Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 23 из 39

А коли так, то и Виктору торчать в ожидании, когда появится желающий сыграть, не было смысла. Поэтому он собрал свои нехитрые пожитки и направился домой. Именно домой. Нет, он не купил себе подворье, еще чего не хватало – отдавать шестьдесят рублей на его покупку! Вот так вот: поставить избу поодаль – всего-то шестнадцать рублей, а в самом граде цены сразу взлетали до небес. За стенами не особо много места, поэтому недвижимость дорогая. Он обосновался в Мастеровой слободке, в Сапожном переулке: как нетрудно догадаться, здесь стояли один к другому домики сапожников, которые с утра до вечера тачали обувку.

Сапожники были самой различной квалификации и шили самую различную обувь, от восемнадцатикопеечных башмаков до двухрублевых сапог, кои по карману только боярам да богатым купцам. Виктор видел сапоги, которые стоили два рубля, и что говорить: потом ловил челюсть, потому как представить, сколько стоила бы такая обувка в его мире, он не мог. Это настоящее произведение искусства, вот только предназначено оно не для любования, а для носки.

Постой он себе нашел за весьма приличную плату. С него брали тридцать копеек в месяц, но Виктор рассудил, что таскаться лишний раз в посад ему не с руки, далековато. Да и заработок позволял платить такую сумму. А вот Сапожный переулок подходил как нельзя лучше: и от рынка недалеко, и околоточная изба располагается рядом, так что лихие люди не больно-то любили здесь шалить. Так спокойнее, приключения ему без надобности. Совсем. Не было у него тяги к ним, а вот тихой жизни хотелось, но только чтобы не в нужде.

Однако мысли выкупить этот домик у него не было, хотя намеки от владельца проскальзывали регулярно. Подворье принадлежало сапожнику, живущему в соседнем доме. Здесь раньше обитал его брат с семьей, но в моровое поветрие в прошлом году померли они, а дом остался, других наследников нет, свои дети слишком малы. Савося, хозяин, сразу предупредил, что если покупатель объявится, Добролюбу придется съехать, а если сам выкупит, то и разговору не будет. Но Виктор не повелся на такой намек. Квартировать – это да, а вот жить… Не нравилась ему слободка. Теснота, дворы махонькие, ютятся один к другому, улочки узкие. Не то.

За день он изрядно настоялся, так что ноги гудели. Но не отдых ему сейчас нужен. Это на рынке день считай закончен, а до темноты времени еще изрядно. Ну и как тут быть? Впрочем, за три недели у него уже устоялся какой-никакой уклад.

Утро начинается с зарядки, без этого никуда, иначе тело не поймет и взбунтуется, ломота проникнет во все мышцы. После рынка также необходимо кровушку разогнать, ничего не поделаешь, Добролюб был привычен к подвижному образу жизни. Но это Виктору не в тягость: после второй разминки он словно повторно просыпался. А вот теперь можно заняться чем-нибудь полезным, к примеру, пройтись по лавкам. С одной стороны, возвращаться на рынок не с руки, но с другой – нагруженный барабаном и столиком, не больно-то отоваришься. Или можно сходить на рыбалку, как раз к вечернему клеву поспеет, а к закрытию ворот воротится в город. Можно и в поле заночевать: на завтра намечался выходной. Правило давать себе день роздыха он отменять не собирался – не помирать же, добывая хлеб насущный. Хотя не больно-то он перетруждался. Но причина скорее в том, что в понедельник народ на торжище практически не приходил, а коли так, то и ему прибыток скудный.

Не сказать что он был заядлым рыбаком, но какой-никакой толк в этом знал, к тому же рыбалка – благовидный предлог выйти за стены города. Он совершал такие прогулки регулярно. Как говорится, никогда не складывай все яйца в одну корзину. Вот и он не складывал. Свое состояние, полученное от Смолиных, он разделил на три части и спрятал в трех разных местах. Сейчас он устроил еще один, четвертый, схрон, в нем уже было серебро, заработанное на рынке. Деньги в него он переправлял регулярно, да и рыбку свежую с пылу с жару он сильно уважал, так что все одно к одному.

Ну не было в этом мире банков. Если требовалось сохранить ценное имущество, то обращались за помощью к добрым знакомым, под честное слово. Кстати заметить, под этот эфемерный документ заключались сделки на огромные суммы. Виктор уже давно не придавал значения выражению «ударили по рукам», а оказывается, все имело под собой реальные основания. У Виктора, понятное дело, в таких знакомых наблюдался некоторый дефицит, поскольку Добролюб, несмотря на вполне дружелюбную натуру, по жизни был одиночкой. Так что доверить свой капитал Виктор мог только землице. Она, родимая, не выдаст, если только случай какой, ну так на тот случай и схрон не один.

