Страница 70 из 77
Сигнальщики через каждые полчаса замеряют анемометром силу ветра. Уже в который раз они докладывают:
- Ветер западный семь баллов!
- Отлично! - бодро отзывается всегда жизнерадостный Беляев. Это человек, любящий трудную морскую службу. В любую погоду он чувствует себя на ходовом мостике, как у себя дома. Честно говоря, без Беляева я просто не мог представить себе ходовой мостик красавца лидера.
"А что, собственно, отличного в том, что начинает штормить?" подумалось мне. Беляев, словно угадав мой невысказанный вопрос, добавил:
- Чем свежее ветер, тем больше волна, а чем больше волна, тем труднее будет вражеской лодке атаковать нас: ее может вынести волной на поверхность...
Беляев, конечно, прав. Но каково матросам на больших охотниках! Это ведь лишь название - "большие", а для сурового Баренцева моря это такие крохотные суденышки. Уже сейчас они купаются в сплошной пене.
Перед ужином сигнальщик доложил: "Ветер десять баллов". И, словно в подтверждение, в нос лидера ударила волна с такой силищей, что даже мостик вздрогнул и ливень ледяных горько-соленых брызг окатил нас с головы до ног. Начинался обычный зимний шторм. Быстро темнеет, но мы еще хорошо видим, как бросает, словно щепки, охотники и тральщики, как с борта на борт валятся тяжелые ледоколы, казалось, и они уже бортами черпают воду. Эти корабли строятся в расчете на плавание во льдах, а там сильной качки не бывает. В открытом море ледоколам тоже достается. Скорость отряда пришлось убавить до пяти узлов: быстрее против такой крупной волны и штормового ветра катера-охотники и тральщики не потянут.
Вскоре совсем стемнело. Ничего не видно, в глаза бьет липкий снег. Ветер злобно воет в снастях и поминутно обдает нас холодными брызгами. На сердце неспокойно: двадцать кораблей идут без огней; если кто-нибудь из "малышей" почему-либо отстанет, оказать ему помощь в темноте будет очень трудно. Даже посветить прожектором нельзя. Остается надеяться на выдержку наших людей.
Моментами дух захватывает, когда узкий и длинный корпус лидера задирает нос, по палубе с шумом течет поток, а потом волны расступаются и мы летим в образовавшуюся пропасть, с треском ударяемся о воду. В этот миг форштевень скрывается в гудящей серо-белой горе. С ревом и воем эта гора мчится на орудия, на боевую рубку, гребень ее долетает до мостика. Брызги, тяжелые, как дробины, больно бьют по лицу... В такие моменты лучше на море не смотреть, впрочем, мы его и так еле различаем в темноте.
С помощью затемненного сигнального фонаря связываюсь с командирами кораблей. Ответы радуют: "Все в порядке".
Знаю, что всем сейчас тяжело. Но твердо верю: люди выдержат, сделают все, что от них потребуется. Продолжают поступать донесения о контактах с подлодками. Об этом чаще других сообщают "охотники". Кто-то из них даже сбросил глубинную бомбу. Но в такой шторм и в такой темноте вряд ли лодки смогут атаковать.
Трудная была ночь... Мы с командиром иногда спускались с ходового мостика в рубку, где стоял радиолокатор. На мерцающем экране два кольца из светящихся точек. Пересчитываем их. Все двадцать налицо. Но как-то я в очередной раз пересчитывал корабли: семнадцать, восемнадцать, девятнадцать...
- А где же двадцатый? - спохватываюсь я. Беляев озорно косится на меня.
- Товарищ командующий, а вы нас вовсе не берете во внимание?
Сразу отлегло. Все на месте. Молодцы!..
Перед рассветом мы были севернее острова Колгуев. Здесь чаще всего появлялись фашистские лодки. Я приказал изменить наш генеральный курс на 20 градусов к северу. Это, конечно, удлинит наш путь, но зато мы попробуем обмануть противника. Он ждет нас у Колгуева, а мы пройдем стороной. Отворот к северу расстроит планы фашистских подводников, они останутся далеко к югу от нашего курса. Так и получилось - ни один корабль контактов с подозрительными целями больше не имел. После отворота нам стало немного легче: волна стала бить не прямо в нос, а больше в левую скулу.
