Научпоп

Научпоп

Сборник статей

Рок рока

Заметки этолога о том, о чем ему писать не положено

Для нас, жителей Севера, гомон леса — это птичий гомон. В тропиках же все перекрывает рев обезьян. Это самые шумные млекопитающие. Лес время от времени оглашается групповыми криками потрясающей силы Обезьяны приходят в возбуждение, трясутся, подпрыгивают, сотрясают деревья. Цель этого демонстративного поведения, как называют его этологи, — показать соседним группам мощь и единство своей группы. После участия в демонстративном шуме каждый член группы чувствует себя увереннее, особенно если его группа перекричала соседние.

От подобных предков нам, людям, досталась не только звуковая оммуникативность, но и многие связанные с ней врожденные программы поведения. Одна из них — потребность в групповых пошумелках

В ритмичных грохоте, выкриках, топоте и движениях боевой группы мужчин любой без труда узнает ее прародительскую основу. Через это до нас по бессознательному каналу доходит ощущение единства и силы, а до наших противников — тоже по бессознательному каналу — смятение и ужас.

Нуждаемся мы и в мирных пошумелках — собрались свои, и все говорят друг с другом громко, оживленно, и не важно, о чем. Что дает это каждому участнику, чувствовали все, но выразить трудно пошумели, погудели и разошлись. Разуму это не очень нужно, а вот душе, настроению стало лучше. Это одна из многих доразумных форм общения, речь в ней принимает участие, но не как средство передачи информации, а как средство общения.

Пошумелки на стадионе (с подпрыгиванием) криком, топотом, грохотом, треском трещоток, воем дудок) происходят вообще без речевого общения и в нем не нуждаются. Здесь важно соревнование в шуме своих и чужих. Возбуждение так велико, а чувство единств становится так сильно, что болельщики одной команды (друг с другом не знакомые), бывает, всей массой бросаются на болельщики другой команды. Так случалось в Древнем Риме, так случалось в современном Лондоне. Главное в массовой пошумелке — ритм. Если массе удалось создать единый мощный ритм, масса едина. Мы все умеем это делать инстинктивно вспомните чудо рождения единого ритма из шума аплодисментов в зале или на митинге. Как бы против закона об энтропии тысячи незнакомых людей, не договариваясь, в течение нескольких десятков секунд синхронизируются.

Очень сильна потребность в пошумелках, попрыгушках у самых маленьких детей. Уже в доречевом возрасте они знают, как это делать и делают, это точно так же, как все детеныши приматов топают, кричат, подпрыгивают, стучат предметами. Они сходятся по несколько человечков и устраивают прекрасно ритминизированную пошумелку. Ребенок пробует игру «ладушки» раньше, чем пробует говорить.

А еще есть пошумелки подростковые. Кто помнит военные и первые послевоенные годы, когда подросткам были недоступны музыкальные инструменты и звуковоспроизводящие устройства, тот может вспомнить вдруг проходящие по дворам или улице ватаги ребят, оглушительно стучащих в старые кастрюли, листы железа, трещащие палками по заборам, барабанящие по водосточным трубам и ритмично выкрикивающие нечто почти нечленораздельное. Разгонят их в одном месте — они соберутся в другом. Или залезут на жестяную крышу и устроят, стуча по ней, жуткую пошумелку

А что будет, если дать подросткам музыкальные инструменты и звуковоспроизводящие устройства? Они будут шуметь ими. Просто шуметь? Конечно, нет, они же не обезьяны, многие из них в музыкальной школе учатся От будут шуметь музыкой. Отныне их пошумелки останутся, с одной стороны, пошумелками — обязательно громко, обязательно коллективно, обязательно с ритмичными телодвижениями, обязательно участвуют только «свои», обязательно с эпатированием взрослых, с другой — станут музыкальным действом, с собственной музыкой. Даже если бы ни один взрослый на Земле не стал писать такой музыки, какую они хотят, композиторы среди подростков всегда найдутся: во-первых, они живут не на деревьях, а в наполненном музыкой мире, во-вторых, музыкальные способности, как известно, встречаются часто и проявляются очень рано. Чайковский, например, в шесть лет ночью бегал к роялю сочинять музыку. В XIX веке дети менее чем одного миллиона дворян, имевшие доступ к музыке, породили всю русскую городскую музыку. В одном большом городе в условиях доступности музыки и инструментов теперь живет столько же детей. Но одному, да еще каждому, городу не нужно столько взрослых композиторов, сколько хватило целому народу. Миллионам потенциальных Чайковских нет места в современном обществе. Но они родятся с жаждой творить музыку. И творят. Для кого? Для подростков, для их пошумелок. Взрослым профессиональным композиторам занять эту нишу трудно (не поймешь, чего они хотят, музыка ли это вообще?), да и условия здесь жесткие не пришелся ко двору — отваливай.

