Страница 4 из 12
Во все остальном он остается самим собой – насмешником, провокатором, гением эпизода, дизайнером экстравагантного стиля и, как он сам себя называет, убежденным феминистом. Точка зрения женщины – и, нередко близкая ей, позиция гея – преобладает в «Кике». Но это еще и сугубо латинская, средиземноморская точка зрения. Противник мачизма и мужского шовинизма, Альмодовар в то же время чужд ханжеской англо-саксонской политкорректности. Когда журналисты интересовались, будет ли политически правильным смеяться над поистине уморительной пятнадцатиминутной сценой изнасилования Кики, Альмодовар отвечал: «Смейтесь, плачьте, уходите из зала, курите, пейте, пукайте, делайте все, что угодно вашему разуму и телу». Ибо примитивное физическое насилие кажется детской забавой по сравнению с изощренным «новым насилием» камеры-вуайера.
«Дурное воспитание»
«Поговори с ней»
«Живая плоть»
«Все о моей матери»
Одно время казалось, что Альмодовар уже не поднимется выше своих ранних работ. Пока он не снял «Все о моей матери» (1999) – настоящий шедевр современной эклектики, способной примирить вкусы интеллектуалов и широкой публики. Героини этого фильма любят или себе подобных, или, раз уж нужны мужчины, предпочитают трансвеститов и транссексуалов, рожают от них детей, заражаются СПИДом, но не теряют чувства юмора и любви к жизни.
Такое невозможно представить в классической мелодраме, которой Альмодовар делает якобы почтительный книксен. Начиная с названия (парафраз «Все о Еве» Джозефа Манкевича), начиная с посвящения звездам-легендам прошлого – Бэтт Дэвис, Джине Роуленде, Роми Шнайдер, прославившимся в ролях актрис. Но с язвительным добавлением: этот фильм посвящается также всем женщинам и всем мужчинам, решившим присоединиться к лучшей половине человечества.
«Жизнь, семья, любовные отношения в конце века резко изменились, – комментирует Альмодовар. – Только на первый взгляд все это выглядит преувеличением. В мексиканских, аргентинских мелодрамах, на которых я воспитывался, было не меньше невероятного: вы даже не можете представить сколько. Я верю в открытые эмоции и в то, что европейское кино призвано возродить их. Я хочу делать малобюджетные, интимные жанровые фильмы. Чтобы они рассказывали о безумствах, которые вдруг мы совершаем в самой обычной обстановке – в кухне, в ванной, в лифте, на пляже».
Безумства совершают все без исключения герои фильма «Все о моей матери». 18-летний Эстебан бежит под дождем, чтобы взять автограф у своей любимой актрисы Хумы Рохо (Мариса Паредес), и погибает под машиной. Его мать-одиночка Мануэла (Сесилия Рот), не успевшая рассказать сыну об отце, едет из Мадрида в Барселону, чтобы разыскать отца и поведать ему о сыне. Отец, которого некогда тоже звали Эстебан, отрастил большую грудь и принял имя Лола-Пионерка. Тем не менее от него забеременела (и заразилась СПИДом) юная монашка Сестра Роза (Пенелопа Крус). Вскоре она умрет, как и Лола, но их ребенок (третий Эстебан!) будет усыновлен Мануэлой и чудесным образом избавится от вируса (это вызовет медицинскую сенсацию в недалеком будущем, в начале нового тысячелетия).
И это еще не все. Хума Рохо, играющая Бланш в «Трамвае „Желание“», умирает от страсти к своей наперснице Нине Круз, оторве и наркоманке. Со временем место Нины занимает транссексуал по имени Аградо. Однажды у Нины возникает ломка, Хума едет с ней больницу, и спектакль оказывается под угрозой срыва. Тогда Аградо выходит на сцену и произносит свой бесподобный монолог, рассказывая, сколько стоили ее бесчисленные хирургические операции и как она искусственным путем добилась полной женской натуральности. «Груди? У меня их две, ведь я не урод. Семьдесят тысяч песет каждая, еще до деноминации. Не стоит жалеть денег на совершенствование своей внешности. Ведь женщина тем более естественна, чем более она соответствует тому, как мечтала бы выглядеть».
