Страница 9 из 10
Князь взглянулъ на человѣка въ черномъ фракѣ.
Тотъ сдѣлалъ гримасу, открылъ табакерку и сталъ съ важностью перебирать табакъ.
Ольга подошла къ отцу.
— Эти цвѣты вянутъ! — печально сказала она.
Князь молчалъ.
— Вянутъ! А вѣдь я нарвала ихъ только за два часа передъ этимъ. Посмотрите, посмотрите, какъ опустлись листики розы! Бѣдная роза!
И нѣсколько минутъ она стояла молча, печально, съ поникшей головкой.
— Вы меня любите, батюшка? Да, вы меня очень любите? Правда? — И она наклонилась къ отцу и поцѣловала его.
У старика навернулись слезы. Онъ тихо проговорилъ:
— Ты моя жизнь, Ольга!
— Ваша жизнь!.. А вотъ этотъ дикій жасминъ — онъ совсѣмъ завялъ. Я его вырву изъ вѣнка… Завялъ! завялъ!
Она отошла къ окну.
— Знаете ли что? — произнесла она тихо и потомъ запѣла вполголоса… — Я,
— Какой чудесный вечеръ, батюшка! Взгляните, какъ играетъ солнце на поверхности воды. Посмотрите на небо! Ахъ, какіе чудесные цвѣта, какой блескъ, какое убранство! Вотъ яхонтъ, вогъ изумрудъ, вотъ золото, золото — И все покрыло золото…. Я не люблю золота!
И потомъ она тихо, на цыпочкахъ, подошла къ роялю, пробѣжала руками до клавишамъ и запѣла:
И вдругъ голосъ ея задребезжалъ, какъ порванная струна арфы, и нестройные звуки обратились въ рыданіе, раздиравшее сердце.
Отецъ закрылъ лицо руками…
Черезъ нѣсколько мпнутъ княжна съ веселой улыбкой выбѣжала изъ комнаты. "Я пойду проститься съ милымъ другомъ, съ моимъ милымъ другомъ", — повторяла она……
Уже солнце садится… Деревцо мое!
Оно ждетъ меня, оно скучаетъ безъ меня…"
Князь остался вдвоемъ съ человѣкомъ въ черномъ фракѣ. Князь всталъ съ креселъ, подошелъ къ нему и взялъ его за руку.
— Если бы вы знали, какъ мнѣ тяжело, докторъ! Что? нѣтъ никакой надежды?
Докторъ пожалъ плечами, стукнулъ по табакеркѣ, понюхалъ и пробормоталъ: "На… чужіе края, можетъ быть, перемѣна, разнообразіе…"
— Да, въ августѣ мы ѣдемъ въ чужіе края. Такъ еще, можетъ быть, есть надежда? Послушайте, я васъ озолочу, докторъ…
Между тѣмъ княжна сбѣжала по лѣстницѣ въ нижнюю залу, изъ залы въ садъ и въ одно мгновеніе очутилась на широкой площадкѣ противъ оконъ своей спальни.
Въ срединѣ этой площадки, устланной зеленымъ бархатнымъ ковромъ дерна, гордо возвышался красивый, статный, раскидистый дубъ. Вы залюбовались бы его роскошными вѣтвями, дѣвственной свѣжестью его зелени, залюбовались бы его могучей растительной силой, вы, которые привыкли смотрѣть на жалкія деревья, кое-гдѣ безсмысленно торчащія между кирпичными громадами зданій, на эти бѣдныя деревья, опаленпыя солнцемъ и одѣтыя въ пыль.
Княжна подбѣжала къ дубу, посмотрѣла на этотъ дубъ, покивала ему своей головкой — и въ эту минуту ея локоны такъ мило разсыпались но лицу, и она такъ мило откидывала ихъ отъ лица.
— До завтра, до завтра! — говорила княжна… — Мы завтра увидимся съ тобою, милый другъ. Я приду къ тебѣ имѣетѣ съ солнцемъ… Теперь оно уходитъ, и я ухожу отъ тебя. До завтра, до завтра!
И дерево будто понимало слова княжны, будто сочувствовало этой странной привязаиноети къ нему: его листы, тихо колеблясь, казалось, шептали что-то нѣжное въ отвѣтъ на ея привѣтствіе.
У одного изъ оконъ верхняго этажа стояли князь и докторъ. Они слѣдили за движеніями Ольги…
— Чѣмъ вы поясните эту чудную привязанность къ дереву? Не правда ли, что это очень странно, докторъ? Вотъ уже три мѣсяца, какъ мы здѣсь — и любовь моей бѣдной Ольги къ этому дереву, кажется, становится съ каждымъ днемъ сильнѣе. Странно!
