Гори, гори, моя звезда

Принцев Юзеф Янушевич

Гори, гори, моя звезда

Юзеф Янушевич ПРИНЦЕВ

ГОРИ, ГОРИ, МОЯ ЗВЕЗДА...

Повесть

ОГЛАВЛЕНИЕ:

НЕВЕСЕЛЫЙ МЕСЯЦ АПРЕЛЬ (вместо пролога)

МАУЗЕР

ВСЯ ВЛАСТЬ СОВЕТАМ!

ТЕТРАДЬ С МЕДНЫМИ УГОЛЬНИКАМИ

ЧАШКА КОФЕ

В МОСКВУ!

КОНЬ-ОГОНЬ

ПОДСОЛНУХИ

ТАКАЯ НАША СЛУЖБА

КОМАНДИР ПОЛКА

ГОРИ, ГОРИ, МОЯ ЗВЕЗДА... (вместо эпилога)

________________________________________________________________

...Писать стал, наверно, потому,

что в армии был еще мальчишкой, вот и

захотелось рассказать новым мальчишкам

и девчонкам, какая она была жизнь, как

оно все начиналось да продолжалось...

А р к а д и й Г а й д а р

НЕВЕСЕЛЫЙ МЕСЯЦ АПРЕЛЬ

(вместо пролога)

Голубые, розовые, зеленые, красные шары поднимались над деревьями и, покачиваясь, уплывали в синее весеннее небо. Прохожие останавливались, провожали глазами летящие к облакам радужные точки и, сердито размахивая портфелями, спешили дальше.

Звенел трамвай.

Кричал лоточник с папиросами: "А вот "Ира" - курит полмира!"

На стене дома лепились аршинные буквы: "Нигде кроме как в Моссельпроме".

Булыжник на мостовой был разворочен, и половина ее дымилась свежим асфальтом.

У закопченного чана грелись на солнце беспризорные. Они поплевывали подсолнечной шелухой и с веселым любопытством разглядывали парня в кубанке и кавалерийской шинели.

Парень сидел на скамейке за чугунной оградой бульвара и выпускал в небо разноцветные шары из большой связки.

- Дефективный, - сказал один из беспризорников.

- Марафету нанюхался, - лениво протянул другой.

- Не видишь - военный! - вмешался самый маленький, в красноармейском шлеме со звездой. - Они не нюхают. Не в себе человек! - Он подтянул драные штаны и решительно направился к узкой калитке бульвара.

Парень отвязал последний шар и, запрокинув голову, смотрел, как медленно набирает он высоту и, отражая солнце, становится совсем прозрачным.

Беспризорник присел на краешек скамьи и, блеснув белыми зубами на чумазом лице, потребовал:

- Дай закурить.

Парень молча полез в карман за кисетом и отсыпал махорку в подставленную ладонь. Беспризорник поглядел на его руки и негромко присвистнул: пальцы у парня мелко дрожали.

- Махорку куришь? - пробурчал беспризорник, внимательно рассматривая парня.

- А тебе капитанский табак подавай? - невесело усмехнулся тот и набил махоркой коротенькую, дочерна обкуренную трубку. - Нет, брат, таких капиталов!

- А шары? - задрал голову к небу беспризорник.

- Шары... - протянул парень. - Шары это так... Под настроение.

Губы у него задергались. Он привычным уже усилием сжал их и принялся неловко завязывать кисет.

- Тиф? - спросил беспризорник.

- Контузия, - ответил парень и еще крепче сжал губы.

- Невеселые дела... - покачал головой беспризорник и задымил самокруткой.

Парень кивнул и задумался.

Дела и впрямь были невеселыми.

В кармане гимнастерки лежала строгая бумага за казенной печатью.

В ней говорилось о зачислении в резерв по болезни бывшего командира 58-го полка Голикова А. П. с 1 апреля сего, то есть 1924, года.

В семнадцать лет ему доверили полк, а в двадцать увольняют в запас.

А как ему жить без Красной Армии? Что он будет делать?

Почти целый месяц ходил он по разным учреждениям, жаловался на врачей, доказывал, что здоров. Но сам-то знал, что еще крепко болен. В голове шумело, губы неприятно дергались.

Проклятая контузия!

Парень протяжно вздохнул и сжал ладонью висок.

- Худо? - спросил беспризорник.

- Хуже некуда, - признался парень.

- А ты в больницу, - посоветовал беспризорник.

Парень отмахнулся.

- Год по госпиталям валялся! Я не про это... Про жизнь.

