Страница 70 из 73
— Да как же, — удивились москвичи, — вы смогли приехать из Ильинского?
— А нас на санях Коська привёз.
Да, лошадка всё же незаменима.
ВОЛЧОК
Я не собачница. И если в конуре возле моего дома постоянно живёт та или иная собака, то происходит это лишь потому, что иногда невозможно выдержать взгляд бездомного голодного пса. Такие собаки уже ничего не просят, и, привыкнув быть отверженными людьми, они лишь молча смотрят человеку в глаза. И если ты пожалеешь и покормишь пса, то тут же отзовётся собачье сердце и вступит в силу главный собачий закон: «Приласкай собаку на миг, а потом она будет ждать тебя всю оставшуюся жизнь».
Впрочем, у первой моей собаки была хозяйка — юная генеральская дочка Варенька, поселившаяся с компанией своих сверстников в избе возле Оптиной пустыни. Однажды Варя поймала на лугу смешного рыжего щенка с толстыми лапами и дала ему имя Волчок — в память вот о каком предсказании преподобного Оптинского старца Нектария. Старец был прозорлив, и, когда его спросили, как будут жить люди в будущем, он вместо ответа запустил волчок, или юлу по-нынешнему, обозначая, в каком бессмысленном, похоже, кружении будет жить, суетясь, человек.
Кстати, щенок тоже любил покружиться, пытаясь поймать себя за хвост. А ещё в немом обожании он постоянно кружил вокруг Вари. Впрочем, Вареньку в их компании обожали все. Молодые люди были, похоже, влюблены в неё, но говорить о любви запрещалось, потому что девица сразу же объявила, что у них не изба, а «скит» и она намерена стать монахиней. В общем, юные подвижники почти месяц играли в «монахов» — строго постились, подолгу молились и очень важничали притом. А потом важничать надоело, и Варя весело предложила новый план — поехать в Африку спасать голодающих, а также освободить Россию от ига олигархов. Впрочем, планы у компании часто менялись. Молодость бурлила неперебродившим вином, и, как писал Салтыков-Щедрин, «чего-то хотелось — то ли конституций, то ли севрюжины с хреном».
Но кто же в юности не предавался пылким безрассудным мечтам? «Река жизни нашей, — писал преподобный Феофан Затворник, — пересекается волнистой полосой юности. Это время воскипения телесно-духовной жизни». И это, по словам преподобного, время столь опасных искушений, когда юность будто в огне, и беда, если нет рядом мудрых родителей.
Но вот другая беда — неверующие родители, высмеивающие «мракобесов-попов». Собственно, молодые люди потому и сбежали из дома в свой «скит», что это была отчаянная попытка защитить свою веру. А ещё, заметим справедливости ради, это был тот беспощадный юношеский бунт, когда дети даже не замечают, как кровоточит сердце родителей. Во всяком случае, когда папа-генерал пообещал разнести монастырь по кирпичику, чтобы не сманивали из дома детей, Варя высокомерно сказала ему в глаза:
— У Варвары-великомученицы тоже был, как у меня, изверг отец.
Однако визит генерала в монастырь имел неожиданные последствия. Во-первых, генералу очень понравилось монастырское подсобное хозяйство, и он даже долго рассказывал батюшке, что у них при воинской части тоже есть огороды, а для солдатской столовой откармливают свиней. А во-вторых, генерала умилила картина — его дочь-белоручка (постель за собою дома не уберёт!) моет в трапезной полы, и при этом чистенько-чистенько.
— В монастыре плохому не научат, — говорил он потом дома. — А что дочка верует в Бога, то ведь у каждого своя дурь.
Но вскоре эта «дурь» посетила генерала. Он крестился, стал ездить по святым местам и увлёкся отечественной историей, донимая теперь дочь разговорами:
— Представляешь, Варька, Пётр Первый, оказывается, не только буянил, но пел на клиросе и даже акафист написал.
— А разве царь веровал в Бога?
— Эх, Варька, ты лишь с собакой играешь, а отечественной истории не знаешь. Вот скажи, когда жил Пётр Первый — в пятом веке или в пятнадцатом?
— Детский вопрос! — огрызалась генеральская дочь и мучительно пыталась вспомнить хоть что-то про царя.
