Страница 16 из 19
Днём она бывала у него, чаще всего спала в коробке из-под печенья, ночью убегала к себе, в свой мир, ведь известно, что если в Мире людей ночь, то в Мире бесов день.
Дважды она приносила ему оттуда богатые подарки, и хотя он отнекивался, чуть ли не силой вручала их, беспрерывно лепеча, что это награда за его труды и доброту.
И он всё больше верил в слова бесовки о мире, откуда она приходит и куда исчезает, и в то, что отродье бесов бывает честным и искренним, и о своих друзьях-бесах рассказывала она ему и всё уверяла, какие они хорошие и добрые. Дошло даже до того, что она почти уговорила его, одинокого, переселиться в Мир бесов. Но для этого ему, правда, необходимо было посетить вначале находящийся неподалёку бедный город, который был отмечен печатью бесов, и в котором, оказывается, был прямой проход в Мир бесов. Там бесовка должна была встретить его в образе земной женщины и подарить ласки, о которых не мог мечтать никто из смертных. Она даже несколько раз показывалась ему в облике красивой женщины, он слышал стук в окно, заглядывал в него, и видел в лучах солнца очаровательную нагую женщину, изнывающую от похоти и бесстыдно ласкающую себя. А потом в дом забегал всё тот же зверёк, воплотиться в женщину полностью в мире людей бесовка не могла.
Между тем он постепенно стал замечать, что его здоровье уже не то, что прежде. Упадок сил и неудачи в делах стали преследовать его. Он вначале не думал, что причиной этого может быть его находка, зверушка-бесовка ведь была такой милой! Даже когда однажды ночью, в полусне, он явственно увидел мерзкую тварь величиной с добрую собаку, с рубиново-красными глазами и длинным гибким хоботком, впившимся ему в сердце и высасывающим из него кровь, он отнёс это на счёт ночного кошмара. А поутру, вспоминая это видение, даже мысли не мог допустить, что это можно как-то соотнести с его бесовской подругой.
Потом в их отношениях произошли странные изменения: человек и бесовка стали часто вздорить, ругаться, причём она не стеснялась в выражениях. Со стороны, если бы их кто-то видел, это выглядело бы забавно: на человека злобно кричит непонятное рогатое существо. Но ему не было смешно, ему было тяжело от постепенно наступающего прозрения — человеку и бесовскому отродью никогда не жить вместе.
И последней каплей стало завершение одной такой ссоры, когда зверёк-бесовка сорвала со стены портрет его покойной дочери и стала топтаться по нему, изрыгая площадную брань, а потом прыгнула к себе в коробку и уснула как ни в чём не бывало.
А его после увиденного святотатства охватил дикий гнев, он подхватил коробку, где мирно почивала дьявольская зверушка, бегом спустился с горы к морю и вытряхнул содержимое коробки на песок, причём бесовка даже не проснулась.
Он положил бесовку на один из прибрежных валунов, подобрал с песка камень-голыш покрупнее, и одним ударом размозжил голову своей звероподобной подруги, потом, уже совершенно не владея собой, перебил ей и лапу, ту, что когда-то излечил. И с изумлением увидел, как бывший невинный с виду зверёк на глазах превращается в тварь из его кошмара, пившую по ночам кровь из его сердца.
Он кинулся прочь от этого места, и вернулся в свой дом в скорби, ему всё же жаль было свою бывшую подругу. А ночью, когда он собирался уже отходить ко сну, со двора послышался многоголосый крик, и в свете полной луны он увидел множество бесов, возглавляемое нагой безобразной женщиной с разбитой головой. Она буквально прилипла к оконному стеклу, крича что-то несуразное, а пришедшие с нею принялись утешать её и поносить на все лады хозяина дома. Женщина же принялась петь дикие песни о пирогах с ядом, о каких-то офицерах и врачах… Он едва мог уснуть под крики бесов.
Так продолжалось несколько месяцев: днём он чертил на дверях и окнах своего дома оградительные знаки, чтобы хотя бы так препятствовать появлению нечисти, ночью же его дом сотрясался от ударов и криков, и стены звенели от мерзкого пения.
Однажды он спустился со своей горы в город, немного развеяться и передохнуть от бесовской напасти. А когда вернулся, с изумлением обнаружил, что его дома нет: за одну ночь отсутствия бесы разрушили. Покопавшись в руинах, он собрал то немногое, что уцелело после разгрома, и вернулся в город, где вскоре нашёл себе другое жилище.