Итак, я хочу сказать вам, читатель, что современная «болезнь» подростков поп-музыкой имеет древнюю, врожденную основу — потребность организовать пошумелку. Что для пошумелки не обязательно иметь музыкальные инструменты или звуковоспроизводящую технику. Но с ними получается пошумелка, воздействующая на подростков во много раз сильнее, чем без них. Что пошумелка — механизм бессловесного, внеразумного общения и единения, и она тем сильнее действует, чем громче, чем больше в ней участвует подростков, чем активнее они в ней участвуют и чем на большее число органов чувств она воздействует ритмическим звуком, вибрацией и мельканием… Ясно, что самая подходящая для пошумелки музыка — «примитивная», если сравнивать ее с музыкой, служащей другим целям. Текст песен тоже должен быть на доразумном уровне — повторяющиеся слова-знаки для шаблонных понятий, подобие мелькания дорожных знаков, когда едешь на автомобиле. Я хочу, чтобы вы поняли, читатель, — подросток в экстазе пошумелки, с одной стороны, по-прежнему остается современным разумным человеком, а с другой — он охвачен древним инстинктом и извлекает из него первобытное наслаждение. Я хочу вам напомнить, что только во второй половине XX века впервые в истории человечества громкие музыкальные инструменты и средства воспроизведения звука бесконтрольно со стороны взрослых и массово оказались в руках подростков. Что средства коммуникации обеспечили им возможность слушать не только пошумелки соседних групп, но всего мира. Что при этом неизбежно происходит унификация музыки пошумелок с доминированием самых пошумелистых.

Новое в этом подростковом действе не сама пошумелка, а слияние ее с музыкой и в результате — усиление эмоционального воздействия и массовости

К этому нужно добавить, что вне пошумелки подросток может слушать ту же музыку или иную совсем по-другому, точно так, как люди слушают ее обычно. И что талантливые композиторы поп-музыки знают это. Поэтому они стремятся создавать произведения, ориентированные сразу и для пошумелки, и для прослушивания. Отсюда у их музыки много обычных поклонников как среди молодежи, так и среди взрослых.

Как мы, взрослые, относимся к чужим пошумелкам? К разным — по-разному. Пошумелки взрослых, даже если они нам мешают, мы пресекать побаиваемся. Нужно быть очень агрессивным соседом, чтобы пойти разогнать чужую свадьбу. Мы выходим из положения тем, что выработали правила — где и когда пошумелка допустима, а где и когда она — нарушение порядка.

К пошумелкам маленьких детей мы снисходительны и, конечно, мы их нисколько не боимся. Надоели, — разогнали. Разогнать, если надо, детскую пошумелку, мы считаем нашим неотъемлемым правом, даже долгом.

К пошумелкам полувзрослых мы нетерпимы. Одна сторона нашей реакции на них — как на детские пошумелки, если не нравятся, хочется разогнать. Но другая сторона реакции — как на взрослые пошумелки — мы их разогнать боимся. Взрослый человек попадает в состояние раздвоения, чувствует бессилие, и это его раздражает еще больше. В итоге мы склонны приписать им какую-то опасность. Опасность для кого? Для нас? В душе мы чувствуем, что да, но сознаться в этом трудно, да и «ничего такого они не делают». Может, для них самих? О, ну конечно (это оказывается так спасительно!), ведь они же дети. А за детьми нужно следить. Но раз это детские пошумелки и они нам не нравятся, значит — мы должны, обязаны их разогнать. Но дети-то вон какие вымахали! Поди разгони один. И тут мы взываем о помощи к другим взрослым. Мы говорим проблема.