Страница 15 из 15
Неровный свет осветил лежащую фигуру. Внешне поверженный был похож на человека, если бы не длинные седые волосы, почти белая кожа и заострённые уши. Сощуренные глаза выглядели тёмными бусинами на фоне бледного скуластого лица, тонкие хищные черты которого были искажены болью. Вертикальные морщины между едва заметными белыми бровями выражали лютую животную ненависть. Хоть противник Таринора и выглядел худым, но каждая мышца была напряжена, а в глазах читалось отчаяние.
— Не думал, что в этих местах водятся упыри… — Проговорил наёмник, оглядывая побеждённого. В ответ тот зашипел и что-то яростно проговорил на неизвестном наёмнику языке.
— Нет, ты не упырь. — Таринор заметил прижатую к неровно вздымающейся груди существа руку, из которой сочилась тёмно-алая кровь, марая и без того не чистую холщовую рубаху. — Крепко же я тебя порезал… Кто ж ты такой?
— Daer! Bherran edvith! Daer! — Сорвалось с бледных губ. Наёмника осенило: ему удалось изловить самого настоящего тёмного эльфа. И, возможно, сломать ему рёбра.
— Надо б тебя связать да возвращаться. — Таринор вынул из сумки верёвку.
— Среди людей сейчас тоже принято… мучить жертву перед тем как убить? Что ж… мы не столь различны… — Прерывистый голос эльфа звучал тихо, но уверенно, с ноткой презрительной злости и неуловимым акцентом.
— Жертва? Ты, скорее, трофей. — Наёмник связывал эльфу ноги, стараясь затянуть узлы как можно крепче: кто знает, какие чудеса ловкости он может проявить пусть даже раненый. — Смотрю, по-нашему заговорил.
— Крепкие узлы, да только я не собираюсь никуда убегать. — Злобно процедил эльф.
— Ага, как же, как будто смерти желаешь! Не свяжу — удерёшь, только тебя и видели.
— Желаю. — Оскалился эльф, направив пронзительный взгляд прямо в глаза Таринора. — Удивлён? Желаю смерти. Вы, люди, всегда цепляетесь за жизнь. Готовы пережить позор, только бы жить. Но жизнь ли это?
— Зубы заговорить решил? Не выйдет. — Наёмник начал вязать руки. Лицо эльфа исказилось болью: из раны на левой руке текла кровь. — Перевязать бы тебя, а то помрёшь, пока до деревни дойдём…
— Не надо. Лучше перережь мне горло моим же клинком и покончи с этим. — Сжав зубы от боли проговорил эльф, кинув взгляд на один из пары изящных коротких мечей, лежавших у его ног. — Прекрати продлевать мои страдания! Воистину люди — жесточайшие создания мира!
— Теперь хоть кровью заливать всё перестанешь. — Наёмник туго перевязал руку эльфа обрывком его же рубашки. — Рану бы промыть ещё, да только это забота деревенских.
Вдруг мысли наёмника прорезал внутренний голос. «Дурень, что ж ты с ним возишься? Да они его на вилы подымут сразу же, как увидят!» Однако эльфа, вероятно, устроил бы такой сценарий. Он явно хотел умереть, вот только непонятно, почему? И что вообще эльф делает в пещере, ворует скот, пугает селян…
— Слушай, ты как здесь оказался? — Таринор присел возле связанного. — Ты же эльф, а сидишь в пещере, овец режешь, людей похищаешь.
— Что я делаю?! Я бы никогда… — Возмутился было эльф, но тут же осёкся. — Одна овца. Лишь одна. Я не мог более терпеть голод! Тем более, что прежний обитатель этой пещеры вычистил её дочиста, не оставив даже мха.
— А селяне говорили… Погоди, что за прежний обитатель? Здесь ещё кто-то был?
— Умертвие. Почти ставшее salwessir. Не знаю, как это на вашем языке… Кровосос.
— Упырь. Почти ставший вампиром. Тогда его аппетиты неудивительны. Но откуда мне знать, что ты не лжёшь?
— Пойми, я говорю это не для спасения, оно мне ни к чему, моё предложение окончить мои страдания моим же клинком всё ещё в силе. Я говорю это, чтобы сохранить хотя бы остатки чести! Драм Дирен не может покинуть этот мир оклевётанным! И потом… к чему мне столько скота и зачем мне люди? Ни один благородный эльф не опускался до людоедства!
Староста говорил о десятках овец и коров и пропавших людях, которых позже находили выпотрошенными и обескровленными. Какая бы молва не ходила о тёмных эльфах, он не мог этого сделать, не разжирев при этом до размеров откормленного борова.
