До Дели Далеко

Ханин Александр Евграфович

До Дели Далеко (финальный фрагмент)

* * *

Купе освещено синюшным светом, горящих за окном фонарей. За столиком сидит полковник Хопкинс и с моноклем в глазу читает индийские газеты. Против него сидит госпожа Блаватская и шелушит фисташки.

- Это вы, Ким? - полковник бросает на меня быстрый взгляд поверх газетного листа. - А у меня есть свежая пресса. Не желаете пролистать?

Я, охнув, притискиваюсь, за столик. Гляжу на заоконный пейзаж. Пейзаж состоит в целом из неинтересных вагонов, фонарей и полоски тусклого неба. Под окном проходят таможенники в чалмах с кривыми мечами и маленькой мохнатой собачкой.

- Вы только послушайте, - с воодушевлением обращается к нам полковник. - На пресс-коференции в Патне принц Арджуна заявил, что вынужден отказаться от идеи объединить враждующие индийские княжества. Время еще не пришло, сказал, в частности, принц...

Я гляжу на "Hindustan Times" в руках полковника. На первом листе, высоченным шрифтом набран заголовок:

ЭХО АЛЛАХАБАДСКОЙ РЕЗНИ

Трудно не заметить. Словосочетание "Аллахабадская резня" вызывает у меня смутную тревогу. Чуть подавшись вперед, читаю статью:

Ночью с такого на такое-то весеннего месяца нисана, доктор Хакенбуш покончил с собой в одном из номеров дешевого отеля на окраине Рангата. Напоминаем читателям, что Хакенбуш, лечащий врач главного подозреваемого К. загадочным образом исчез на другой день после Аллахабадкой трагедии. Предполагалось так же что он, вероятно, убит своим пациентом.

Доктор Хакенбуш был опознан одним из постояльцев отеля. Когда в номер доктора ворвался наряд полиции, достопочтимый Хакенбуш был уже при смерти. Как выяснилось, впоследствии, он принял растительный яд неизвестного происхождения. Смерть доктора по рассказу очевидцев была долгой и мучительной.

- Остановите его... Я породил чудовище... - говорил в своем предсмертном бреду бедный-бедный доктор Хакенбуш. - Несчастные детишки, разносчики газет... Они же не в чем не виноваты... Он только защищал себя... и т.д.

Полную стенограмму бреда доктора Хакенбуша мы публикуем на седьмой странице.

Ниже помещены две фотографии. На первой - портрет доктора Хакенбуша. Доктор в белом халате и со стетоскопом на шее, с широченными, словно нарисованными черными усами, и бровями "домиком". За стеклами круглых очков удивленные лукавые глаза, выражение которых я описал бы, как сюрреалистическое. Я всегда находил своего доктора разительно похожим на Граучо Маркса. Рядом еще снимок. На снимке поляна с баобабом и изваянием из камня в виде фаллоса. В углу снимка - бородатый туземный полицейский в странной позе. В траве то там, то сям что-то белеет, какие-то тряпки или мусор. Фотография плохого качества, я всматриваюсь, щуря в тусклом свете глаза. Потом я понимаю - то, что белеет в траве там и сям, это никакие не тряпки, а тела или фрагменты тел, и полицейского в углу кадра банально тошнит. Зажмурив глаза, отшатываюсь от газеты. Снимок отчетливо проступает на обратной стороне век. Память услужливо раскрашивает фотографию в цвета. Я узнаю эту поляну. Я там был.

* * *

Корпоративчик на лоне природы. Вечер. Излучина Ганга. К песчаному берегу подступает древний, увитый лианами лес. Мы с Арабеллой, взявшись за руки, бредем через кусты можжевельника. Оглядываюсь. Сквозь подвижную, забрызганную вечерним светом листву я вижу белую скатерть, расстеленную на песке, контрастные фигурки людей раздумчиво прохаживающихся туда-сюда, немного поодаль зеркальный блеск дисков и крыльев "Студебекера", и пыльный желтый бок старенького "Опеля". Владельца "Студебекера" зовут Сергей. Он русский. Сергей не босс, он кто-то вроде надсмотрщика над нами. Высокий, с какой-то размытой фигурой и бледный широким лицом. Он медлителен и неизменно вежлив. Когда, он говорит тебе гадости, например, о том, что штрафует тебя за опоздание, он улыбается. Хозяин "Опеля" безымянный старичок-счетовод, который, если судить по его словам, помнит еще поход Александра Великого. Вот на этом "Опеле" и сверкающем "Студебекере" наш отдел и выбрался на лоно природы.