В первую же ночь на новом месте ему приснился сон: бесы отвергли его бывшую подругу, потому что она после уничтожения его дома перессорилась и со своими соплеменниками. И она скитается по морскому берегу возле того места, где он её когда-то нашёл, не нужная ни бесам, ни людям, рыдает и осыпает его проклятьями, и воздвигает по всему берегу могильные холмы с пустотой внутри. И ему не было теперь жаль бесовку, даже во сне.
.. И словно уходили на миллионы километров
…Мучительно-щемяще-сладостно-неописуемо, когда мы с тобой сплетались в одно, и казалось, всё вокруг нас наполнялось той силой любви, что источали наши тела, а потом долго лежали в изнеможении (слова ни к чему, нет, нет), потом ты одевалась. «Не смотри, не нужно…» — и я покорно отворачивался, хотя хотел посмотреть.
Я и в постели, перед тем как кинуться на тебя со всей страстью, что пробуждало твоё смуглое тело, моя дорогая, вначале набрасывался на тебя мысленно, поедая глазами твою грудь, молодую и упругую (сколько же тебе лет… лет… я не знаю твоего возраста и мне это не нужно, правда?) Гладкие руки, живот… а потом неистовые наши объятия, безумные ласки, распаляющие… похоть? Нет, нечто большее, твоё и моё сознания сплетались в одно ещё во время обоюдных ласк и словно уходили на миллионы километров от этой постели в твоей съёмной квартирке, от города, страны, Земли, за миллионы световых лет мы парили… И уже там сливались своими высшими телами друг с другом. А наши земные оболочки вели себя как положено земным — хищник набрасывался на вожделенную добычу, и добыча нисколько не сопротивлялась, она сама становилась хищником, и поглощала данное ей вместе с владельцем… И, наконец, восторженный вопль двух победивших друг друга существ отзывался в стенах комнаты.
Я тоже одевался, ты запирала скрипучую дверь квартиры (идиллия кончилась — подтверждало хрюканье ключа в замке, и на меня накатывала нелепая злость на простенький металлический механизм, будто злорадствующий), мы спускались на улицу и долго гуляли по вечереющему городу, словно дети, взявшись за руки.
Заходили в какое-нибудь кафе, они часто переполнены в это время, но для нас всегда почему-то находился столик. Ты пила своё белое сухое, а я всё не мог налюбоваться тобой, как пацан семнадцатилетний, с глупой, должно быть улыбкой… Если бы не кем-то когда-то созданные морально-этические нормы, я бы взял тебя прямо тут, на столике, грубо задрав подол твоего чёрного платья, (ты всегда любила чёрное), словно изголодавшийся солдат в захваченной деревне берёт поселянку. И твой крик, если бы ты кричала от неожиданности и стыда, что ЭТО происходит прилюдно, только подстёгивал бы меня…
Сказка заканчивалась, когда мы доставали свои телефоны, чтобы вызвать такси. Ты никогда не позволяла мне заказать для тебя машину, и я никогда не знал, куда ты едешь — к себе ли, нет. И, странное дело, не ревновал тебя ни капли.
Я же прозаически направлялся домой, к жене, Люсе драгоценнейшей — как я периодически заверял её, и сыну тринадцатилетнему. Я открывал дверь своим ключом, Люська обычно сидела перед телевизором, или же слушала музыку — стоны сладкоголосых певичек-шлюх и безголосых полупокеров под однообразный ритм. Она поднимала на меня глаза: «Ну что ты долго так, опять на работе?..» — задавала традиционный вопрос и получив аналогичный ответ, сообщала, что ужин на кухне. Словно рыба в аквариуме, мелькала мысль, пока я шёл на кухню. Есть обычно не хотелось, и, поковырявшись для вида в еде, я потихоньку сваливал её в пластиковый пакет и отправлял в мусорное ведро, чтобы не было лишних подозрений.
Нет, я был, полагаю, добросовестным мужем и отцом. Деньги в дом, и супруге уделял внимание, меня и на неё хватало, на традиционную супружескую «палку перед сном». Просто, когда исполнял супружеский долг, я крепко зажмуривался и представлял Тебя, в то время как входил в жену, и в мозгу загорался маленький огонёк, тёмный огонёк нашей с Тобой страсти, а жена в это время охала. Полные женщины, как моя Люся, быстрее достигают оргазма, и огонёк угасал. Люся вскоре засыпала, прихрапывая, и я следом за нею.