Русский акцент

Время подходило к обеду, и Мартин пригласил Бориса пройти с ним в столовую с тем, чтобы набрать силы для продолжения рабочего дня. Вконец расстроенный и опечаленный Борис не нашёл ничего лучшего как грустно пробубнить:

– Вы уж извините меня, Мартин, какой может быть обед, когда аппетита нет ни малейшего. Это всё потому, что я потерпел полное фиаско в работе, которую уже считал у себя в кармане. Да, видимо, карман оказался маленьким. Спасибо вам за участие.

Мартин протянул Борису какой-то бланк, в котором он должен был расписаться в том, что отказывается от должности, полученной по результатам проведенного конкурса, крепко пожал ему руку и провозгласил ему то же самое, что и профессор Браверман из Техниона:

– Учите иврит, молодой человек, направьте на это все ваши усилия и, поверьте, всё у вас будет хорошо.

Борис согласно кивнул головой и мрачно прошептал про себя:

– Вот тебе, Боренька и Судный день!

Глава 6. Работа не волк

Вернувшись домой, вместо того, чтобы схватить ульпановский конспект и с удвоенной энергией взяться за изучение языка, который должен стать ему родным, Борис взялся опустошать полбутылки оставшегося после ужина бренди. Только вчера этот напиток являлся символом победы, а сегодня представлялся уже алкогольным логотипом глобального поражения. Наверняка он бы допил этот то ли символ, то ли логотип до конца, если бы ему не помешала Татьяна. Уставшая, она вернулась с врачебных курсов в надежде застать мужа в добром здравии и приподнятом настроении. Вместо этого пришлось лицезреть его бледную, измученную от несостоявшейся перспективы, покрасневшую от алкоголя, физиономию. Таня сразу всё поняла и, не задавая ненужных вопросов, тут же прониклась искренним сочувствием к Борису.

– Как же ему тяжело, бедному, перенести очередное поражение в длинной цепочке уже свершившихся провалов, – подумала она про себя.

А ведь именно сейчас ей захотелось поделиться радостью от того, что сегодня на курсе объявили результаты внутреннего экзамена, который является близким аналогом того, что должен быть в действительности. Она получила отличную оценку. Этот факт вселял большие надежды в том, что ей удастся подтвердить свою квалификацию врача. Однако Таня понимала, что сейчас не время выставлять напоказ свои успехи перед уязвлённым мужем. Она догадывалась, что Бориса расстраивает и просто добивает неопровержимый факт того, что его милая жена не просто работает, тем самым кормя семью, а ещё и успевает профессионально учиться. Придав лицу беззаботное выражение, Татьяна беспечно всплеснула руками и весело прикрикнула:

– А кто это здесь выпивает, и по какому поводу, и почему без меня?

– Нам не нужно довода, чтобы пить без повода, – неожиданно для себя в рифму скаламбурил Борис.

– А. ведь, повод, дорогой Боренька, действительно есть, – торжествующе улыбнулась Таня, – и довод к нему тоже. Ты совсем забыл, что у твоей дочки сегодня день рождения.

Борис побледнел, мгновенно покрывшись пунцовой краской, и тихо пробормотал:

– Как же так, Танюша, как я мог забыть день рождения Наташки. Что-то со мною не так, надо взять себя в руки и не поддаваться панике.

– Вот это уже слова не мальчика, а мужа, – подбодрила его Татьяна.

– А я, кажется, и есть твой муж, – задорно выдохнул Борис, – и его обязанности ещё никто не отменял.

– Вот и исполняй их, как подобает настоящему мужчине, – весело рассмеялась Таня.

Несостоявшийся начальник отдела встрепенулся, быстро подбежал к жене и, крепко обняв её, чуть ли не силой потащил в спальню.

– Боренька, милый, – тщетно отбивалась от него Татьяна, – я вовсе не это имела в виду.

То, что она не имела в виду, продолжалось не менее часа. Борис и Татьяна обессиленные, но счастливые лежали, прижавшись друг к другу, на покосившейся хозяйской кровати в съёмной квартире в окрестностях израильской пустыни Негев. Борис нежно поглаживал руку любимой жены и думал, что, как ни странно, этот необременительный секс в сочетании с неостывшими чувствами любви разгрузил его тревожное состояние и даст ему силы продолжить поиски задуманного.

В Москве день рождения дочерей в семье Буткевичей традиционно и неукоснительно отмечался в ресторане. Кому-то из начальства столичного общепита пришла в голову совсем неплохая идея: в субботнее утро устраивать в ресторанах «День сладкоежки». Маленькая Наташа до сих пор цитирует слова ведущей, что открывала детский праздник в ресторане: «Очень часто говорят, дети любят мармелад, шоколадные конфеты тоже важные приметы, торты, слойки и печенье, крем домашнее варенье, и хрустящие орешки, – они просто сладкоежки». В этом взрослом шикарном ресторане, временно переоборудованном под детское кафе, имелись в наличии лимонадные фонтаны, дворец пломбирных фантазий, замок карамельных радостей и зефирно-мармеладная крепость. Это был настоящий детский праздник, где поедаемые сладости не только приносили удовольствие маленьким желудкам, а и создавали такую же сладостную атмосферу. Сегодня о такой атмосфере никто даже не заикался, денег на неё катастрофически не хватало, да и отыскать такой ресторан в негевской столице было невозможно, как, впрочем, в Иерусалиме и Тель-Авиве. Но традицию надо было соблюсти, если не по содержанию, то хотя бы по форме. Однако и форму найти было нелегко. Лишь в огромном торговом центре набрели на небольшое кафе-кондитерскую. Молодая официантка принесла меню, Борис долго вчитывался в названия блюд, названия которых он не мог перевести. Против каждого такого названия стояла цена. Перечень этих цен ошеломил Бориса. Небольшой кусок шоколадного торта и стакан чая с лимоном стоили больше, чем килограмм куриного мяса в супермаркете. Борис был в смятении, дефицит платёжного баланса не позволял заказать увиденное в меню. Шутка ли сказать, Наташкино угощение по стоимости тянуло на обед на всю семью. Если в прошлой жизни он делал заказ в ресторане, не заглядывая в меню, то сегодня формат затрат существенно изменился. Зарплата доцента в институте составляла 320 рублей, к этой немаленькой в СССР зарплате добавлялись ещё 120 рублей за руководство хоздоговорной научно-исследовательской темой. И это при средней зарплате в стране в 150 рублей. При таком раскладе доцент Буткевич мог позволить себе если не всё, то многое из этого всего. Во всяком случае, не было никаких проблем на день рождения сводить любимую малышку в ресторан. Сейчас же Борис радовался только одному, что его не видит никто из московских знакомых. Картина складывалась неприглядная: за столиком в кафе под пальмой восседала дружная семья: Борис, Татьяна и их дочь Наташа. Перед ребёнком стоял небольшой кусок торта с оставшимися палочками бенгальских огней, которыми официантка украсила его, узнав, что за столом сидит именинница. Борис и Татьяна сидели по обе стороны от неё, молча наблюдая, как их ребёнок с удовольствием уплетает пирожное, запивая обыкновенным чаем. Печальнее всего, что именно этот, а не московский день рождения маленькая Наташа запомнит на всю жизнь. Через пятнадцать лет, в день своей свадьбы, она со слезами на глазах скажет Борису:

– Папочка, а ты помнишь моё восьмилетие в кафе в Беер-Шеве, помнишь, как здорово было.

Борис помнил эти именины ещё и потому, что именно в этом маленьком кафе он поклялся себе, что свернёт любые горы лишь бы не допустить такого безденежья, такой неопределённости в статусе и такого отчаяния, до которого он довёл себя тогда.

Горы, которые надо было покорять и сворачивать, не замедлили проявиться уже на следующий день. Продавец бакалейной лавки, где Борис отоваривался сигаретами, несколько дней назад спросил, кто он по профессии. И вот сегодня этот скромный и добродушный бакалейщик скороговоркой выпалил ему:

– Слушай, Борис, ты же знаешь, работа не волк, в лес не убежит, надо только отыскать место, откуда она не сможет исчезнуть. Я, кажется, нашёл для тебя это место. Мой сосед, он геодезист, я ему говорил о тебе. Он желает с тобой переговорить.