Арабелла идет через лес, оглядываясь по сторонам, пока не находит заросшую полянку с древним коряжистым баобабом посредине. Не то напевая, не то мурлыча, она подталкивает меня к этому самому баобабу. Когда я упираюсь спиной в шелушащийся, нагретый солнцем ствол, Арабелла сноровисто расстегивает и стаскивает, сдергивает с меня штаны и кальсоны. Она садится на коленки в траву и, глядя снизу вверх огромными своими глазищами принимается орально меня ублажать. Ее глаза восхитительно пусты, в ее взгляде, будто во взгляде насекомого, я не могу прочесть и тени мысли. У меня подгибаются ноги, я испытываю сладкий озноб внизу живота. Со стоном я хватаюсь руками за могучий ствол баобаба. Мой одеревеневший член торчит из паха, словно копье. Арабелла нежно покусывает своими зубками головку моего члена. Я вижу Млечный Путь и множество других галактик. Я обхватываю затылок Арабеллы своими ручищами. Арабелла выскальзывает из-под моих рук и отстраняется.

- Нет, я так не хочу, - говорит моя девочка строго.

- Хорошо, хорошо, - бормочу я. - Ты только, пожалуйста, не останавливайся.

Я снова хватаюсь за древний, много чего повидавший ствол баобаба. Арабелла шутливо грозит мне пальчиком и принимается творить свое волшебство. Лучи уходящего солнца пронзают темную кровлю леса. Я вижу комету, летящую наискосок по вечернему небосводу над поляной. Что ты делаешь со мной, моя девочка, что ты делаешь... Я проваливаюсь в сладкий сумрак...

- Ну, вот, ты опять! - одергивает меня Арабелла.

Открыв глаза, я понимаю, что снова положил свои ручищи Арабелле на голову и пытался управлять процессом.

- Что же мне с тобой делать, - говорит Арабелла, прохаживаясь возле баобаба. - А знаешь, Ким, я тебя, пожалуй, привяжу. А иначе, ты мне будешь только мешать.

Она находит среди травы свою сумочку. Из сумочки, немного покопавшись, Арабелла выуживает длинный шнурок и скоренько привязывает мои запястья к стволу баобаба, дважды вокруг него обежав. Я жажду волшебной сказки, жажду магии. Я схожу с ума от ожидания неземного блаженства, которое мне сейчас подарит моя девочка. Но случается совсем не то, чего я ожидал. Кусты бузины на краю полянки раздвигаются, и к баобабу выходит рядком вся наша контора, во главе с Сергеем, разумеется. Увидав меня возле баобаба и без штанов Сергей, сокрушенно качает головой.

- Ким-Ким, - говорит Сергей приближаясь. - Какой конфуз, дружище.

Покопавшись в сумочке еще немного, Арабелла находит баллончик с краской. Поболтав его в руке, она подходит ко мне, распятому, и заливает мои опавшие гениталии краской ядовито-зеленого цвета. Немного щиплет.

- Хороший колер, - соглашается Сергей. - Однако, господа, пора начинать, солнце уже садится.

