Страница 26 из 38
А что же лучи перемещения материи? Любой вид транспортировки, при котором вас разрывают на атомы, швыряют эти атомы сквозь субэфир, а затем снова слепливают вместе, только-только дав впервые за многие годы почувствовать вкус свободы, не сулит ничего хорошего.
Многие люди до Артура Дента думали точно так же, и даже написали об этом песни. Вот одна из них. Ее постоянно распевают огромные толпы у ворот завода телепортационных систем Кибернетической Корпорации Сириуса на Планете Щастья-Ш:
Артур почувствовал, что волны боли понемногу утихают, но тупые пульсирующие толчки не исчезли. Он медленно и осторожно встал на ноги.
— Ты слышишь тупые пульсирующие толчки? — раздался голос Форда Префекта.
Артур обернулся и неопределенно качнул телом. К нему приближался Форд Префект. У него были красные глаза и нездоровый цвет лица.
— Где мы? — спросил Артур, жадно вдохнув.
Форд посмотрел вокруг. Они стояли в длинном изгибающемся коридоре, оба конца которого уходили вдаль и терялись из вида. Внешняя стальная стена — которая была покрашена в тот тошнотворный бледно-зеленый цвет, каким красят в школах, больницах и сумасшедших домах, чтобы он успокаивал их обитателей — изгибалась над их головами и смыкалась там с внутренней перпендикулярной стеной, которая, как ни странно, была обтянута темно-коричневым джутовым полотном. Пол был покрыт темно-зеленой рифленой резиной.
Форд подошел к очень толстой и темной прозрачной панели в наружной стене. Она была многослойной, однако он увидел сквозь нее крохотные точки далеких звезд.
— Мне кажется, мы на каком-то космическом корабле, — сказал он.
Из глубины коридора доносился звук тупых пульсирующих толчков.
— Триллиан? — испуганно позвал Артур, — Зафод?
Форд пожал плечами.
— Их здесь нет, — сказал он, — я проверил. Они могут быть где угодно. Непрограммируемый телепорт может зашвырнуть тебя на много световых лет в любом направлении. Судя по своему самочувствию, предполагаю, что мы проделали совсем немалый путь.
— И какое у тебя самочувствие?
— Плохое.
— Ты думаешь, что они…
— Где они, что с ними — мы об этом никак не узнаем и ничего поделать не сможем. Поэтому делай то же, что я.
— Что?
— Не думай об этом.
Артур повертел эту мысль в уме, с неохотой признал ее мудрость, сложил ее вчетверо и спрятал поглубже в карман. После этого он глубоко вздохнул.
— Шаги! — внезапно воскликнул Форд.
— Где?
— Этот шум. Эти пульсирующие толчки. Это же топот ног. Слушай!
Артур прислушался. Шум доносился до них эхом по коридору с неопределенного расстояния. Это был приглушенный звук топающих ног, и теперь он стал заметно громче.
— Идем отсюда, — отрывисто сказал Форд.
И они пошли в разные стороны.
— Не туда, — сказал Форд, — они идут с этой стороны.
— Нет, — сказал Артур, — они идут с той стороны.
— Нет же, они…
Оба остановились. Оба развернулись. Оба напряженно прислушались. Оба согласились друг с другом и снова пошли в разные стороны.
Их охватил страх.
Шум приближался с обеих сторон.
В нескольких ярдах слева от них под прямым углом к внутренней стене отходил еще один коридор. Они метнулись туда. Коридор был темным, бесконечно длинным, и им казалось, что чем дальше они по нему идут, тем становится холоднее. Налево и направо от него отходили другие коридоры. Каждый из них был очень темным, и из каждого на них веяло ледяным холодом.
На секунду они остановились в тревоге. Чем дальше они шли по коридору, тем громче становился звук топающих ног.
Они прижались к холодной стене и вслушались изо всех сил. Холод, темнота и топот невидимых ног действовали им на нервы. Форд дрожал, отчасти от холода, а отчасти — воспоминая рассказы, которые его любимая мамочка рассказывала ему, когда он был всего лишь бетельгейзским малышом, не достающим и до колена арктурскому мегакузнечику. Это были рассказы о погибших кораблях, забытых посудинах, неприкаянно скитающихся по глухим закоулкам дальнего космоса, кишащих демонами или призраками сгинувших экипажей, рассказы о неосторожных путешественниках, которые обнаруживали эти корабли и входили в них, рассказы о… Но тут Форд вспомнил обитую коричневым джутовым полотном стену в первом коридоре и приободрился. Он был готов поспорить на какие угодно деньги, что если бы духи и демоны выбирали интерьер для своих обиталищ, то точно не выбрали бы коричневый джут. Он схватил Артура за руку.
— Идем обратно, — решительно сказал он, и они направились туда, откуда ушли.
Но секунду спустя они метнулись как напуганные ящерицы в ближайший боковой коридор, потому что прямо по их курсу внезапно возникли владельцы топающих ног.
Спрятавшись за углом, они в изумлении наблюдали, как две дюжины жирных мужчин и женщин в тренировочных костюмах прогромыхали мимо них, пыхтя и сопя так, что любой кардиолог тихо заверещал бы от ужаса.
Форд Префект глядел им вслед, широко раскрыв глаза.
— Они бегают трусцой! — прошипел он, когда эхо их шагов затерялось среди коридоров.
— Они бегают трусцой? — прошептал Артур Дент.
— Бегают трусцой, — сказал Форд Префект, пожав плечами.
Коридор, в котором они прятались, был не такой, как остальные. Он был очень коротким и кончался широкой стальной дверью. Форд осмотрел дверь, нашел замковый механизм, и открыл ее.
Первой вещью, бросившейся им в глаза, оказался гроб.
Следующие четыре тысячи девятьсот девяносто девять вещей, которые бросились им в глаза, тоже были гробами.
Глава 23
Это был гигантский полутемный склеп с низким потолком. В его дальнем конце, до которого было около трехсот ярдов, находился сводчатый проход в помещение, бывшее, по-видимому, аналогичной камерой с аналогичным содержимым.
Форд Префект негромко присвистнул и шагнул в склеп.
— Потрясающе, — сказал он.
— Что такого замечательного в покойниках? — спросил Артур, заходя вслед за ним и озираясь.
— Не знаю, — ответил Форд. — Давай выясним.
При ближайшем рассмотрении гробы оказались больше похожи на саркофаги. Они были по пояс высотой и сделаны из чего-то похожего на белый мрамор. Явно именно из этого: чего-то похожего на белый мрамор. Крышки были полупрозрачными и сквозь них смутно виднелись черты их почивших, вероятно с миром, обитателей. Это были гуманоиды, совершенно очевидно оставившие тревоги и заботы мира, в котором когда-то жили. Ничего больше разобрать было невозможно.