Водораздел

— Тс-с, — прошипел Теппана и снял затвор винтовки с предохранителя.

Из-за деревьев показался сын купца Сергеева, за ним — другой телефонист, тоже ухтинский парень, третьего не было видно. Телефонисты шли, спокойно переговариваясь.

— Обрыв. — Сын Сергеева испуганно оглянулся.

Вокруг было тихо. Ничего не заметив, он стал соединять провода. Но соединить их он не успел — из-за кустов грохнул выстрел, другой…

Поавила и Доариэ возвращались с озера. Вечерело. Солнце стояло еще довольно высоко над лесом, но лучи его совсем почти не грели. Озеро было спокойно. В такую погоду звуки доносятся далеко.

— А-вой-вой! — Испугалась Доариэ и перестала грести. — Что это?

— Кажется, стреляют, — сказал Поавила, тоже настороженно прислушиваясь.

— Однако, опять война будет? — встревожилась Доариэ и, опустив весла в воду, стала грести быстрыми рывками, словно хотела от кого-то убежать. — Ведь и Хуоти где-то там.

Выстрелов больше не доносилось, и Поавила тоже забеспокоился. Подгребая кормовым веслом, он все прислушивался, ожидая новых выстрелов.

Дома запыхавшийся Микки рассказал им о том, что узнал в деревне. Телефонисты хотели позвонить на погост, но связи не было, тогда они пошли выяснять на линию, в чем дело. А потом из-за реки послышалась стрельба.

— И Хуоти тоже там, — опять заохала Доариэ. — А-вой-вой, зачем он пошел…

— А третий дал деру, — с сожалением сказал Теппана, осмотрев тропинку у места засады. — В Вуоккиниеми, должно быть, побежал…

Была уже ночь, когда они вернулись на Илвесваару. К тому времени туда подошел отряд партизан из Войницы, человек двадцать. С ними был зять Пульки-Поавилы Хуму-Хуоти. Своего шурина он сперва не узнал.

— Да неужели Хуоти? — удивился он.

— Да, я, — ответил Хуоти.

Поговорить с мужем Анни Хуоти не успел: командир войницких партизан послал Хуму-Хуоти в караул.

Круглолицему темноволосому юноше, командовавшему войницким отрядом, не было, пожалуй, и двадцати лет. На боку у него висел маузер, выданный ему на бухгалтерских курсах. Когда Ухтинское правительство открыло курсы, этот парень тоже поехал в Ухту, но как только их начали обучать стрельбе, он убежал в родную деревню и организовал там партизанский отряд. Теперь они с Ховаттой совещались, где лучше устроить засаду, у развилки или же у сопки Пахкомиенваары. Спускаясь с сопки, дорога, ведущая в деревню, проходила через перешеек между двумя небольшими озерками. На этом узком перешейке партизаны и решили встретить отступающих.

Они залегли неподалеку от дороги в молодом ельнике. Под утро они заметили движение на проходившей через сопку дороге. Вскоре на перешеек стали спускаться вооруженные люди.

Защелкали затворы винтовок.

— Не стрелять! — предупредил Ховатта, увидев среди отступающих детей и женщин. Он узнал многих из отступавших. Вот идет Ханнес… А это кто? Кажется, тот мужик из Вуоккиниеми, что служил у него в отряде переводчиком. Точно, он! Люди бежали вместе с семьями.

— Не стрелять! — повторил Ховатта. — Разве не видите — бабы там, дети.

Отступающие торопились. Они, видимо, уже знали, что вечером где-то здесь стреляли, и испуганно оглядывались. От развилки, увидев убитых телефонистов, они бросились чуть ли не бегом и в деревню влетели запыхавшиеся, перепуганные, словно смерть гналась за ними. В деревне уже просыпались.

— А-вой-вой! — заголосили женщины, угоняя в лес скотину, чтобы она не пострадала от выстрелов.

От шума проснулись и дети.

— А что они там ищут? — спросил Микки.

Из окна он увидел, что прибежавшие в деревню люди что-то копают лопатами на краю поля за скотным двором Хилиппы. Пулька-Поавила тоже смотрел в окно.

— Наверное, окопы роют.

— Да лезь ты скорее в подполье, — заворчала Доариэ на сына.

Сама она тоже спустилась в подполье. Поавила залез последним. В подполье не страшно, не надо бояться, что залетит какая-нибудь пуля, если в деревне начнется стрельба. Все жители деревни торопились укрыться. Теперь было совсем не то, что тогда, когда через Пирттиярви отступали к границе остатки белофинской экспедиции. Теперь война будет настоящая…

Иро не стала прятаться.