К моему удивлению служащие конторы развивают бурную и, как видно, привычную для них деятельность. Одни сноровисто разбирают завал в углу поляны. Из-под завала появляется однозначно древняя и без сомнения фаллическая статуя бога Шивы. Другие, тем временем, разводят костер возле баобаба. Сергей раздевается догола, из одежды на нем остается только бейсболка с поблескивающей надписью "CHICAGO BULLS" и служащие конторы (женщины) натирают его длинное лишенное талии тело различными маслами из керамических бутылочек. Потом все садятся кружком подле костра. Сергей стоит посреди круга и служащие конторы (и мужчины и женщины), приближаясь к нему по очереди, с благоговением целуют его член. Сергей садится на траву, рядом садится Арабелла, тоже обнаженная. Служащие конторы омывают ее прекрасное тело вином, в то время когда Сергей придается ритуальным песнопениям. Арабелла снисходительно принимает от служащих конторы нежные ласки, потом Сергей наконец-то приступает к половому акту. Стоит сказать, у него впечатляющая техника. Прочие участники ритуала, разбившись на пары с энтузиазмом трахаются. Про меня на время забывают. Когда Сергей кончает, не то в пятый, не то в шестой раз, я немного сбился, другие служащие конторы (как мужчины, так и женщины) приступают к бесчисленным половым актам с Арабеллой. Она отдается им с радостью. Я подергиваюсь на стволе баобаба, но шнурок крепкий и не рвется. Последние густые лучи падают сквозь листву на поляну. Лицо Арабеллы в золотом пятне света. Закушенная губка, белки закатившихся глаз. Ее тонкое и белое тело выгибает судорога оргазма. Вот она стонет, потягиваясь. Сладкая, сытая улыбка. Я едва не теряю сознание от отчаяния, тоски и бессильной злобы. Она никогда не будет моей. И тут я вижу, как Сергей, в очередной раз, кончив, поднимается с рыхлой бухгалтерши. Он стоит в траве, широко расставив бледные ноги, и поправляет бейсболку. Я вижу, что он жует жвачку, и еще я вижу гримасу скуки и пресыщения на его лице. Последний луч солнца падает на бейсболку. Надпись "CHICAGO BULLS" вспыхивает, буквы сливаются в сплошной блеск. На меня нисходит затмение. Я вижу лицо Чхат-Лала и его, шитую золотом, шапочку. Оно, это лицо совмещается с обнаженным и блестящим от пота и масел длинным телом Сергея. Из-за спины Чхот-Лала, из окошек школьного сортира льется тусклое сияние... У меня в голове что-то с хрустом поворачивается, и мир разом становится кристально ясным и отчетливым. Я словно раньше видел сквозь мутное стекло, а теперь прозрел. Я чувствую, как какое-то крупное насекомое ползет вверх по моей руке, протискивается под манжету рубашки и тычется мне в ладонь. Это тот самый ножичек с изогнутым, словно полумесяц лезвием. Я обнимаю пальцами маленькую и теплую рукоять, похожую на спинку жука. Вывернув кисть, я перерезаю шнурок на одном запястье, потом на другом. Путаясь в спущенных штанах, я подхожу к Сергею. Словно жнец на ниве, я делаю одно сноровистое движение своим серпиком. Рассекая Сергею горло от уха до уха, я ничего не чувствую. Наверное, он уже был мертвым. Еще один мертвец, прятался среди живых. Сквозь фонтанчик крови бьет в глаза закатное солнце. Вспышка. Багровая тьма. Вспышка. Я медленно вытягиваю ножичек из белой груди Арабеллы. Струйки темной крови на атласе кожи. Вокруг меня мечутся тени. Вспышка. Багровая тьма. Вспышка. Женщина бежит к каменному изваянию фаллоса. У нее подворачивается нога, она падает. Я хватаю за щиколотку эту худую, похожую на ветряк женщину, имени которой я не помню. Подтаскивая поближе. Я глубоко погружаю ножичек, в ее морщинистый поджарый живот и делая продольный разрез. Кто-то колотит меня палкой по спине. Палка ломается. Не поднимаясь с корточек, я оборачиваюсь и обрезаю сухожилия на брючной ноге. Почтенный пожилой джентльмен с истошным воплем валится в осоку. Да, это же он, тот самый дедок-счетовод, что привез нас на пикник на своем стареньком "Опеле"! Подползаю поближе и погружаю свой верный ножичек в тусклый, затянутой катарактой и бешено вращающийся глаз... Вспышка. Багровая тьма. Вспышка. Я обхожу поляну. Кругом ночь, в ночи горит костер. В траве лежат люди. Они мертвы. Я не мог убить всех. Наверное, кто-то спасся, сбежал. Я не знаю. Едва не разодрав лицо о ветку дикого олеандра, я ухожу с поляны... Я куда-то бреду, то плюхаясь, то, выплывая из забытья. Как будто-то светает. Синие сумерки, зеленая трава. Под ногами чавкает болотная жижа. Среди кочек змеится ручеёк. Встаю на колени, гляжусь в подвижное зеркало ручья. Мой полотняный пиджак, рубашка, брюки - всё, всё в крови! Мое лицо забрызгано кровью. На руках тоже кровь. В предрассветных сумерках она кажется черной. Какая гадость. Умываюсь. Кровь плохо стирается. Плачу, вою, рву траву с окрестных кочек. Утерев сопли, поднимаюсь с колен и бреду в сторону города...