Стали ближе к Богу и другие родители. Они любили своих бунтующих детей, везли им в монастырь сумки с продуктами, а любовь приводила в храм. Одна мама, ко всеобщему удивлению, прочла все пять томов «Добротолюбия», после чего подложила сыну, как он сам говорил, «подляну». И если раньше мама рыдала, когда сын в десятом классе порывался жениться на Варе, то теперь она с загадочной улыбкой сказала:
— Если это любовь, то вперёд, к алтарю. Я и со свадьбой помогу, сыночек!
— Какая свадьба? — опешил сыночек. — Мне учиться надо, а не жениться. И вообще!
Словом, одно дело — нежиться в мечтах, выдумывая высокие чувства, и совсем другое дело — жениться по принуждению, тем более что особой любви, как выяснилось, нет. У альпинистов такая любовь называется «керосин», то есть воспламенение чувств от праздности.
К осени юные бунтовщики вернулись домой, и в «скиту» осталась лишь Варя с собакой. Морозы в тот год ударили рано. В ветхой избушке дуло из всех щелей, и в ведре замерзала вода. Варя теперь часто приходила ко мне погреться, а вместе с ней прибегал и Волчок. И когда в эту студёную зиму генерал приехал в монастырь помолиться, Варя бросилась к нему на шею со словами:
— Я так люблю тебя, папочка, и хочу домой!
В общем, завершилась эта история по Марку Твену, сказавшему однажды, что в четырнадцать лет он считал своего отца дураком, а потом удивлялся, как он быстро поумнел.
У Вари теперь была своя московская жизнь, а Волчок остался один и угрюмо лежал на крыльце опустевшей избушки. Оголодав, он прибегал ко мне подкормиться. Спрячется в курятнике за ящиками и делает вид, что его нет. Принесёшь ему миску супа, а он не откликается. И лишь когда отвернёшься, он с шумом выхлебает суп и снова спрячется, как побитый. Пёс будто чувствовал себя виноватым, никогда не лаял и с покорностью раба терпел удары судьбы. Куры гнали пса из курятника и клевали его, а ещё Волчка лупил кот. Делал это наш котяра по-хитрому — заберётся на ящик, свесит вниз лапу и — бац-бац! — собаку по морде. Кот нагло наслаждался своим могуществом, наблюдая, как вздрагивает пёс и лишь беспомощно прикрывается лапой.
Позже бывалые собачники объяснили мне странное поведение пса. Оказывается, в мире домашних животных есть своя иерархия. Во главе семьи-прайда стоит Его Величество хозяин дома, а дальше идут разного чина «придворные»: собаки, куры, коты. Так вот, Волчок был не из нашего прайда и не имел здесь права ни на миску супа, ни на тёплое место в хлеву. Пёс это чувствовал, как чувствовали и цыплята, норовившие клюнуть собаку в её чувствительный кожаный нос.
Первое время, хотя бы изредка, приезжала Варя. Примчится на денёк, устроит весёлый переполох, играя с Волчком, а пёс потом долго бежит за автобусом, пытаясь нагнать его. Потом Варя перестала приезжать, а Волчок сидел на автобусной остановке и ждал её. Месяц сидит, другой, третий, бросаясь с радостным визгом навстречу автобусам. Водители уже ругались:
— Прямо под колёса бросается, ещё задавишь его!
А однажды деревенские дети привезли к нам домой на тележке нечто больше похожее на кусок мяса и заплакали: «Волчка автобус убил». Занесли мы окровавленного пса в сени и стали выхаживать его. Тогда я увидела, как плачут собаки: из глаз катятся крупные редкие слёзы, и, мучаясь от боли, вздыхает пёс. Болел Волчок долго. Только через два месяца начал ходить, заваливаясь при этом набок. И тут же, падая и хромая, отправился на автобусную остановку встречать Вареньку.
Вот так и жил у нас Волчок на положении ничейного пса. Прибежит, поест и опять исчезнет, а потом приведут его деревенские дети, рассказав, что Волчок подрался, защищая опустевший «скит», где хулиганьё пыталось выломать дверь. «Скит» Волчок отстоял, пострадав при этом: морда в крови, и лапа кровоточит. Так бывало не раз — заброшенные избы часто разоряют. А Волчок отлежится у нас, подлечится и, верный собачьему долгу, снова отправляется оборонять уже ненужный хозяевам обветшавший «скит».