Страница 26 из 33
открывающегося мне вида: Лана сидит верхом на мне, раскачиваясь и крутя своими
бедрами.
Когда руки Ланы движутся вверх, чтобы обхватить свои груди и сжать соски, я
чуть не слетаю с катушек.
– Бля, – я стискиваю зубы. Я скольжу рукой вниз, чтобы потереть ее клитор. Она
стонет и откидывает назад голову. Я наблюдаю за тем, как она теряет себя в этом моменте,
и это производит ошеломляющий эффект. Она – самое красивое, что я когда-либо видел:
ее спина изогнута, ее губы раскрыты, она явно испытывает удовольствие, объезжая мой
член.
Мои пальцы работают над клитором, кружат вокруг и трут его, пока ее бедра
раскачиваются все быстрее, подводя нас обоих все ближе и ближе к освобождению.
Мои бедра поднимаются навстречу ее движениям, свободной рукой я нежно
провожу по ее позвоночнику, прежде чем зарыться в ее волосы, чтобы обхватить
основания ее шеи. Когда я тяну ее за волосы, ее голова откидывается назад, и она
задыхается.
– Тебе это нравится? Тебе нравится немного боли, ангел? – спрашиваю я. Мне
нравится, как она реагирует на мое прикосновение.
– Да,– говорит она хриплым голосом. Ее глаза затуманены, их наполняет страсть.
Я тяну ее за клитор, слегка пощипываю и сжимаю его между большим и
указательным пальцами. Она стонет.
– Я знаю, что тебе нужно, – моя рука отпускает ее волосы и скользит вдоль шеи,
чтобы обхватить ее плечо. Я тяну Лану вниз, пока вонзаюсь в нее так сильно, как могу. –
Кончи для меня, ангел. Я хочу посмотреть, как ты кончишь вокруг моего члена.
Ее ногти впиваются в мою грудь, когда ее киска стискивается. Ее рот
раскрывается.
– Зак, – стонет она.
– Посмотри на меня, – приказываю я, нуждаясь в том, что бы увидеть ее глаза.
Голубые.
Я толкаюсь так глубоко, как могу, изливаясь в ее тугую киску.
Апельсиновый сок ощущается сладостью на моих вкусовых рецепторах, но он не
такой сладкий, как девушка, сидящая напротив. Ничто не может быть слаще ее киски. Я
улыбаюсь и ставлю стакан на стол, в шести дюймах слева от тарелки. У меня такая
привычка с тех пор, как я был ребенком. Я помню, как пролил свой напиток за ужином, и
мой отец надрал мне за это задницу. И тогда я понял: если стакан ставить достаточно
далеко от тарелки, то я не смогу задеть его рукой.
– Из-за чего ты улыбаешься? – спрашивает Лана.
Я тянусь через стол и беру ее за руку.
– Я просто счастлив, что ты здесь со мной, и что даешь нам шанс быть вместе.
Официантка нас прерывает, ставя наш заказ перед нами.
– Спасибо, – бормочет Лана, а затем накалывает на вилку кусочек яйца.
– Как идет работа? – спрашиваю я.
– Мне нравиться работать в «К.Д. Инвестигейшнс». Кайл с Дереком хорошие
парни и с ними легко работать.
– А что тебе больше всего нравится в твоей работе? – я накалываю на вилку
небольшой кусочек блинчика и макаю его в кленовый сироп.
– Больше всего удовольствия я получила, когда работала над воссоединением
давно потерянного брата и сестры. Они пятнадцать лет друг друга не видели. Это было
действительно волнующим и трогательным.
– Я никогда не делал ничего по-настоящему удивительного, вроде этого. Моя
работа не приносила мне такого удовлетворения. Но хорошо оплачивалась. Когда-нибудь,
я хотел бы узнать, каково это, делать что-то бескорыстно, – я провожу рукой по волосам. –
Я просто не знаю, буду ли когда-нибудь таким парнем, – смотрю на Лану и обнаруживаю,
что она наблюдает за мной. – Хотя, хочу им стать.
Я очень близок к тому, чтобы полностью обнажить свою душу. Надеюсь, что она
видит это.
– Я думаю, что ты в прекрасном месте твоей жизни. Ты можешь делать все, что
хочешь, и прямо сейчас не должен останавливаться на чем-то одном, – успокаивает она
меня. – Расскажи о своей семье, – она застает меня врасплох.