— Медицина не объясняетъ такихъ феноменовъ, ваше сіятельство… Въ человѣческой душѣ есть много неразгаданнаго. Вы читали Шекспира? О, это великій писатель! точно великій писатель, ваше сіятельство. Вы читали его и должны помнить слова Гамлета: There are more things in heaven and earth, Horacio Than and dreamt of in your philosophy. У насъ безпрестанно должно быть на языкѣ это мудрое изреченіе, и оно точно безпрестанно повторяется нами. Кто-то прекрасно сказалъ, что эти слова должны привѣтствовать философію. Я вамъ наскажу много примѣровъ…
И докторъ говорилъ много и долго, но князь ничего не слыхалъ: онъ смотрѣлъ въ окно, онъ смотрѣлъ на дубъ, онъ думалъ о своей милой Ольгѣ.
— Докторъ! теперь мы пойдемъ къ ней, — онъ взялъ доктора за руку — она давно прошла къ себѣ на половину… Мы посидимъ съ ней нѣсколько минутъ, не правда ли?
Князь не могъ быть безъ нея: онъ чувствовалъ, что въ жизни дочери была заключена и его жизнь, что его существованіе безраздѣльно связано съ ея существованіемъ. Несчастный отецъ! онъ страдалъ, не видя ея; онъ страдалъ, глядя на нее.
Такъ тянулся день за днемъ.
Однажды княжна проснулась какъ-то веселѣе обыкновеннаго: ея глаза вдругъ приняли то плѣнительное выраженіе, которое одушевляло ихъ нѣкогда. Она встала съ постели, накинула на грудь шаль, завернулась въ нее и подошла къ своему уборному столику, посмотрѣлась въ зеркало, откинула шаль, сняла съ головы маленькій чепчикъ — и темная коса ея роскошно, волнисто разсыпалась по бѣлой батистовой кофточкѣ. Это была коса — заглядѣнье: длинная, до колѣнъ, мягкая какъ шелкъ, глянцовитая какъ атласъ.
Княжна, посмотрѣвъ въ зеркало, покачала головкой — и ея волосы съ обѣихъ сторонъ скатились на личико, и она на минуту вся исчезла въ волнахъ; потомъ отвела ихъ рукою, снова посмотрѣла въ зеркало и снова спряталась въ волосахъ, точно дитя, которое закрываетъ ручонками свое личико, улыбается и мило лепечетъ тю-тю.
Потомъ она позвонила. Вошла горничная.
— Маша, ты причешешь меня сегодня точно такъ же, какъ я была причесена въ тотъ день, какъ его убили.
Говоря это, княжна смѣялась. И черезъ полчаса она уже молча сидѣла въ креслахъ причесанная и одѣтая.
Когда отецъ пришелъ навѣстить ее, она граціозно привстала съ креселъ, взяла его за руку, крѣпко пожала ее и съ участіемъ спросила:
— Каково ваше здоровье, батюшка? вы сегодня что-то невеселы.
— Напротивъ, другъ мой. А каково твое здоровье, Ольга?
— У меня на-дняхъ болѣла голова; теперь нѣтъ… Мнѣ кажется, вы скучаете о немъ, добрый батюшка, о моемъ миломъ другѣ. Что дѣлать. Надобно покориться волѣ Божіей. Можно ли возставать противъ нея? Это грѣшно, очень грѣшно… Посмотрите на меня: теперь я совершенію покорна высшей волѣ.
И она взяла руку отца и поцѣловала ее…
Въ глазахъ его блеснула радость — это былъ свѣтъ надежды, яркій свѣгъ, одинъ, который озарялъ ему темную тропу жизни; то вспыхивая, то потухая ежеминутно.
— Что же, мы поѣдемъ въ чужіе края, батюшка? И, какъ вы предполагаете, скоро?
— Да, мой другъ, недѣли черезъ двѣ мы должны отсюда выѣхать.
— Черезъ двѣ!.. — Она задумалась.
Князь вышелъ изъ ея комнаты и послалъ за докторомъ. Онъ хотѣлъ, бѣдный отецъ, сообщить ему свою радость, что Ольга такъ хорошо сегодня его встрѣтила, такъ хорошо говорила съ нимъ…
А докторъ въ это время разъѣзжалъ въ кабріолетѣ но аллеямъ парка. Докторъ чрезвычайно какъ любилъ ѣздить въ кабріолетѣ.
— Черезъ двѣ недѣли! — снова повторила княжна, оставшись наединѣ…
И взглянула въ окно: передъ ней красовался дубъ.