Страница 61 из 134
Кое-кому хотелось бы оборвать на этом месте драму, ибо такой конец больше соответствует общепризнанным законам общества: пусть Поль Астье остается победителем и, избавленный от старухи жены, тратит в свое удовольствие миллионы австриячки. Нет, у меня иной взгляд на жизнь. Я безусловно верю в формулу: «За все надо платить», — я много раз убеждался, что человеку воздается по заслугам, хорошим или плохим, и не на том свете, который мне неведом, а здесь, на земле, рано или поздно.
Признаюсь, моя ненависть к злым такова, что я внес, быть может, слишком много изощренности в кару, настигающую моего Поля Астье. Я сразил его на вершине блаженства, таким счастливым, что он даже стал добрее, с веточкой флердоранжа во рту, со взором, ослепленным золотым ореолом красавицы еврейки. И одновременно я заставил Вайяна, подстерегающего Поля Астье, применить к нему закон Дарвина о сильном, который пожирает слабого. «Я вооружен, ты безоружен, я уничтожаю тебя, бандит!» Славный Вайян! Однако он не принадлежит к struggle for lifer'ам, он пассажир старого-престарого корабля, — на этом корабле чему только не верили, а теперь все это вышло из моды. После того, как удар нанесен и хищник уничтожен, Вайян поднимает руку к небу и, словно эхо, повторяет холодное «Присуждаю» — возглас нотариуса на аукционе; этот жест показывает, орудием какого суда он себя считает. «Браво, Деннери!»[57]- прошептал в уголке зрительного зала молодой, щеголеватый «господин Нагле из Нима». Пожалуй, я с ним согласен, но что поделаешь? Я так ненавижу подлого хищника, что сам мог бы его застрелить.
Мне остается от всего сердца поблагодарить директора театра Жимназ и актеров-исполнителей «Борьбы за существование»; я сознаю, что при посредственной игре и менее совершенной рамке моя пьеса не была бы так горячо встречена публикой. Она длинна, изобилует подробностями, требует внимания, на что парижане особенно скупы, порой заставляет думать, а это нравится далеко не всем: «Идея? Какая скука!» Благодаря г-ну Виктору Конингу[58] и его превосходным актерам я паче чаяния имел успех; я счастлив, что могу публично выразить им свою признательность.
Я боялся главным образом того, что критика призовет меня к ответу за близкое родство «Бессмертного» и «Борьбы за существование», которая является как бы продолжением, следствием романа. Ничего подобного не случилось. Печать была ко мне очень благосклонна или по меньшей мере беспристрастна. Только в одной или двух критических статьях мне послышался злобный шелест «академических пальм», что крайне меня удивило: в моей пьесе нет ни одного антиакадемического слова. Да и в чем виноват столь опороченный «Бессмертный»? В том, что он без уважения говорит о Французской академии? Но скажите на милость: что уважают в наши дни? И не случалось ли академикам, даже прославленным, дурно отзываться о людях весьма почтенных или принимаемых за таковых? Разве академик Тэн не нападал на Наполеона, самого выдающегося деятеля нашего века, который дал нам таких людей, как Бисмарк? А разве Ренан, тоже академик, в своем жизнеописании Иисуса Христа, которое он нам преподнес в количестве трехсот тысяч экземпляров, проявил к нему почтительность?
Зато какую травлю, какую злобу, какой поток брани вызвали вольности, допущенные мною по отношению к достопочтенной Академии! А ведь я только имел смелость сказать, что ее милости не вредны, но бесполезны и что талантливый человек прекрасно обходится без ее штампа; я дерзнул рассказать о нравах этого мира специфических интриг, о многочисленных и противоборствующих ветрах, дующих в его холодных коридорах, о скользких ступеньках его извилистых лестниц, о его низких дверях, набивающих шишки самым гордым, которым приходится сгибаться, чтобы пройти в них; я пожалел о плачевном положении кандидатов в академики, ибо Академия тащит их за собой как обманчивую приманку, и, наконец, указал артистической молодежи на западню, уготованную ее гордости, ее независимости.
