Страница 2 из 2
Бурый сидел, опираясь о землю передними лапами, и негромко, глухо урчал. Могло показаться, что зверь иногда забывал о своем пленнике, погружаясь в дремоту. Но это было не так. Бурый каждый миг помнил о своей мести. Внезапно он встал, подошел к дереву, поднялся на дыбы, оперся передними лапами о ствол и, вскинув морду кверху, снова заревел.
Человек, судорожно сжимая в руке охотничий нож, с ужасом смотрел на эту ненавистную ему темно-бурую морду. Хотя, говоря откровенно, у Бурого было не меньше причин для ненависти...
К вечеру пошел дождь. Охотник пытался подвинуться под лапу ели, но это ему не удалось - он был привязан. Пробовал на время отвязаться, однако узлы намокли и не поддавались. Через полчаса дождь прекратился, но он уже вымок до нитки.
Зверь, как прежде, был внизу. Во время дождя он почти не намок выбрал наиболее укрытое место под елкой. Да еще и шумно отряхнулся, и, глядя на это, охотник, оставшийся в мокрой одежде, позавидовал ему.
Бурый иногда смотрел вверх, надеясь дождаться расплаты. С наступлением сумерек раненый бок стал болеть сильнее, и зверь временами стонал. Ему тоже хотелось есть и особенно пить, но жажда мести была сильнее. Пока шел дождь, Бурый ловил губами струйки, стекающие с дерева, потом лизал влажный мох и хотя жажду не утолил, но стало немного легче. Он поглядывал на своего врага, сидящего на елке над ним. Бурый, конечно, мог залезть на дерево, но опасался. Все-таки человек был сверху, и это создавало какую-то опасность, если лезть к нему. Привычней и проще расправиться с ним на земле. И Бурый ждал.
Ночью заметно похолодало, и охотник согревался движением. Он беспрестанно сгибал и разгибал руки и ноги, двигал ими до изнеможения, и только благодаря этому ему удалось не окоченеть. Когда поднялось солнце и нежданным теплом обласкало его, он сразу же заснул сладким сном вконец измученного человека.
Последний бутерброд он доел под вечер, допив одновременно и последний глоток чая.
Почти непрестанно охотник наблюдал за тропой, но людей все не было. Еще в конце первого дня он пытался звать на помощь, кричал: "Спасите", "Помогите" и просто "А-а-а", но только раскатистое эхо было ему ответом. Он смолк уже в полной темноте, прокричав более часа и почти сорвав голос. Понял, что кричать бесполезно, и с тех пор молча следил за тропой и зверем, пытаясь сберечь последние силы.
Снова наступила ночь. Он смотрел на яркие звезды, висящие над горизонтом, и сквозь озноб и стук зубов улавливал в своем мозгу какие-то путаные, неясные мысли, среди которых четко отпечаталась одна: лес, сама тайга защищается от него, от охотника, зубами и когтями, всей мощью этого медведя. Словно в полусне била в мозг навязчивая мысль, и его, уже обессиленного, снова охватывал ужас.
К полудню следующего, третьего, дня охотник увидел людей, их было трое, с ружьями и рюкзаками. Они не спеша шли по тропе. Он их видел, хотя их силуэты расплывались в его глазах и временами розовый болезненный туман совсем застилал его зрение.
Он напрягся изо всех сил, чтобы позвать их, но только едва слышный хрип вырвался из его горла. А люди, всего в каких-нибудь сорока метрах от него, уже проходили мимо. Как ни странно, спас его Бурый, спас от самого себя. До сих пор давно уже молчавший медведь вдруг снова заревел. То ли вспомнил про выстрел, то ли неудачно облокотился на раненый бок. Люди услышали медвежий рев, обернулись в эту сторону и сразу увидели, что на дереве кто-то есть...
Заметив подходивших людей с ружьями, Бурый удалился. Уходил неохотно, сердито ворча и все время оглядываясь на сидящего на дереве обидчика. Но - месть местью, а свою шкуру тоже поберечь надо. И мститель убрался в чащу.
Когда охотника сняли с дерева, он был без сознания. Две недели пролежал в больнице, а еще через два месяца к нему возвратился дар речи. Но и потом, уже спустя годы, к нему еще являлась во сне огромная темно-бурая морда и блестящие, налитые кровью глаза зверя, горящие ненавистью.