Эта тема, несмотря на кажущуюся «желтизну», имеет и эстетический, и этический, и социальный, и медицинский аспекты, все они очень серьезны. В статье В. Зимина вводится понятие «трансгрессивная мужественность». Автор вспоминает: Фрейд писал о том, что психоанализ не в силах разгадать загадку женственности. Альмодовар пытается показать, «как его герои-мужчины приближаются к этой тайне при помощи трансгрессии, т. е. выхода за пределы своего „естественного состояния“» (В. Зимин. Проблема нарушения границ между полами и поколениями на материале фильма П. Альмодовара «Все о моей матери». Московский психотерапевтический журнал, № 1,2004). Половая трансгрессия, также как ее отражение в искусстве, способна иметь и психотерапевтический эффект.
Мануэла – тоже актриса. В молодости она играла в театре, а теперь, работая в Центре медицинских трансплантаций, учит врачей общаться с родственниками погибших. Для этого надо уметь играть на человеческих чувствах, и Мануэла не предполагает, что в один прекрасный день сама станет объектом игры: коллеги уговорят ее отдать сердце сына для пересадки другому человеку. А потом она примет из рук в руки ребенка умершей подруги и, принеся его в кафе, даст поцеловать отцу, больному СПИДом.
Альмодовар все настойчивее говорит о гуманизме и терпимости. Страну, сравнительно недавно пережившую гражданскую войну и тоталитаризм, поначалу захлестнул культ свободы, и Альмодовар стал символом этой свободы. Но уже начиная с «Кики» видно: режиссер подавлен тем, как свободой можно злоупотребить. Теперь он считает долгом проявлять сочувствие к слабым – и вовсе не из политкорректности. Он защищает не «меньшинства», а индивидуальные человеческие слабости и глубинные чувства в эпоху тотальной стандартизации и нового тоталитаризма мультимедиа. По этой причине фильм, который мог бы быть маргинальным, не стал таковым.
Не случайно в картине обращение к «архаичным» видам искусства – литературе, театру, классическому черно-белому кино, которые можно считать рудиментами традиционного гуманизма. Мануэла дарит на день рождения сыну книжку Трумэна Капоте. Оба они – фаны Теннесси Уильямса. А в самом начале мы видим кадры из фильма «Все о Еве», уморительно дублированного по-испански. Альмодовар не был бы собой, если бы из любой, самой драматической ситуации не выжимал комедийный остаток, не превращал ее хотя бы отчасти в мыльную оперу. Он открыл новый жанр – на пограничье мелодрамы и screwball comedy – безумной (или бредовой) комедии 30-х годов. Этот жанр можно было бы назвать бредовой драмой.
Однако при всей кажущейся бредовости драма замечательно выстроена драматургически. Так было не всегда. Альмодовар знает свой недостаток: эпизод у него часто доминирует над целым. В новой картине полно блестящих эпизодов (хотя бы монолог Аградо!), но ни один не подрывает общую конструкцию. С самого начала задается тема «двух половинок»: сын хочет узнать «все о моей матери», но для этого ему не хватает минимальной информации об отце, который официально для него «умер». После гибели сына мать, не желавшая знать бывшего возлюбленного, пересматривает свою позицию. Она с головой погружается в экзотические судьбы других людей, и это помогает ей пережить личную трагедию. Только на первый взгляд Альмодовар пародирует людские чувства и страдания. На самом деле он преодолевает кошмар жизни с помощью неприлично открытых эмоций и неиссякающего юмора.
Впервые у Альмодовара значительная часть действия переносится в Барселону, которая стала центром богемной и сексуальной жизни. «За последние двадцать лет испанское общество стало более терпимым, – говорит режиссер. – Но и более пресным тоже. Социалистическое правительство хочет превратить Мадрид в нормальную европейскую столицу, ничем не отличимую, скажем, от Осло. В городе почти исчезла ночная жизнь».