Старшина-связист приносит радиограмму: "Командующему флотилией. Покажите свое место. Комфлот". Я молча протягиваю бланк члену Военного совета. Ананьич читает и покачивает головой. Настрого приказываю всем ни с какими сигналами в эфир не выходить, квитанции на поступающие радиограммы не давать.
В течение часа еще не раз береговая рация вызывала нас, но мы упорно молчали. Именно в этом месте особенно опасно выдать свое присутствие.
А между тем всякие мысли лезут в голову. Вдруг действительно начальству надо знать наше точное место? Но зачем? Что случилось? А если это вражеская провокация? Голова разламывается от мыслей, даже шторм перестаю замечать. Но вспоминаю приказание наркома о соблюдении радиомолчания и понемногу успокаиваюсь.
Перед входом в горло Белого моря акустики снова стали докладывать о шумах винтов подлодок. На всякий случай сбрасываем несколько глубинных бомб - немецкие подводники их побаиваются. Из-за малой скорости движения и отклонения от заданного курса к северу конвой прибыл к месту назначения с опозданием почти на сутки, но вполне благополучно. Я немедленно позвонил по ВЧ наркому в Москву. И первый его вопрос был:
- Почему вы не ответили на радиограмму комфлота? Я напомнил:
- Вы приказали сохранять радиомолчание. Небольшая пауза, треск в трубке и снова голос наркома:
- Правильно сделали. У меня отлегло от сердца.
В декабре конвои по Белому морю шли за ледоколами. Плавание осенью и зимой на Севере и в мирное время сопряжено с большими трудностями из-за частых туманов, снежных зарядов, льдов. А если учесть, что с началом войны снимается ограждение опасностей, выключаются маяки и навигационные огни, то трудностей еще прибавляется. И хотя наши операторы и гидрографы снабдили корабли специальной лоцией военного времени, а створы оборудовали не видимыми простым глазом огнями, от командиров и штурманов требовался максимум внимания и умения. У нас на флотилии гидрографию возглавлял капитан 1 ранга Б.Н. Побат, заместителем у него был капитан 2 ранга И.В. Васильев - старейший флотский гидрограф. Они со своим коллективом много потрудились над тем, чтобы обеспечить безопасность плавания кораблей в любых условиях погоды.
Мало кто знает о службе гидрографов во время войны, работа их порой незаметная, но чрезвычайно важная. Благодаря усилиям специалистов северной гидрографической экспедиции под руководством капитана 1 ранга И.Ф. Гаркуши мы имели все необходимые карты с промеренными фарватерами, подробным описанием даже малоизвестных бухт и островов. Гидрографические корабли флотилии, которыми командовал капитан 2 ранга Н.Н. Белакшин, во время своей работы не раз попадали под вражеский огонь и несли потери.
Навигация 1944 года завершилась успешно. За год в оперативной зоне флотилии прошло более 300 конвоев - в общей сложности 615 транспортов, в том числе 142 союзных. Потери не превышали 0,4 процента. За это время в нашей зоне уничтожено 10 вражеских подводных лодок.
Замерзло Белое море. Появились новые заботы: отремонтировать корабли. Начальник технического отдела флотилии инженер-капитан 1 ранга Дорофеев и флагманский механик инженер-капитан 1 ранга Лобач-Жученко сбивались с ног. Заводы были перегружены, не хватало рабочих, производственных мощностей, материалов. Вспоминаю с благодарностью помощь, оказанную нам Архангельской областной партийной организацией. Первый секретарь обкома КПСС Б.Ф. Николаев лично вникал в ход судоремонта, всячески "нажимал" на директоров предприятий. Из директоров заводов самые добрые отношения у нас сложились с Сергеем Александровичем Боголюбовым, с которым, как помнит читатель, мы встречались на Ладоге. Он всегда был тесно связан с флотом. Боголюбов отлично понимал наши нужды, все вопросы решал быстро. Бывало, подорвется тральщик на мине, и хотя остается на плаву, но требует серьезного ремонта. Звоню по телефону директору завода:
- Сергей Александрович, тралец наш пострадал, надо срочно починить.
Объясняю, что именно случилось. Пауза на раздумье. А затем следует неизменный ответ: