Страница 2 из 4
-- Да ну, вот еще что такое, так ты вот и померла в одночасье: век терпела, а тут враз жить не можешь, как раз когда надо! -- говорил Семен Иринархович. -- На дворе теперь тихо, война на немцев ушла: чего тебе нужно-то, дыши теперь и подымайся, тебя забота и хозяйство ждет...
Старуха помолчала, потом она попросила мужа:
-- Приподыми меня!.. Ловчей бери-то, аль уж от жены отвык!.. Погляди в печь, в самую топку-то, -- там чугун с теплыми щами был... Дай-ка я сама встану, неудельный ты мужик!.. Кои сутки неевши живем, -- нам хлебать пора и командира заодно горячим покормим, отощал небось человек, все бои да бои идут, когда ему кушать!..
Старик живо повеселел, что старуха его опять не умерла и выздоровела. Видно, он любил свою жену, или то было чувство еще более надежное и верное, чем любовь: тот тихий покой своего сердца вблизи другого сердца, коих соединяет уже не страсть, не тоскливое увлечение, но общая жизненная участь, и, покорные ей, они смирились и прильнули друг к другу неразлучно навек.
-- Вот оно так-то поумней будет! -- бодро бормотал старик. -- Вставай, вставай, Аграфена Максимовна, теперь время военное -- теперь и старуха солдат...
-- Да будет тебе, брехун... Вон командир молчит, а ты все языком толчешь. Какой я солдат! Кто солдат-то кормить и обшивать будет, коли все солдатами станут, старая твоя голова, ты подумай!.. - Старик был доволен и не обижался.
-- Груша, а Груша! -- сказал он с мольбой. -- А как бы нам куренка хоть на угольях как-нибудь поскорее испечь, ведь у нас нынче не простые гости...
Старуха оправила на себе одежду, потом начала чесать деревянным гребнем свои густые еще волосы.
-- Да чего же, -- согласилась она, подумав. -- И куренка можно пожарить. Я сейчас встану схожу...
-- Того белоперого, белоперого, он посытее будет других, -подсказывал старый хозяин.
-- Да я уж сама угляжу, какой там посытее, а какой тощей... Учитель!
* * *
Махонин не мог понять, почему в Малой Верее остались живые куры, когда тут оседлостью жили немцы.
-- А как же фашисты-то у вас были, Семен Иринархович? -- спросил майор. -- Неужели они кур у вас не доели?
-- Да, а что нам фашисты, Александр Степанович! -- весело отозвался старый человек. -- У нас не только что куры есть, иной колхозник и корову в лесу сберег, скотина в чаще две зимы спасалась. У нас и матки со свинофермы целыми остались, ну с тела отощали малость, да это мы их поправим... Эх, милый человек, что нам немец, если по уму его мерить! Разве устоит он против нашего соображения? Он не устоит, он не может: мы по своему сознанию первее его, потому что мы судьбы больше испытали! Вот ведь что, Александр Степанович... Немец всю Россию завоевать хотел, да неуправка у него вышла. А хоть бы и завоевал он нас, всю Россию, так опять же все ему стало бы ни к чему и впрок бы не пошло, и он бы сам вскорости уморился от нас, потому что хоть ты и завоюешь нас, так, обратно, совладать с нами никому нельзя. У нас уж такое устройство во внутренности есть -- пока живешь, все будешь неприятелю поперек делать, а потом, глядишь, либо он умрет от тебя, либо ему постыло и жутко станет у нас, и он сам уйдет ночью назад в свое отечество... Мы без вас тут, Александр Степанович, всякую мысль думали и сами знали, как нам быть, чтоб врага не было...
-- Так-то оно так, Семен Иринархович, -- произнес майор Махонин, -- а может, и не так... Совладать фашист с нашим народом не может, это, Семен Иринархович, правда твоя, а убить его он вот старается...
-- Иди, иди, старая, -- сказал старик своей жене, уже убиравшей баньку, чтобы были в ней чистота и порядок. -- Иди по моему указанию, ощипай нам к обеду цыплака!
-- Обрадовался, старый бес, -- тихо проговорила старуха, -- привык гулять-то да язык чесать при Советской власти... ан фашист-то, гляди, опять воротится! И этот тоже -- одну деревню отвоевал и сиднем в ней сел... командир! Нет того, чтобы дальше втупорье на врага идти, пока он напутан!..
Махонин понимал бессмысленность слов старухи, обращенных к нему, но все же ему стало стыдно и неловко.
-- Мне, хозяйка, в Малой Верее велено быть... Я без приказа не смею идти. Но вы не беспокойтесь -- там фашистов другие наши части добивают...
-- Другие, -- прошептала старуха, -- а ты бы, где другие, третьим стал, оно бы скорее война-то ушла с нашей России...
-- Ступай прочь, старуха! -- рассерчал хозяин. -- Велено тебе делом заняться!.. Вот фугаска домашнего действия -- шипит, а не взрывается...
Хозяйка ушла. Майор потянулся всем телом и вздохнул в отдыхе. Все же и в этой баньке, в этой погубленной войной деревне уже зачиналась домашняя жизнь, мир и счастье. Эти ворчащие, бормочущие, озабоченные старые русские крестьянки, народив свой народ, держат его в строгости и порядке и тем сохраняют его в целости, так что их постоянное недовольство и рассерженность есть лишь их действующая любовь, своей заботой оберегающая свой род.
Махонин хотел попрощаться с хозяином: его беспокоило, что долго нет ординарца. Семен Иринархович стал удерживать майора, чтобы скушать курицу, однако майор остерегался засиживаться.
-- Хозяйка вон говорит, фашисты еще могут явиться, -- улыбнулся Махонин. -- Мне пора в батальон...
-- По дурости они все могут, -- согласился Семен Иринархович.
-- На что им ваша Верея? А они ишь как лезли сюда! Им уж ни смысла, ни пользы не было тут быть, а они все дрались...
-- Так это ж просто и понятно, Александр Степанович... Когда у человека ни добра, ни разума нету, так у него прынцып начинает бушевать... У немцев теперь часто рассудка нету, я и сам такое замечал у них, а прынцып у них еще остался, они и воюют сейчас из прынцыпа да еще из страха. Пока что они, Александр Степанович, от своего начальства смерти боятся, а вот-вот им Красная Армия страшнее начальства будет, от нее-то смерть вернее, тогда они стадом в плен пойдут: берите нас на довольство...
Старик понимал кое-что верно. Майор услышал от него разумное умозаключение о боях немцев за Верею. Эти бои для фашистов не имели смысла, но чья-то карьера или авторитет зависели от боев за Верею, у кого-то там, по слову старика, "забушевал" принцип, и сотни немецких солдат были переработаны нашим огнем на трупы, хотя каждому ездовому из немецкого обоза могло быть ясно, что Верею держать было нельзя и не нужно. Майор еще раз понял, что разум не всегда бывает там, где ему положено обязательно быть...