— Хорошо, допустим, тебе я верю. Но куда делся упырь?
— Попав сюда, я обнаружил его ожиревшим, почти готовым к превращению. Я попытался убить мерзкое отродье, — Эльф сделал особенный акцент на слове «мерзкое». — Но ему удалось убежать и скрыться. В воздухе до сих пор витает отвратительный запах гнилой плоти.
— И ты сделал иллюзию стены, чтобы спрятаться…
— От посторонних глаз. — Перебил наёмника эльф. — На поверхности к моему народу весьма холодное отношение. Странно, что ты не прирезал меня сразу.
— Да что ты заладил «прирезал»! Для чего тебе желать смерти? Понимаешь, что такой блеф с другим мог бы окончиться плачевно? Я наёмник. Наш брат долго думать не привык.
— Судя по людям, с которыми меня сводила судьба, вы вовсе не привыкли думать. Ты первый, кто попытался хотя бы заговорить со мной.
— Учитывая то, как ты встречаешь гостей, неудивительно.
— А как иначе мне встречать тех, кто обычно режет глотки, прежде чем задавать вопросы?!
Повисла неловкая пауза, которую вскоре нарушил эльф.
— Я нечасто вижу людей. И впервые вижу человека, подобного тебе.
Таринор осторожно развязал руки своему новому знакомому, предварительно, отложив клинки подальше. На всякий случай.
— На, пожуй. — Наёмник протянул эльфу кусок хлеба из сумки. Кусок лежал в сумке почти неделю и зачерствел, однако эльф накинулся на еду, словно оголодавший зверь. — Что ж делать с тобой. Местные тебе житья не дадут, пока шкуру не спустят. Для них ты и есть тот упырь, виновный во всех их бедах, и в лучшем случае твоя голова будет ещё одним украшением их частокола. Но и из твоего положения есть выход, причём выход выгодный нам обоим. Они хотят упыря. Они его получат.
Староста деревни Вороний холм пребывал в необычайном волнении. С одной стороны он с минуты на минуту ожидал наёмника с выполненным заданием, а с другой — ожидал обоз из города, чтобы было, чем заплатить этому самому наёмнику за задание. В глубине души же он вообще надеялся, что Таринор не вернётся. Но тогда люди, напуганные последними событиями, вовсе начнут массово уходить, превращая и без того пустынную деревушку в скопище заброшенных домов. Чем в таком случае придётся заниматься ему, Бедобору, староста старался не думать, тем более что от беспокойства у него разболелась голова.
— Ох! Беда мне! — Причитал он, царапая лысину пухлыми пальцами. — Совсем меня эта жизнь в могилу сведёт. Отпустил бы его с миром, так нет! Ещё больше посулил… Лучше б он сгинул ещё тогда, в доме маговском. Меньше мороки бы было.
Мысленный монолог старосты прервал скрип входной двери. Через мгновение перед ним предстал невысокий человек с жидкой бородкой, одетый в поношенный дорожный сюртук и сапоги непонятного цвета от засохшей на них грязи.
— Ты тут староста? Я с обозом из города прибыл, добрались мы таки.
— Наконец-то! — Бедобор просиял. — Я уже отчаялся вас ждать!
— Ну, сам знашь, сударь, какие нынче дороги в ваших краях. Под Гнилой Опушкой в грязи застряли, а местных помочь не допросишься. Хоть теперь добрались.
— Чудно, чудно! Дай посмотрю хоть, чего ради я ночей не спал.
Добравшись до ворот, староста вновь сменил своё настроение.
— Это всё что ли? Мы ж здесь с голоду перемрём! А серебро? Казна что ль опустела за зиму? Да уж, такой скудноты я годами не видел. Этого нам здесь на месяц не хватит. Долю урожая посылаем исправно, а получаем шишь с маслом? Куда ж это годится.
— Побойся богов, староста! Казна — она тоже не бездонная бочка, рты есть не у вас одних. А что до денег, то другие деревни и без этого вашего серебра обходятся. Вы чем хуже? Вон, давеча в Сизом Углу были, так там у них хоромы, люди весёлые, накормили, напоили. А у вас? Частокол — смотреть жутко, да и смердит, как из выгребной ямы. Дома — половина завалились, заборы наперекосяк. Обленились, а ещё чего-то просите! И уголь у вас уж давно не добывают. Скажите спасибо, что хоть это получаете, а то я ведь могу и посчитать, что помощь вам не нужна.
Конец ознакомительного фрагмента.