Том 4. Джек

— Что за дрянь вы тут жгли, тетка Сале?

Старуха растерялась и хотела было солгать, но доктор и сам догадался:

— Значит, у вас уже побывал сосед, отравитель?

Риваль не ошибся. Гирш решил испробовать на злосчастном браконьере зловещую методу лечения ароматическими веществами. Ему все труднее было находить охотников для своих опытов. Крестьяне побаивались его. К тому же ему приходилось быть очень осмотрительным, потому что этьольский врач вел непримиримую борьбу с этим знахарем, с этим медиком без диплома. Гирша уже дважды приглашали в Корбейль к прокурору и предупредили, что его постигнет суровое наказание, если он не прекратит свою противозаконную практику. Но Сале жили так близко, люди они были такие жалкие!.. И как ни боялся Гирш полиции, а все же не устоял перед соблазном.

— А ну, живо! Распахните дверь, откройте окно!.. Вы что, не видите? Бедняга задыхается!

Старуха поспешила выполнить приказ доктора, ворча себе под нос:

— Бедный мой муж, бедный мой муж! А они ведь сулили, обещали, что вылечат его… И не совестно людей обманывать! Мы люди темные, одно слово — крестьяне, горемычные…

Когда доктор, склонясь над умирающим, щупал его едва слышный пульс, из-под тряпья, наваленного на кровати, раздался замогильный голос:

— Скажи им, жена! Ты обещала сказать.

Старуха что-то бормотала скороговоркой, поправляя хворост в очаге. Умирающий снова заговорил слабым голосом:

— Скажи им, жена!.. Скажи им, жена!..

Доктор взглянул на тетку Сале; ее темное, как у старой индианки, лицо приобрело кирпичный оттенок. Она подошла ближе и пробубнила:

— Вот беда! Уж поверьте, во всем виноват соседский лекарь: это по его наущению я так огорчила бедную барышню, даром, что она такая хорошая!

— Какую барышню? О ком вы говорите?

Доктор встрепенулся и выпустил руку больного.

Старуха колебалась. Но браконьер уже совсем слабым голосом, доносившимся как будто издалека, снова прошептал:

— Скажи им!.. Я хочу, чтоб ты им сказала!

— Ну, будь что будет! — решилась, наконец, тетка Сале. — Вот оно как получилось, добрый господин Риваль: этот негодяй дал мне двадцать франков. Есть же на свете такие бесстыжие люди, прости господи! Дал он мне, значит, двадцать франков, чтобы я рассказала мамзель Сесиль всю историю про ихних папашу и мамашу.

— Мерзавка!.. — вне себя от ярости, громовым голосом крикнул старик Риваль и, схватив мерзкую старуху за плечи, встряхнул ее. — Как ты посмела?

— Да все из-за двадцати франков, благодетель вы наш… Не дай он мне, этот гадкий человек, двадцати франков, я бы померла, а рта не раскрыла… Клянусь своим несчастным мужиком, который вот-вот богу душу отдаст, что я ничегошеньки об этом деле не знала! Он сам мне все и рассказал, чтобы я барышне потом выложила.

— Ах, подлец! Недаром он грозил мне отомстить… Но кто ему-то обо всем рассказал? Кто направлял эту злобную руку?

Жалобный стон — так стонет человек, когда появляется на свет или когда его покидает, — вернул врача к убогому ложу старика. Теперь, когда по его настоянию жена все рассказала, папаша Сале мог спокойно умереть, — быть может, это позднее раскаяние старого бродяги, у которого за душой было столько преступлений, облегчило ему тяжкий переход в мир иной. Доктор до рассвета просидел около старика. У больного началась агония, в нем едва теплилась жизнь, — ей предстояло угаснуть, как только в окнах забрезжит белесый свет. Ривалю пришлось проявить огромную выдержку, чтобы остаться в лачуге у постели больного, лицом к лицу со старухой, скорчившейся возле очага и не решавшейся ни заговорить с доктором, ни взглянуть на него. Но его тут удерживал долг. Всю ночь он размышлял, сопоставлял различные догадки, сравнивал отдельные смутные предположения, пытался до конца понять подоплеку этих гнусных козней. Когда все было кончено, он поспешил в Этьоль, предварительно убедившись, что Гирша, этого бесчестного шарлатана, нет сейчас в Ольшанике. В старике клокотало такое бешенство, что, попадись ему сейчас подлый враг, обрушивший свою месть на ни в чем не повинную девочку, он расправился бы с ним не хуже, чем в те годы, когда был еще молодым хирургом и плавал на кораблях. Вернувшись домой, он прямо прошел в комнату Сесиль. Никого. Ее постель даже не была измята. Он задрожал и кинулся в «аптеку». Там тоже никого не было. Комната, где прежде жила Мадлен, была открыта, и тут среди реликвий, напоминавших о безвременно ушедшей, на низенькой скамеечке в неловкой позе спала Сесиль — должно быть, она всю ночь на коленях поверяла небу свою скорбь, молилась и плакала, а потом забылась в изнеможении. Ее разбудили шаги доктора, и она открыла глаза.