— Куда ты? — переполошилась мать, увидев, что дочь взяла ребенка и пошла во двор.

Иро не хотела ребенка. Чего она только не делала — и дрова колола, выбирая чурбаны потолще, и тяжелые камни убирала с поля, но ничто не помогло. «Да пусть он будет, коли уж так суждено было случиться, — уговаривала ее мать. — Что же с ним поделаешь?» Перед покровом Иро родила сына. И бабы в один голос решили, что ребенок — вылитый Ханнес. Узнав о возвращении Ханнеса, Иро взяла ребенка и отправилась к нему.

— Дура, не ходи, — кричала мать вслед.

Иро даже не оглянулась. Ей теперь нечего бояться. Убьют, так убьют…

Ханнес стоял во дворе своего дома с маузером в руке, время от времени отдавая какие-то распоряжения своим подчиненным, видимо указывая, где им рыть окопы, и в то же время внимательно вглядываясь в сторону реки. Он даже не заметил, как Иро подошла к нему.

— На тебя похож, — сказала Иро.

Ханнес растерялся.

— Иро? — наконец выдавил он.

— На тебя похож, — повторила Иро, показывая ребенка.

— На меня? — Ханнес пожал плечами. — Ты же его из Кеми принесла.

— А ты забыл, как мы с тобой… там… на сеновале? — спросила Иро.

— Да ведь ты же сама хотела, — сказал Ханнес со смешком.

— Так я же хотела, чтоб тебе хорошо было, — тихо сказала Иро.

— Мне сейчас некогда. Видишь, что творится, — нетерпеливо сказал Ханнес. — Иди куда-нибудь, спрячься. Сейчас начнется стрельба.

Иро никуда не пошла. Она стояла, с трудом удерживая слезы. Она и сама не понимала, что с ней происходит. Ее охватило отчаяние. Увидев, что ее мать направляется к ним, она вдруг выхватила из руки Ханнеса маузер и направила на него дуло.

— Ты что, рехнулась? Ты что? — испуганно повторял Ханнес, вырывая маузер из рук Иро.

— Доченька, пойдем, — сказала мать и взяла у Иро ребенка.

Ханнес промычал что-то невнятное, махнул рукой и пошел к окопам.

Окопы докопать они не успели: пришел приказ отступить из деревни. Ханнес так торопился, что даже не зашел в дом попрощаться с родными, укрывшимися в подполье.

В деревне стало тихо, как на кладбище. Через некоторое время люди начали вылезать из укрытий, выглядывать из дверей. Первыми на улицу выбежали мальчишки.

— Ушли!! — кричали они радостно.

Но тут же перепугались: из леса появились люди с винтовками наперевес и с криком «ура!» побежали к деревне. Их было так много, что все поле казалось черным. Впереди бежал парень, размахивая маузером.

В деревне парень сунул маузер в деревянную кобуру, сел на камень у избы Хёкки-Хуотари и достал из внутреннего кармана тетрадку. Положив тетрадку на колени, он стал что-то рисовать в ней. Мальчишки подошли поближе.

— Карту рисует, — шепнул Микки.

Подошел Ховатта, и парень с маузером сказал:

— Надо бы соединить провода, чтобы позвонить на погост…

Когда связь была восстановлена, командир войницких партизан пошел к Хилиппе и позвонил оттуда в Вуоккиниеми.

— Парвиайнен у телефона, — ответил голос в трубке.

Парвиайнен, учитель по профессии, тоже был один из тех финнов, которые осенью тайком пришли в пограничную Карелию, «пробуждать» братьев-соплеменников. На бухгалтерских курсах в Ухте он преподавал географию. Теперь он являлся главнокомандующим ухтинской «освободительной» армии. Так, значит, белые еще в Вуоккиниеми. А может быть, они и в Ухте?

— Здравствуй, ла́хтари, — приветствовал командир партизан своего бывшего учителя.

— Ах, чертов пуникки, ты уже там? — удивился Парвиайнен и выругался.

— Да, мы здесь. Если вы немедленно не уберетесь из Вуоккиниеми, то окажетесь на кладбище, когда мы придем туда…

Среди партизан Микки заметил своег браота Хуоти. Он разговаривал с каким-то незнакомым человеком. Потом они оба направились к ним. Микки пошел следом. Когда он вошел в избу, мать говорила, утирая слезы, своему зятю: