Страница 7 из 28
Назойливый писк предупреждал о чудовищном расходе энергии. Ариадна с ужасом и ненавистью ждала – вот-вот включится режим принудительного энергосбережения, ибо в противном случае сдохнут системы жизнеобеспечения – фильтрация кислорода и терморегуляция. Но не сбавляла ход, точно безмозглый ночной мотылек, устремленный к пламени свечи.
– Стой! Нельзя! Опасность! – в наушниках раздавался механический глас Пана. Он наверняка бежал за ней, но громоздкому роботу не угнаться за человеком в экзоскелете!
Огненная рука неотвратимо опускалась на Нить, которая внезапно остановилась, обернулась, и Ариадна ясно увидела ее смеющееся лицо. Ей вдруг пришла жуткая мысль, которую она не успела додумать до конца, но что-то связанное с ловушкой, с рефлексом спасать из беды другого человека, а еще о странном равнодушии Минотавра к присутствию на борту «Циклопа» воспитанницы.
Но тут все резко прекратилось.
Огневик перехватил ее в прыжке, стиснул, опалил нестерпимым жаром и потащил к бурлящей лаве Красного кольца.
Далеко внизу смеялась Нить Дружинина, откинув колпак скафандра, привычным движением наматывая прядку волос на пальчик. Ей были нипочем ни чудовищная температура, ни отсутствие кислорода, ни соседство Красного кольца.
7. Океан Манеева
– Ты не устаешь это делать снова и снова? – Ариадна понимает голову и видит говорящего с ней. И почему-то совсем не удивляется. Словно бы знала об этом с их самой первой встречи, когда странная девчонка лежала на шкафу и читала легенду о Минотавре.
Нить стоит в полосе прибоя, как есть, без эфемерной оболочки древнего скафандра, и багровые волны тяжело накатывают на голые ноги девочки. Она смотрит на Ариадну со странным выражением, столь несоответствующим ее видимости костлявого подростка. Интерес, жалость, злость, удивление волнами прокатываются по лицу Нити. А еще усталость и тоска. Будто Ариадна действительно снова и снова является на этот берег, к величайшему удивлению и раздражению девочки.
– Что это за место? – Невежливо отвечать вопросом на вопрос, но Ариадна понимает – Нить и не ждет объяснений, ей даже кажется, как ни странно, что девочка спросила кого-то другого, кто незримо здесь присутствует.
– Океан Манеева, – говорит Нить так, будто сказанное объясняет все, дает ответы на множество иных вопросов, которые могут возникнуть у Ариадны.
– Не понимаю, – признается Ариадна. Неожиданный укол вины, тень сомнения в собственном непонимании, будто она все же получила исчерпывающее объяснение, но потеряла, а хуже – позабыла к нему ключ.
– Ты неблагодарна, – выносит вердикт Нить и делает шаг назад, отчего волны захлестывают ее теперь по пояс, и кажется, что девочка это сделала лишь для того, чтобы хоть так прикрыть часть наготы. – Он спустился за тобой в Океан, нашел среди миллиардов душ и вернул в ваш мир, но ты предала его… предала… – последние слова она шепчет.
– Я не предавала Минотавра! – Ариадна повышает голос, слова Нити уязвляют.
– Тезея. Ты предала Тезея, – Нить отводит руку, и будто по мановению поверхность океана вздыбливается. Колоссальная волна набирает силу и вот-вот обрушится на берег стеной цвета крови, но по ней словно проходят невидимые руки скульптора, формируя грубую заготовку, а затем преображая ее в огромный бюст. Голова человека. Гладкий череп, закрытые глаза, стянутые в нить губы, могучий упрямый подбородок. Интеллект, упрямство и гордыня – вот что мог прочитать по лицу даже самый неискушенный физиогномист.
– Он любил тебя. Тосковал по тебе. Искал тебя во всех посмертных лабиринтах. Пока не пришел на этот берег, к Океану Манеева. Он нарушил все законы мироздания. Вывел из покоя и равновесия. Взбудоражил. Вызвал волны и ветры. Искал тебя среди миллиардов душ, пока не нашел и не вывел обратно в свой мир… А ты… ты… – Нить вскинула руку, уставила указательный палец на Ариадну. – Ты не захотела вспомнить, что любила его… ты забыла! Забыла! Забыла!
