Страница 53 из 77
Генерал Москаленко зачитал нам по этому вопросу решение Военного совета Ленинградского фронта от 21 декабря 1941 года.
- Прошу вас понять, что мы обязаны передать городу все что можно... сказал генерал.
У флота всегда на всякий случай имелись запасы продовольствия. Но к этому времени они в значительной мере иссякли. Стали прикидывать, кто чем может поступиться. Мы верили: наши люди пойдут на любые лишения, лишь бы помочь городу. В результате наскребли не так уж мало. В декабре, когда было особенно плохо с продовольствием, флот выделил для населения Ленинграда 1545 тонн муки, 100 тонн жиров, 105 тонн сахару, 3242 тонны разных продуктов и 3000 литров водки *.
1 См. Оборона Ленинграда 1941-1944 гг. Л., "Наука", 1968, стр. 170.
Сложнее было с топливом. М.И. Москаленко, ссылаясь на решение Военсовета, объявил нам, что многим кораблям он вообще больше топлива не даст, а у кое-кого еще и заберет. Вот тут-то уж мы все начали шуметь. И вставали, и ходили по кабинету, и вновь садились... Только и было слышно:
- Да ты пойми...
- Надо же учесть...
А генерал сидел с карандашом, что-то подсчитывал, иногда внимательно посматривал на стоявшего в стороне начальника топливного отдела тыла флота полковника Смородкина, проверял цифры и вновь их объявлял - кому что даст, кому ничего, а у кого сколько и отберет. Наверное, каждый в душе понимал, что спор бесполезен, но каждому хотелось убедить, что именно его соединению надо обязательно добавить мазута, а не отбирать...
Мы и так берегли каждый килограмм топлива. Команды расселяли как можно теснее, чтобы уменьшить число отапливаемых помещений, входные люки утепляли тамбурами, даже палубы кораблей укрывали досками - для теплоизоляции. Корабельные инженер-механики всю свою изобретательность направляли на экономию мазута и пара.
Несмотря на всю скудость наших запасов, мы в конце концов соглашались с разнарядкой Москаленко. В результате флот выделил промышленности города 6298 тонн мазута, 465 тонн соляра и большое количество бензина, керосина и смазочных масел*. Все же и сами мы в тяжелые дни блокады не остались без топлива. Корабли жили и вели огонь.
1 См. Оборона Ленинграда 1941-1944 гг., стр. 294.
...Споры с начальником тыла еще продолжались, когда настал наш флотский обеденный час.
- Кушать подано, - ровно в 12 часов доложила девушка-официантка, и генерал пригласил нас в столовую.
Надо сказать, что и в самые холодные и голодные дни наше традиционное флотское гостеприимство поддерживалось на высоте. Где бы я ни был: на канонерской ли лодке, на крейсере или на самой маленькой батарее - нас всегда радушно и настойчиво приглашали к столу, когда подходило время по распорядку дня. Отказаться было невозможно, делились с гостем в полном смысле слова последним куском, последней тарелкой жидкого супа. И что особенно трогало: во всех кают-компаниях кораблей и береговых частей сохранялся опять-таки традиционный порядок сервировки стола, независимо от качества и количества блокадных блюд. Так, на крейсере "Киров" в положенное время четыре молодых матроса - вестовых, одетых во все белое, - расставляли на белоснежной скатерти с крахмальными салфеточками красивые приборы флотского сервиза: тарелочки, глубокие и мелкие, подставки для ножа и вилки, графины с водой и большие бокалы к ним, изящные судки и вазы для фруктов, сахарницы и масленки. Далеко не все эти предметы были нужны за обедом, далеко не все они что-нибудь содержали, но им полагалось быть на своем месте - так делалось десятилетиями. И, как всегда, старший помощник командира торжественно произносил:
- Товарищи командиры, прошу к столу!
Без его приглашения никто не садился и обед не начинался. В этом тоже сказывалась сила традиций и организованность флотского быта даже в суровых условиях войны. И только боевая тревога могла заставить вестовых и командиров разбежаться по своим боевым постам.
Мы поднялись на второй этаж в небольшую комнату с окном, выходившим на канал. Генерал шепнул что-то официантке. Мы поняли, что хозяйке столовой было предложено из четырех порций сделать восемь. Ведь никаких дополнительных пайков ни генералам, ни адмиралам в блокаду не полагалось.
За столом мы продолжали громкий и возбужденный разговор, пытаясь все же что-то "выторговать" у начальника тыла для своих соединений. Разлили суп. Не успели мы его проглотить, как из репродуктора на стене раздался громкий голос диктора, объявившего о начале обстрела района и приглашавшего всех укрыться в убежище. Мы слышали сигнал тревоги и топот за стеной - люди спускались в подвал. Но за столом никто и бровью не повел. Мы продолжали свой спор.
- И все-таки, Митрофан Иванович, ты мне прибавь топлива, - горячился Дрозд.
Ответа Москаленко мы не расслышали. Дом сильно вздрогнул. Тяжелый снаряд разорвался недалеко, где-то на площади Труда. Затем почти сразу сильнейший взрыв раздался во дворе, а третий снаряд влетел в соседний жилой дом, что стоял на набережной канала, прямо против окон комнаты, где мы обедали. Звенели стекла, вылетевшие из окон, слышался характерный гул рушащихся кирпичных стен. Над домом поднялось облако пыли, окаймленное пламенем. А на наш стол обильно посыпалась с потолка штукатурка, а затем сорвалась люстра. Мы вскочили, отряхиваясь от пыли и осколков стекла. В комнату с шумом влетел всегда приветливый военком тыла бригадный комиссар М.С. Родионов. В рабочей форме, с противогазом на боку, на этот раз он пылал возмущением.
- Товарищи, это же безобразие! Разве тревога вас не касается?
Комиссар, конечно, был прав. Так воевать нельзя. На радость врагу запросто могли погибнуть восемь высших командиров флота, если бы снаряд во дворе упал на несколько десятков метров левее. Шутками пытаясь скрыть свое смущение, мы быстренько разошлись.
Горести блокадных будней скрашивала флотская дружба. Как-то все кругом стали мягче и внимательнее. Как никогда прежде, ощущалось желание помочь человеку, будь то подчиненный или начальник. Каждый старался поделиться тем, чем мог, выполнить просьбу, если к этому была какая-либо возможность.
Под Новый год елка была в каждой казарме, на каждом боевом корабле. Отказаться от нее никто не хотел. Командиры кораблей поздравляли своих бойцов с Новым годом, везде шли концерты. Ровно в 0 часов 1 января 1942 года все корабли Отряда реки Невы дали мощный залп из всех орудий по переднему краю противника.
В памяти остались и трагикомические эпизоды. Однажды ко мне пришла жена моего приятеля. Глава семьи вместе со своей частью сражался вдали от Ленинграда. Семья голодала. К своему великому огорчению, я ничем помочь не мог. Посетительница устремила свой взгляд на мой большой старый портфель из свиной кожи. Она с радостью взяла его. А через день или два я получил в коробочке небольшой кусочек студня. Отдельно в пакетике лежали никелированные детали портфеля как доказательство того, что они не стали компонентами блокадного блюда. Кстати, оно было достаточно съедобным...
Правительство принимало все меры к увеличению завоза в Ленинград продовольствия через Ладогу и по воздуху. Вся страна адресовала ленинградцам посылки с продовольствием. Так, трудящиеся Приморского края собрали и отправили из Владивостока в Ленинград целый эшелон продовольственных и других подарков общим весом 900 тонн.
В День Советской Армии и Военно-Морского Флота, 23 февраля 1942 года, я получил в подарок серебряный портсигар с надписью: "От трудящихся Приморскою края героическому защитнику Ленинграда". Память эту о днях блокады я берег с величайшей любовью. В 1951 году, тоже в День Советской Армии, будучи уже командующим Тихоокеанским флотом, за ужином среди друзей я вынул портсигар и угостил соседа папиросой. И вдруг мой сосед председатель Приморского крайисполкома Д.П. Умняшкин схватил портсигар и обратился ко всем:
- Друзья! Да ведь эти портсигары в сорок втором году мы закупили на средства трудящихся края и как подарки отправили в Ленинград.