Я не хочу говорить о своей семье, но знаю, что не могу этого всегда избегать.
– Мой отец не был хорошим человеком. Он был жесток по отношению к моей
матери и ко мне. Самое худшее досталось моей матери. Я не помню времени, когда он не
был зол, – я смотрю в глаза Ланы. Она слушает, на ее лице нет никакого суждения. – Я
постоянно просыпался ночью под звуки того, как отец бил мать. Он говорил ужасные
вещи. Называл ее шлюхой, – я кривлюсь, – говорил ей, что она могла бы продавать себя за
деньги незнакомым людям, тогда, по крайней мере, зарабатывала бы себе на жизнь, –
провожу пальцами по волосам. – Я никогда никому не говорил об этом раньше, – мой
голос дрожит. – Я не люблю об этом говорить.
Она кладет руку поверх моей руки. Одно простое прикосновение Ланы дает мне
мужество, чтобы продолжить.
– Я лежал в своей постели, слушал звуки их борьбы и просто снова и снова
молился о том, что бы он остановился. А затем молился, что бы он не зашел в мою
комнату и не начал бить уже меня, – я сжимаю переносицу. – Я чувствую себя виноватым
за то, что скрывался в своей комнате, когда должен был защищать маму, – меня заливает
холодным потом, лишь от мысли о моем отце. Я прикладываю ладонь ко лбу. – Он не бил
меня, пока я не стал старше. Он имел обыкновение делать и другие вещи, чтобы наказать
меня, – мои глаза опускаются на наши руки. Ее кожа светлая, по сравнению с моей.
Неповрежденная и деликатная. Лана во всех отношениях полная моя противоположность.
– Он тушил об меня свою сигару, – я прикусываю нижнюю губу и прикладываю
свободную руку к поясу моих джинсов. Обвожу указательным пальцем многочисленные
неровности округлой формы, разбросанные по моей пояснице и по бедрам. С другой
стороны они тоже есть. – Он надавливал так сильно, что казалось, сгорали мои нервные
окончания. Он всегда оставлял следы там, где их бы никто не заметил.
Взглянув на Лану, замечаю блеск слез в ее глазах. Она молчит, сжимая мою руку,
поддерживая меня.
– Когда я проходил ежегодный медицинский осмотр, то ждал в страхе, что врач
обнаружит ожоги, но он их никогда не находил, – я качаю головой, – а количество шрамов
продолжало расти. – Мой голос перерывается на последнем слове. Я убираю руку от
напоминаний о моем отце. Я ненавижу его за то, что он оставил отметины на моем теле и
на моей душе. Хватаю со стола стакан с апельсиновым соком. Жидкость проливается из-за
того, как трясется моя рука. Я выпиваю все до последней капли.
Прочищаю горло, а затем продолжаю.
– Я помню, что разрывался между желанием, чтобы врач нашел шрамы, и тогда
кто-нибудь остановил бы насилие в нашей семье, и страхом, что, если бы они это сделали,
то нас с моей сестрой отняли бы у матери.
– Ох, Зак, – шепчет Лана. Я чувствую на себе ее взгляд, но не могу на нее
посмотреть. Если я это сделаю, то тресну, как тротуар после суровой бостонской зимы. Я
едва могу сдержаться. Прошли годы непролитых слез и похороненных эмоций, которые
царапают поверхность выстроенной мной ледяной плотины. Я готов взорваться. Не могу
позволить слезам вырваться наружу. Закрыв глаза, глубоко дышу и оттесняю всю тьму,
которая является частью меня, и всегда во мне будет.
Открыв глаза, поворачиваюсь к Лане и улыбаюсь.
– Все, что произошло, привело меня к тебе.
Мы оба сидим в уютной тишине, наслаждаясь нашей едой. Наблюдение за ней
быстро становится моим любимым занятием. То, как она использует салфетку, чтобы
аккуратно вытереть свой рот после каждого укуса (ее очаровательная причуда). Это я
заметил, тем вечером, когда мы ходили на ужин. Тогда я подумал, что она просто
нервничает.
– Мы же не собираемся сбежать из закусочной, не заплатив, не так ли? – сухо
спрашивает она.
Я смеюсь.
– Нет, то был единственный раз. Ты беспокоилась по этому поводу, когда