– Ты не права, Нить, – раздался голос, и Ариадна не сразу поняла, кто говорит. Словно шум бури, рев ветра и грохот волн по странной причуде сложились в подобие человеческой речи. И лишь подняв глаза выше, она убедилась в своей догадке. Говорило чудовищное лицо, что багровой горой воздымалось из Океана Манеева. – Я тебе говорил…
– Я права, права! – Нить капризно ударила кулаком по поверхности багровеющей субстанции, и та плеснула тяжелыми брызгами. – Не защищай ее! Ты не видел… ты не видел, как она смотрела на Минотавра! Он дрался с роботом, а она смотрела! Так смотрела… – Девочка запнулась, закрыла глаза ладонями, сгорбилась.
– Она не виновата, Нить. – Лицо разомкнуло уста. – Таков закон ноосферы. Только воскресив всех, можно воскресить каждого в его полноте и целостности… Воскрешая избранных, приходится мириться с их ущербностью… кто-то лишается таланта… кто-то лишается любви…
– Поэтому ты вернешь и Минотавра? – Нить вновь выпрямилась, полуобернулась к багровеющему лику. – Ведь без него у тебя ничего не получится… и ее… ты опять вернешь ее, чтобы она мешала Минотавру, вредила ему, отвлекала! Оставь ее здесь! Оставь! Не нужно никакого воскрешения! Оставь Венеру в покое!
Ариадна смотрела и слушала, и почти ничего не понимала. Словно оказалась на заключительном акте драмы, и теперь по репликам со сцены пытается восстановить то, что происходило в предыдущих действиях.
– Я не могу, – произносит лик. – Ариадна нужна ему. Это не любовь. Это ненависть. Она тоже вернется… но не сможет помешать Минотавру, клайменоли помогут. Венера должна стать пригодной для всех воскрешенных, должна стать для нас раем… обновленной Землей…
– Они считают ее адом, – зло сказала Нить. – И рвутся на Землю… их ты тоже одаришь клайменолями?
– Не ведают они, что уготовано им…
– Я все равно опять ее убью, – говорит Нить, в голосе нет ненависти, злости, лишь обреченность. – И ты не сможешь помешать. Не сможешь мне помешать отдавать ее Огневикам… толкать с края Лапуты… заставлять клайменоли не напоминать ей дышать… Ты ведь знаешь, как она задыхается? Ведь первый… самый первый раз она погибла от удушья? Отдала весь кислород тебе, чтобы ты жил… а она умерла! Это был ее выбор, и тебе следовало с ним смириться! А не приходить на берег Океана Манеева…
8. Клайменоли
Свернувшийся в позе эмбриона темный человек.
Ариадна осторожно касается его лысой головы, гладит неожиданно нежным движением, будто одновременно хочет разбудить, но чтобы его пробуждение наступило как можно мягче, постепенно уступая уют сна напору бодрствования. Могучее, мускулистое, словно вырезаное из эбенового дерева самим Микеланджело тело вздрагивает, по нему будто пробегает электричество, по каждому мускулу, сочленению, глаза открываются, встречаются взглядом с Ариадной.
– Ари… Ариадна? – с усилием произносит человек, и вместе с этими звуками из него исторгаются потоки темно-багровой жидкости, той самой, из которой и состоит океан.
Пробуждающий клайменоль легко стукнул по виску, и в голове возникло жужжание, как от вибробудильника. Клайменоль зрения ударил по векам, и Ариадна открыла глаза. Телониус сидел там же и в той же позе, что и накануне вечером.
«Трогательная забота», – подумала Ариадна, а еще ей пришло в голову: как хорошо, что для этих мыслей ей никакие клайменоли не нужны. Мысли продолжали самостоятельно течь непрерывным полноводным потоком, невзирая на катастрофу с ее нервной системой. Стукнул губной клайменоль, и Ариадна сказала:
– Доброе утро, Минотавр. Напрасно вы не спите, мне не нужна сиделка… – Губной клайменоль легким касанием прервал ее. А может, он сообщал о том, что пора чистить зубы?
Множество шариков застучало по телу, подавая сигналы вставать с кровати и пройти в туалетную комнату для утреннего омовения. Даже в душе они кружили вокруг плотным облачком, указуя, где стоять, как поворачиваться, дабы тугая струя воды выгнала из сочленений последние остатки дремы.