Против меня была направлена большая обвинительная речь г-на Кене де Борпера.[59] Пытаясь снискать благоволение Академии, он ставил после каждой цитаты из «Бессмертного» возмущенное, добродетельное многоточие, заменявшее непристойности, которые он при всем желании не мог привести, хотя и приписывал им скандальный успех произведения…
Но зачем я все это ворошу? Все это уже далеко, роман вышел в прошлом году. Я совсем забыл, что на устах и на афишах теперь «Борьба за существование», а вовсе не «Бессмертный».
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Поль Астье — депутат, 32 лет.
Мария-Антония, урожденная герцогиня Падовани — его жена.
Вайян — начальник почтово-телеграфной конторы, 60 лет.
Лидия — его дочь, 20 лет.
Антонин Коссад — заведующий лабораторией, 25 лет.
Эстер Селени , 20 лет.
Вдова маршала — ее тетка. 40 лет.
Граф Адриаии — гвардеец папской гвардии, 28 лет.
Маркиза де Роканер , 25 лет.
Герцог де Бретиньи — академик, 70 лет.
Графиня Фодер.
Шемино — помощник поверенного, 30 лет.
Лортиг — секретарь Поля Астье, 23 лет.
Эртбиз — дворецкий в замке Муссо.
Стен — слуга Поля Астье.
Нотариус.
Помощник нотариуса.
Рассыльный.
Первый солдат 12-го егерского полка.
Второй солдат 12-го егерского полка.
Старый крестьянин.
Туристы.
Гости.
Посетители аукциона.
Садовники.
Лакеи.
Выездной лакей.
Действие происходит в Париже и в замке Муссо (Луар-э-Шер).
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
У Поля Астье, в особняке Падовани. Громадный кабинет: высокие потолки, строгие драпри. В глубине дверь. Справа — спальня Поля Астье; дверь в спальню закрывают роскошные темные портьеры. Слева — высокое окно. Напротив спальни — письменный стол, заваленный брошюрами; у стола — кресло. В глубине — стеклянная дверь на террасу, выходящую в сад. Окно слева открыто.
Утро. Маленький Стен, взобравшись на лесенку, протирает стекла.
Стен, Лортиг.
Лортиг(входит в кабинет; очень элегантен, воротник поднят, под мышкой портфель). Здравствуй, малыш!
Стен (не оборачиваясь). Здравствуйте, господин Лортиг.
Лортиг(кладет портфель на стол). Апрель, а холодновато! Патрон в Булонском лесу? (Открывает коробку с папиросами, хватает несколько папирос, одну берег в рот, другие запихивает в свой портсигар.)
Стен. Нет, господин Лортиг. Он еще не выходил.
Лортиг(поспешно перекладывает папиросы в ящик). Он болен?
Стен. Болен? Кто?.. Поль Астье?.. (Смеется.) Да что вы!
Лортиг. Очень странно… (Понизив голос, указывает на спальню.) Он один?
Стен. Должно быть. Я вхожу туда только по звонку. Надо полагать, один, — мадам вот уже три месяца в своем замке, в Турени, в Муссо.
Лортиг. М-да… Три месяца — срок большой, особенно, если супружеская жизнь трещит по всем швам. (Делает знак Степу, чтобы он спустился с лесенки.) Нового ничего не слышно? Ни о чем не болтают там, у вас?
Стен. Нового?.. Между барином и барыней?
57
намек на то, что мелодраматическая развязка пьесы достойна третьестепенного драматурга Филиппа Деннери (1811–1899), автора известной мелодрамы «Две сиротки» (1874), написанной им в соавторстве с Кермоном.
58
Виктор Конинг (1842–1894) — театральный деятель и драматург, с 1880 года — директор театра Жимназ.
59
Кене де Борпер, Жюль (1838–1923) — бездарный писатель, генеральный прокурор апелляционного суда.