичных тем, что существуют во Франции. Богатые люди нанимают для своих детей наставников, которые становятся членами семьи и занимают в ней особое и очень почетное положение. Те же, для кого столь значительные расходы непосильны, отправляют своих детей к преподавателям домой, и мальчики в течение дня обучаются всяким наукам.
К большой чести китайцев следует отметить, что в этой стране нет ни одной деревни, где не было бы такой школы. Дети обучаются чтению и написанию иероглифов, необходимых в повседневном обиходе, и приобретают начальные сведения о морали, истории и литературе своей родины. Хотя получают преподаватели за свой нелегкий труд не слишком много, их профессия считается весьма уважаемой. Ученики почитают наставника как своего второго отца. Законы и обычаи китайского общества предписывают оказывать любому учителю знаки внимания и уважения, и никто не смеет нарушить эти положения, не рискуя навлечь на себя всеобщее осуждение. Таким образом, детей в Китае не отрывают от семей и не лишают благотворного влияния родственников. В то же время они получают образование, соответствующее их положению на социальной лестнице. Маленькие китайцы избавлены от развращающего влияния, которому подвергаются наши дети в закрытых учебных заведениях типа пансионов и интернатов, давно признаваемых настоящими язвами на теле нашего цивилизованного общества.
Семья в Китае резко отличается от нашей тем, что роднит китайца с мусульманином: там существует узаконенная полигамия (многоженство) и женщин практически всегда держат взаперти. По крайней мере, таково положение в высших слоях общества. Однако, хотя женщины и не принимают никакого участия в общественной жизни, но в доме, у домашнего очага они занимают свое весьма почетное место. Под руководством хозяина дома они ведут домашнее хозяйство, то есть делают то же самое, что и турецкие женщины, запертые в гареме. Жены богатых китайцев никогда не показываются на люди. Даже если вас связывают с каким-либо занимающим высокое положение в обществе китайцем узы теснейшей дружбы, вы, тем не менее, никогда не увидите его жен.
Вы проявите величайшую бестактность, если осмелитесь задать хозяину дома самый незначительный вопрос по поводу его жен. Пока они молоды — а как узнать об этом, не спрашивая? — полагается игнорировать состояние их здоровья и даже сам факт их существования. Когда же женщины достигают почтенного возраста, то задавать такие вопросы становится не столь нескромно. Однако любопытство есть любопытство, и если мужья никогда ничего не говорят о своих женах, то соседи и знакомые тем не менее о них все знают, так как находят другие источники информации. Прежде всего не следует забывать о том, что у женщин есть подруги, которые горят желанием рассказать о том, что они видели и слышали в то время, когда либо посещали приятельниц на женской половине дома, либо сами принимали у себя гостей. Как известно, близкие друзья не считают себя обязанными быть скромными и хранить чужие тайны. К тому же во всякой семье есть слуги, горничные, няньки, кухарки, которые не видят ничего дурного в том, чтобы судачить о самых незначительных происшествиях, что так часто случаются в любом, даже очень закрытом доме, куда так нелегко проникнуть взгляду чужака. Короче говоря, сплетни, слухи, пересуды, россказни ходят из уст в уста, ибо их разносят друзья и слуги.
Замечу кстати, что китайские женщины, похоже, полностью довольны своим положением, им и в голову не приходит что-либо в нем менять. Наверное, все дело в наследственности и воспитании. В течение тысячелетий с колыбели девочкам внушали, что неприлично и недостойно выходить из дому, а уж находиться в обществе представителей противоположного пола — и вовсе бесстыдство. Поэтому женщины не понимают и даже не хотят допустить мысль, что все может быть иначе.