Хотя Волкову все больше нравился этот мир, благостным он не был. Впрочем, подтверждение тому он получил практически сразу по прибытии сюда. Так что он предпочитал к неприятностям готовиться заранее, отсюда и тайники, и жилье поближе к околоточной избе.

Виктор уже направился было за снастями, но передумал. В конце концов, у него на руках только четыре рубля, деньги немалые, но не та сумма, чтобы спешить положить ее в укромное место. Рисковать, конечно, не нужно, но вот отчего-то лень стало идти к черту на кулички, а потом еще и сидеть с удочкой, не возвращаться же с пустыми руками.

– Здрав будь, сосед.

– И тебе не хворать, Савося.

Вот и хозяин пожаловал – наверное, с инспекторской проверкой, не порушил ли чего квартирант. Такие наскоки сапожника Виктора каждый раз напрягали. Не любил он, когда к нему бесцеремонно лезли, а у этого была такая привычка. Без спросу мог запросто пройти в избу, обнюхать каждый угол, заглянуть в чугунки, чтобы выяснить, чем квартирант питается. Волков всегда старался сдерживаться, но на сегодня лимит терпимости в отношении наглецов у него был исчерпан.

– А ты никак нынче на рыбалку не идешь? Ить вроде через день хаживаешь.

– Не хочется возиться с рыбой. Вот посижу на завалинке. Тишина, благость.

– Ага, понятно.

– Савося, ты куда?

– Дак в избу, – искренне удивился окликнутый мужик, уже стоя на крыльце.

– А неча тебе там делать, – вдруг рубанул Волков.





– Это как это?

– Дак я тебя в гости вроде как и не звал.

– Дак дом-то – мой.

– Э нет. Ты домик мне сдал? Деньги и за этот месяц, и на месяц вперед взял? Вот и выходит, что до конца месяца дом этот мой и рухлядь в нем тоже моя, – ухмыльнувшись, осадил его Виктор.

– А вот это ты видал? – О как фигуристо он может фигу крутить!

– Воля твоя. Ты хозяин – как скажешь, так и будет.

– То-то же.

– А то как же. Твоя взяла. Давай тридцать копеек.

– Какие такие копейки?

– Те, что тебе за постой плачены. Остальное за этот месяц пусть тебе остается, а то, что за следующий дадено, вертай взад.

– А это как же?

– А вот так. Раз уж от тебя покою нет никакого и жить без твоего догляду никак, то съезжаю я отсюда. Найду другое жилье.

– А ну как я не отдам?

– Так и не надо. Но тогда шел бы ты по своим делам, но только не здесь. Не смотри на меня, как Ленин на буржуазию.

– Чего-о-о?

– Да ничего. Иди, говорю, коли деньги взад отдавать не хочешь.

Виктор ничуть не боялся под вечер остаться без крыши над головой. Во-первых, жадная – или, если хотите, хозяйственная – натура Савоси никак не позволила бы ему расстаться с месячной платой за постой, а его личная жаба в виде рачительной и домовитой женушки сроду не согласилась бы потерять такого клиента, как Виктор. Это в знатных домах бабы полностью бесправные, а у простолюдинов все проще. Баба вполне может подать голос. Порой как подаст, так уши затыкай и бегом подальше. И то сказать, тридцать копеек лишними не бывают, а за год почти четыре рубля получается, это ж какие деньжищи! Опять же за подворье нужно платить пошлину в казну. Во-вторых, в городе целых четыре постоялых двора, ярмарки пока никакой не наблюдалось, а потому найти угол можно без проблем, и вышло бы куда дешевле. Но вот хотелось отдельно жить, а тут Савося со своим доглядом.

Виктор выпроводил «инспектора». Судя по порывистым движениям, тот сейчас отправится распространять по переулку весть о том, какой нехороший человек его постоялец. Вот так походит по знакомым, поднаберется решительности, накачается адреналинчиком и, уверенный в своей правоте, придет домой. А там потребует у жены деньги, чтобы бросить их в лицо постояльцу и спровадить негодника со двора. А потом станет очень тихим и благообразным, потому как Мила в молодости, может, и была очень милой девушкой, отличающейся кротостью нрава и застенчивостью натуры, но получилась из нее гром-баба. От прежней скромницы только имечко и осталось. Так что сдуется Савося, как воздушный шарик. Да и не дурак он выгоду терять.