— Дедушка!

— Значит, эти негодяи посмели открыть тебе тайну, которую мы так старательно от тебя скрывали?.. О, господи! Сколько мы прилагали усилий, сколько принимали мер предосторожности, чтобы уберечь тебя от этого ужаса! И вот ты обо всем узнаешь от чужих, от враждебных тебе людей. Бедная ты моя…

Сесиль спрятала голову у него на груди.

— Не говори! Ничего не говори! Мне так стыдно!..

— Нет, нет, мне надо с тобой поговорить… Эх, если бы я только мог догадаться, почему ты отказала Джеку! Ведь ты из-за этого решила не выходить за него замуж? Правда?

— Правда.

— Но почему? Объясни мне, что тебя на это толкнуло?

— Совесть повелевала мне все сказать моему будущему мужу, а я не могла открыть ему позор своей матери… У меня оставался только один выход, вот почему я так поступила.

— Стало быть, ты его любишь, любишь до сих пор?

— Всем сердцем. И мне думается, что он тоже любит меня так сильно, что сам никогда бы не отказался от меня, но я не могла принять от него такую огромную жертву. Нельзя жениться на девушке, отец которой неизвестен, а тем более на такой, об отце которой известно, что он был мошенник и фальшивомонетчик.

— Ты заблуждаешься, дитя мое. Джек все про тебя знает, и тем не менее он был горд и счастлив при мысли, что ты станешь его женой. Я ему все рассказал.

— Не может быть!

__ Противная девочка! Если бы ты больше мне доверяла, я бы предотвратил это ужасный удар, которым ты, как кинжалом, пронзила наши сердца. А ведь как мы все трое были счастливы!

— Значит, Джек все про меня знает?..

— Я почел своей обязанностью его предупредить еще в прошлом году, когда он сказал мне, что любит тебя.

— И его это не оттолкнуло?..

— Глупая девочка!.. Ведь он же тебя любит! В ваших судьбах так много общего!.. Он тоже не знает своего отца, мать его никогда не была замужем. У тебя есть перед ним большое преимущество: твоя мама была святая, а мать Джека…

И, подобно тому, как доктор Риваль в свое время поведал Джеку историю Сесиль, теперь он поведал Сесиль историю Джека, рассказал о бесконечных страданиях этого человека, такого ласкового и доброго, о его безотрадном детстве, о его ужасной юности. Вспоминая о горестном прошлом Джека, доктор вздрогнул, как ужаленный.

— Ну, разумеется, это она!.. И в этом несчастье повинна она!.. — воскликнул он. — Она, наверно, говорила о вашем браке в присутствии Гирша… Да, да, теперь я в втом уверен. По милости взбалмошной бабы ты узнала о драме, которую мы так тщательно скрывали от тебя… Это рок! Новый страшный удар нанесла бедному юноше его родная мать.

Сесиль слушала рассказ деда, и ее охватывало отчаяние: подумать только, она сама причинила бедному Джеку такое горе! И зачем она это сделала! Она готова была на коленях молить его о прощении.

— Джек!.. Бедный мой друг!.. — рыдая, повторяла Сесиль. Она столько выстрадала сама, что хорошо понимала меру его страданий. — Господи! Какая же это была для него мука!

— Он все еще мучается.

— Ты что-нибудь про него знаешь, дедушка?

— Нет. Можно попросить его приехать, и он сам тебе расскажет… — с улыбкой сказал доктор.

— А что, если он не захочет приехать?

— В таком случае поедем к нему сами… Нынче как раз воскресенье, он не работает. Мы застанем его дома и привезем сюда… Ты согласна?