- А чего жизнь? - искренне удивился беспризорник. - Житуха - во! Давай к нам!

- Чем промышляете? - усмехнулся парень.

- Где подстрелим, где споем! - подмигнул ему беспризорник, лихо отстучал большими пальцами на зубах "Кирпичики", потом склонил голову набок и запел, жалобно растягивая слова:

Ночь прошла в поле-вом ла-за-ре-ти,

День весенний за окнами встал.

На горячем и си-нем рас-све-ти

Молодой командир умирал.

Сдернул с головы шлем и строго сказал:

- Граждане, будьте добры, оплатите детский труд!

Парень рассмеялся.

- Давно бы так! - обрадовался беспризорник. - А то сидел чумовой какой-то. Тебя как звать?

- Аркадий, - ответил парень. - А тебя?

- Меня-то? - шмыгнул носом беспризорник. - Жиган. А вообще-то Колька!

- Ну спасибо, "вообще-то Колька", - улыбнулся парень.

- За что? - удивился беспризорник.

- За все, - очень серьезно сказал Аркадий. - Поговорил с тобой - и вроде легче.

- Да ладно тебе! - насупился беспризорник и поднялся со скамьи. Может, ты голодный?

- Спасибо, - покачал головой Аркадий. - Сыт.

- В случае чего мы всегда здесь, - кивнул на чан со смолой беспризорник. - Свистни только!

- А не боишься, что облаву наведу? - прищурился Аркадий.

- Не наведешь, - уверенно заявил беспризорник и направился к выходу.

У самой калитки он обернулся, улыбаясь, блеснул зубами и помахал Аркадию рукой.

Аркадий махнул в ответ и подумал, что чумазый беспризорник очень похож на Яшку, старого его приятеля по командирским курсам. Тот тоже был белозубый и всегда улыбался.

В первый же день приезда в Москву Аркадий пошел на Пятницкую улицу и долго стоял перед домом, где еще сохранилась выцветшая звезда на доске с надписью: "4-е Московские советские командные курсы".

Стоял, смотрел на доску и вспоминал холодные классы, гулкие своды столовой, алюминиевые миски с пшенной кашей и тонким ломтиком высохшей воблы, большие медные чайники с морковным чаем.

Вспоминал, как припечатывали они шаг разбитыми ботинками по булыжной мостовой. Яшка запевал, а курсанты лихо подхватывали припев:

Прощайте, матери, отцы,

Прощайте, жены, дети!

Мы победим, народ за нас.

Да здравствуют Советы!

Проучились они недолго. Украина обливалась кровью в непрерывных боях с бандами Петлюры и Деникина. Курсанты были брошены на подмогу.

Аркадию припомнилась задымленная вокзальная платформа, теряющийся в сумраке строй бойцов, реденькая кучка музыкантов у знамени.

Поблескивая медью инструментов, они стояли, горбясь на холодном ветру, какие-то очень штатские, в потрепанных своих шинельках и почему-то в новеньких, только что со склада, суконных шлемах с красной звездой.

Коротко гудел где-то маневровый паровозик, и казалось, что это музыканты пробуют свои трубы.

Митинг перед посадкой был коротким и неожиданным. Командир сводного отряда вышел вперед, к знамени, откашлялся так, что зазвенели колечки амуниции, и хриплым, застуженным голосом сказал:

- Товарищи курсанты! Вы отправляетесь в тяжелые битвы. Будем смотреть правде в глаза: многие из вас никогда не вернутся из грядущих боев. Так пусть же в память тех, кто не вернется, кому выпадет великая честь пасть за революцию, сегодня играет оркестр. Смирно!..

Командир взял под козырек, военный оркестр заиграл: "Вы жертвою пали...". Потом скомандовал: "По вагонам!". В теплушку по сходням завели командирского коня, поезд дернулся раз, другой, затакали колеса вагонов, и все быстрей и быстрей уплывала, оставалась позади широко раскинувшая свои окраины Москва.

А потом был бой. Их первый бой за деревню Кожуховку, что под Киевом. И на задах деревни, на вытоптанных конскими копытами огородах, умирал Яшка.

Печально и горько трубил отбой юный трубач, почти мальчик, а Яшка хватался слабыми руками за поломанные стебли подсолнухов и шептал что-то свое и непонятное.

Потом хоронили еще и десять, и двадцать, и сто, и тысячу, но Советская власть жива, живет и никто с ней, товарищи, ничего не сделает, потому что трусов среди нас не было и не будет!